Евреи в войнах XX века. Взгляд не со стороны - Владимилен Наумов

Зяма объяснил, как это нужно делать. Когда стемнеет, идти через дворы, стараясь не выходить на улицу. Листовки не расклеивать, так как гитлеровцы начнут искать, а подсовывать под двери или в щели дверей и не в каждом доме, а через несколько домов, так как листовок мало — не хватает бумаги.

Наступил вечер, и я сразу же пошла и делала все так, как сказал Зяма, но отошла подальше от нашего дома. Когда листовок не осталось, я возвратилась. У дома меня ждал Зяма. Он волновался за меня, а когда я отчиталась, произнес: «Какая молодец».

В ту ночь я долго не могла уснуть. Стало понятно, что Зяма связан с подпольем, что и вселяло надежду вырваться из гетто. Вспомнилось, что еще год назад я боялась вечером выйти во двор в туалет, а теперь вот не боюсь ходить в темноте по улицам в запрещенное время.

Ясно помню, конечно, как страшно было быть убитой, но именно в этих условиях стремление к жизни было особенным. Я как-то сказала: «Пусть я погибну по дороге, но я убегу из гетто». Сосед сказал с сарказмом: «Посмотрите на эту «героиню»! Она убежит… Даже если убежишь, попадешь в лапы гестапо». Вот этот страх попасть живьем в гестапо сковывал людей.

Многие из тех кто бежал из гетто и не знал куда бежать, действительно попадали в гестапо. Их выдавали полицаи или местные жители, которые в отличие от немцев легко распознавали евреев и предавали их. Были, конечно, и такие, которые спасали, но таких было мало.

Фашисты и антисемиты создали миф о том, что евреи шли на смерть, как овцы.

Основную массу молодых людей в самом начале обманным путем завлекли, пленили и уничтожили.

Только немощные старики и дети не могли сопротивляться фашистам.

А сколько евреев погибло в ходе подпольной борьбы, сколько в партизанских отрядах!

Никто не опубликовал эти сведения, а они есть в архивах тех лет, в бывшем Советском Союзе.

Я слышала такие высказывания: «Почему люди сидели в гетто и ждали, когда их убьют?»

Но почему так не говорят о военнопленных? Ведь гитлеровцы их уничтожали тысячами. Я не берусь осуждать их, знаю, в каких условиях они находились. Но это были молодые мужчины. О них молчат. А в гетто-то находилось мирное население, в подавляющем большинстве женщины, дети и старики.

Никто не вправе никого осуждать, не побывав в тех условиях. И слава богу, что не были.

В начале 1943 года Исаак Аснес ушел в партизанский отряд. Они с Зямой жили в одной квартире, но каждый не знал, что и другой в подпольной организации и оба собираются в партизанский отряд. Такая вот обстановка была в гетто.

В промежутках между погромами фашистские изверги устраивали зрелища одно страшнее другого.

Помнится очередной кошмар. Я шла по улице среди дня. Вдруг налетели эти изверги, как всегда, будто коршуны с неба свалились. Оцепили улицы и всех, кто был на них, а также людей, выгнанных из домов, погнали к «Юбилейному базару», который до войны располагался рядом с Юбилейной площадью.

Когда всех нас пригнали на базар, мы увидели стоявших слева от ворот 18 девушек с завязанными глазами. Рядом на листе бумаги было написано: «Партизаны». На глазах у всех девушек расстреляли разрывными пулями. Вдруг пошел дождь, и вместе с его ручьями вниз по улице Шевченко потекла кровь расстрелянных девочек.

В конце июля 1943 года гитлеровцы учинили очередной массовый погром. Мы с мамой чудом уцелели.

В том погроме были уничтожены не только жители нашего гетто, согнанные на Юбилейную площадь, и колонна шедших с работы, но и все евреи из Германии и остальных стран, которые находились в Минске. Они были захоронены в общих ямах в Тростинце и Тучинках.

После этого погрома мама перестала печь, так как погибли поставщики муки и других продуктов — немецкие евреи Штифель и Листина.

В августе гитлеровцы почти каждый день устраивали облавы и расстреливали тех, кто попадался.

В конце августа Зяма сказал мне, что надо готовиться к побегу из гетто. Нужно кое-что перенести в другой дом, который находится около заграждения гетто. Мы сделали все, что было необходимо.

4-го сентября Зяма и Лида пришли с работы, позвали меня и сказали, что, когда стемнеет, мы уйдем в ту квартиру, из которой этой ночью попытаемся бежать из гетто.

Я позвала маму на кухню и сказала без подробностей, что вечером ухожу из гетто, и предложила ей уйти вместе со мной. Она ответила, что не верит в возможность легко из гетто попасть в партизанский отряд, но, если получит написанную моей рукой записку из партизанского отряда, то будет готова уйти из гетто с тем человеком, который передаст ей записку.

Через час, когда Зяма сказал, что мы уходим, я об этом сообщила маме. Она к этому отнеслась так, будто я иду на прогулку, ни о чем не спросила, даже не поинтересовалась, есть ли у меня с собой еда. Так мы и расстались.

