Книга Розы - Кэри Си Джей

Роза догадывалась, что часовня очень древняя. На врезанных в стены каменных мемориальных досках упоминались епископы и деканы, умершие еще в Средние века. Из ниш глядели лица забытых святых, на полу тускло блестели латунные таблички в память неведомых покойников. У нее по коже побежали мурашки, пробрал холод, и она невольно представила себе истлевшие тела, разлагающиеся вокруг нее в своих гробах и усыпальницах. В то же время здесь царил покой. Затхлый сладковатый запах напоминал раннее детство, рождественские гимны, молитвы и мифического Бога, возлюбившего весь мир земных творений. Гимны пели и теперь на общественных собраниях, но слова стали другими:

Под резными сводами церкви было прохладно и сумрачно. Роза пошла по проходу к алтарю, и ее шаги по истертым плитам звучали неестественно громко. В воздухе стоял густой запах ладана. Она подошла к аналою в форме золотого распростершего крылья орла, где столетиями лежала Библия, а теперь лежала книга протектора, открытая на случайной странице мистических рассуждений.

«Сегодня пробуждается новая вера миф крови, вера в то, что кровь хранит божественную сущность человека. Вера, воплощающаяся в полном осознании того, что нордическая кровь заключает в себе эту тайну, заменившую древние таинства и сделавшую их ненужными».

Перед аналоем стоял ряд свечей, и, найдя незажженную, она взяла ее, ощутив рукой холодный воск, поднесла к другой и зажгла. Встав на колени у перил алтаря, она закрыла глаза.

— Пусть с тобой ничего не случится, пока я не вернусь, папа. Дождись меня.

Глава двенадцатая

Роза подала заявку районному гауляйтеру и получила официальный ответ с указанием адреса, где для беседы с ней соберутся четыре фриды. Все вдовьи кварталы окружали стены для предотвращения нарушений установленного для фрид комендантского часа, однако даже эти ограды обычно не ремонтировались и постепенно разрушались, словно вдовы не заслуживали даже этого. Подойдя к посту охраны, Роза заметила в бетонном заборе с колючей проволокой множество прорех.

Охранник с вытянутым постным лицом, прищурившись, оглядел ее и приглашающим жестом махнул рукой в сторону ворот.

Облезлые дома теснились рядами на самой окраине города, между железнодорожными путями и заболоченной пустошью вдоль канала. В этих узких двухэтажных зданиях когда-то жили рабочие с судоверфи и близлежащего чугунолитейного завода. У некоторых домов провалились крыши, и лишь вплотную примыкающие соседние здания не давали им обрушиться окончательно. Из-за близости к каналу здесь случались наводнения, плохая канализация служила рассадником болезней, поэтому даже до Союза этот район пользовался дурной славой из-за бедности и тесноты.

Пробираясь по разбитому, испещренному дырами тротуару, Роза нервно озиралась по сторонам. Навстречу с ведром в руке к колонке на перекрестке прошла женщина в форменной черной одежде. В одном из окон мелькнуло лицо и быстро исчезло за потрепанной занавеской. Вдоль стены скользнула ободранная кошка. Во дворах истлевали брошенные старые покрышки и матрасы. Некоторые двери стояли распахнутыми настежь, и внутри виднелись растрескавшиеся кафельные полы, ветхая мебель и свечи. Во многих окнах стекло заменил картон, местами в кирпичных стенах зияли дыры, наспех забитые досками. Рекламный плакат, изображавший женщину, опустившуюся на колени перед мужчиной в новой рубашке от Ван Хьюзена — «Покажи ей — мир принадлежит мужчине!» — служил теперь стенкой курятника.

Роза ступила в рытвину и, больно подвернув ногу, пожалела, что не надела старые прочные ботинки вместо лакированных туфель в стиле Мэри Джейн. Она словно оказалась в совершенно другом краю, медленно, но верно отбираемом природой у человека. По обеим сторонам дороги и в трещинах асфальта росли сорняки и полевые цветы, вокруг которых жужжали насекомые. Водостоки давно забились грязью и заросли. Ночью прошел дождь, и от земли поднимался аромат трав: крапивы, дикого щавеля, мяты и тимьяна. Она прошла мимо цветущего боярышника, окутавшего ее метелью белых лепестков и прелым запахом, и в памяти возникла сцена из детства: они с Селией идут по улице к дому. Воспоминание мелькнуло и тут же исчезло.