Вскоре я пошла к Зяме и Лиде, и мы втроем отправились в путь, пробираясь осторожно через дворы от дома к дому туда, где был назначен сбор всей группы. Когда пришли на место, Зяма обошел дом, подобрался к условленному окну и тихо постучал в него. Дверь тотчас же открылась, и мы вошли в дом. Там уже было, как мне показалось, много людей. Среди них я с удивлением увидела Тану — того парня, который симпатизировал мне, приходил к нам в дом. Он никогда не говорил мне, что собирается бежать из гетто. Более того, они были с Зямой в одной подпольной организации, но не знали об этом, хотя были хорошо знакомы. Вот такая конспирация была в гетто.

Тана сразу подошел ко мне и сказал, что встреча со мной в этом месте для него приятная неожиданность.

Когда собралась вся группа, из другой комнаты вышла женщина. Я впервые увидела проводницу. Звали ее Циля. Ей тогда было лет 30. Внешне она ничем не походила на еврейку, а смотрелась, как типичная белорусска, невысокая деревенская женщина. Светлые волосы, круглый овал лица, серые глаза, курносая. Да и одета она была по-деревенски, на голове подвязанный платок. Разговаривала на чистом белорусском языке. Если бы не имя Циля, никто не мог бы подумать, что она еврейка.

До войны Циля работала сельской учительницей в том районе, где теперь «партизанила». Она там знала каждую дорогу; каждую тропинку.

Она была в партизанской бригаде имени Фрунзе. Это была исключительно мужественная женщина. Никто не принуждал ее ходить в гетто и выводить людей из этого ада. Она сама по собственному желанию спасала людей, каждый раз рискуя своей жизнью. Многие ей обязаны жизнью, в том числе и я.

Были и другие подпольные организации и у них свои проводники. Это — Лапидус, Исаак Аснес и многие другие, направлявшие людей из гетто в партизанские отряды.

Так что евреи не «сидели, сложа руки» и ждали смерти, как в этом стараются убедить обывателя наши «доброжелатели».

Циля хорошо знала территорию вокруг гетто, знала, где можно с наименьшей опасностью пробраться через колючую проволоку, где находятся посты полицаев. Проводница выбрала место, где ограждение гетто выходило на улицу Колхозная. Там с обеих сторон росла высокая трава и кустарники. Там по указанию Цили с боков перерезали проволоку с тем, чтобы мог пролезть человек. Когда нужно было, проволоку поднимали, потом опускали и скрепляли. Кустарники и высокая трава хорошо маскировали это место.

В нашей группе, которую Циле предстояло вывести, было вместе с ней 17 человек — 10 мужчин и 7 женщин. Я была самая младшая, а самому старшему — 45 лет. В группе были две семейные пары. Несколько мужчин имели оружие: два нагана, три пистолета, два обреза и одна граната. Циля проинструктировала нас предварительно, что делать и как вести себя.

Ровно в три часа ночи все поднялись и пошли за Цилей. Делали все, как говорила Циля. Подошли к колючей проволоке и залегли в кусты. Недалеко по ту сторону мы услышали голоса, потом невдалеке проехала машина и вновь разговоры. Так мы пролежали довольно долго, пока Циля не подняла руку и показала, что надо идти обратно. Она позже объяснила, что по ту сторону гетто было неспокойно, что бывало и раньше, и в такой обстановке выходить опасно. На завтра была назначена новая попытка, а пока все разошлись по своим домам.

Назавтра, в ночь с 5-го на б-е сентября 1943 года мы опять пробрались в тот дом, что и накануне, и опять в три часа ночи прошли в условленное место, залегли в кусты. На этот раз кругом было тихо.

Зяма и с ним еще один мужчина улеглись у самой проволоки в том месте, где нужно было открыть выход. По сигналу Цили мужчины кусачками и плоскогубцами с двух сторон отцепили проволоку и приподняли ее, и мы начали по одному выползать. Когда все вылезли, мужчины опустили проволоку, слегка зацепили, а кусачки и плоскогубцы просунули в траву на ту сторону. Циля махнула рукой, мы все поднялись и пошли.

Я все время шла за Цилей. Кругом было темно. Улицы не освещались. Когда прошли последние дома и вышли за черту города, вдруг непонятно откуда началась стрельба. Мы все побежали. Я думала только об одном — бежать за Цилей, потому что не знала, куда бежать. Бежали долго, до тех пор, пока не увидели ржаное поле и за ним небольшой лес. Не добежав еще до него, когда совсем обессилели, мы все вслед за Цилей попадали в рожь. Отдышавшись, мы побежали в этот лес. Там Циля подсчитала, сколько же нас добралось. Оказалось 15 человек. Одной супружеской пары не было. «Может быть, они вернулись в гетто, когда мы попали под обстрел — сказала Циля — только бы не были ранены…» Она недоговорила, что в этом случае, им было бы лучше быть убитыми.