На улицах царила полная, почти зловещая тишина. В это время большинство фрид, скорее всего, работали, и лишь самые старые и немощные сидели по домам. Как бы в подтверждение этого, в окне одного из домов она увидела старуху, сидящую за прялкой. Одной рукой та крутила колесо, а другой ловко сматывала шерстяную нить. Роза слыхала об этих прялках. Протектор придавал особое значение прядению, считая, что это способ занять бездельницам руки и установить живую связь с тяжелой жизнью прошлых эпох. Он возобновил производство прялок для распределения среди низших классов.

Роза шла дальше. Где-то прокричал петух, в куче мусора рылись собаки. В одном из дворов привязанная корова подняла голову и молча проводила Розу взглядом.

Если протектор ценил простую и убогую жизнь, то именно здесь это проявилось в совершенном виде. Вдовий край быстро погрузился в прошлое, как брошенный в колодец камень.

Розе сказали ориентироваться на квадратную кирпичную колокольню, и скоро позеленевшая медная крыша, напоминающая итальянскую кампанилу, замаячила над рядами приземистых двухэтажных домов. За ней, ближе к каналу, вокруг вязовой рощи клубилась, словно хлопья сажи, стая грачей. Увитая плющом церковь с подслеповатыми окнами стояла на перекрестке, дверной проем опутывали плети вьюна, а из трубы в туманный воздух поднимался столб дыма.

Роза подошла к двери и постучалась.

Вдовы явно привыкли к допросам. Роза поняла это с первого взгляда. Чинно и прямо они, настороженные и собранные, сидели в обтрепанных и обшарпанных креслах, сложив руки на коленях. Самая старая из них, Кейт, видимо, была у них за главную. Ее серые глаза пристально наблюдали за Розой из-под шапки седых волос, и в своем мешковатом черном платье она была похожа на хищную птицу со сложенными крыльями. Кожа ее лица напоминала высохший пергамент со складками вокруг рта и морщинами у глаз, которые закрывали склеенные лентой очки — новые очки фридам не полагались. Рядом сидела Элизабет, аккуратная и замкнутая, с обернутыми вокруг головы косами — одна из предписанных фридам причесок — с непроницаемым, возможно, сардоническим выражением лица. Ванесса, худощавая, с фарфорово-бледной кожей и темными с обильной сединой волосами. Тихая и застенчивая, она когда-то была замужем за викарием. Четвертая, Сара, должно быть, когда-то была писаной красавицей. Высокие скулы, прямой нос и полные губы до сих пор выглядели очень привлекательно. А вот глубоко посаженные глаза смотрели внимательно и настороженно — не то недоверчивый подросток, не то скептически настроенная оппозиционерка.

— Вы все четверо живете в этом доме?

— Пятеро, сухо поправила Кейт. — С нами живет еще одна, но ее сейчас нет.

Роза потерла подвернутую на улице лодыжку.

— Не ожидала, что здесь все так…

Убого? — усмехнулась Элизабет. — Мы стараемся видеть хорошие стороны, мисс Рэнсом. Правительство действительно выделяет очень мало средств на жилье для представителей шестого класса, однако тем самым мы избавлены от некоторых излишеств более престижных районов.

— Излишеств?

— У нас нет громкоговорителей, нет агентов под каждым фонарем и у каждой лавки. Да хотя бы потому, что нет ни фонарей, ни лавок.

Розе предложили лучшее кресло, глубокое, с «ушами» и местами прорванной дорогой цветочной обивкой, явно найденное где-то на свалке. Стены были увешаны литографиями, судя по всему, вырезанными из старых книг, а на крашеном коричневом полу лежал вытертый до ниток персидский ковер. Пеструю обстановку дополняли кофейный столик, сделанный из старого ящика; бывший когда-то роскошным стул от столового гарнитура, обитый изумрудным шелком, и видавшая виды софа, накрытая вязаным покрывалом. Сквозь увитые плющом створчатые окна сочился зеленоватый призрачный свет, пахло отсыревшими досками. Из-за отсутствия отопления все женщины кутались в несколько слоев одежды. Роза же пришла в тонком пальто и теперь пыталась поплотнее его запахнуть.