На передовой закона. Истории полицейского о том, какова цена вашей безопасности - Элис Винтен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я ничего не говорю, чтобы не прерывать ход ее мыслей. Я просто киваю, давая понять, что слушаю. Она обнимает руками колени, и ее плечи дергаются, когда она пытается говорить.
– Я лежала на койке и звала на помощь. Никто не пришел. У меня было кровотечение, и я умоляла о помощи, – она смотрит мне прямо в глаза. – Почему никто не пришел?
– Я не знаю, – говорю я, и мой голос звучит холодно. Я не хотела отвечать в таком тоне, не знаю, поняла ли она, что я переживаю за нее. Но я действительно переживаю и знаю, почему к ней никто не пришел. Персонал больницы проигнорировал ее, потому что вынужден много работать за копейки. Он проигнорировал ее, потому что устал терпеть плевки, рвоту и угрозы наркоманов и алкоголиков. Он проигнорировал ее, потому что врачи не оказывают помощь людям под кайфом, хотя медицинские работники искренне считают, что ценность жизни всех людей одинакова. Работа в больнице – это настоящий кошмар.
«Все должно было быть по-другому. Я собиралась исправиться ради ребенка».
– Нет, ты знаешь, – говорит она, словно читая мои мысли. – Кому есть дело до шлюхи вроде меня? – она ухмыляется и снова смотрит на свои колени. – Но я хотела измениться.
– Что произошло? – спрашиваю я мягко, стоя у двери.
– Он выпал из меня, – говорит она и устремляет взгляд на стену перед собой.
Я неслышно охаю, а она продолжает говорить:
– Я встала и почувствовала, как из меня все льется, – она сжимает кулаки, пока костяшки не становятся белыми, и раскачивается на стуле. – Мои джинсы были пропитаны кровью, и я чувствовала, как он выпадает из меня.
Она сводит ноги и просовывает между ними руки. Я вижу пятна.
– Я просто стояла и звала на помощь. Я стянула джинсы, и мои руки оказались в крови. Мне казалось, что все мои внутренности разрываются, – она дышит часто и поверхностно, и на лбу выступают капли пота. – Я посмотрела вниз и увидела его. Он просто висел. Я начала кричать: «Он вышел, он вышел!» – и только тогда они обратили на меня внимание, – теперь, когда она заново все это переживает, ее голос становится громче. – Тогда они все прибежали, но было уже слишком поздно.
Произнеся последние слова, она подскакивает и делает шаг в мою сторону. Я знаю, что ее гнев направлен на персонал больницы, но если что, пострадает именно мое лицо. Шире расставляю ноги для равновесия, и, когда она приближается ко мне, хватаю ее за плечи и крепко держу. Она слаба, и мне не приходится сильно напрягаться, чтобы удерживать ее. Я вижу все вены на ее шее и все болячки вокруг ее рта. Она кричит так, что у меня уши закладывает. Я чувствую, как ее слюна летит мне на лицо, и это побуждает меня действовать. Риск инфекции. Я с силой встряхиваю ее за плечи, но только один раз.
– Селина, – кричу я ей в лицо. Она замолкает и смотрит на меня. Глядя прямо в ее покрасневшие глаза, я понижаю голос. – Если ты хочешь увидеть своего ребенка, тебе нужно успокоиться. Тебе не покажут его, пока ты в таком состоянии. Мне очень жаль, что все это произошло с тобой, но такое поведение не идет тебе на пользу.
Ее лицо искажается, и ярость снова отступает. Я осторожно подвожу ее к стулу и усаживаю. Стук в дверь заставляет меня обернуться, и я вижу, как Керис просовывает голову в дверь и подзывает меня. Я выхожу из комнаты, но продолжаю наблюдать за Селиной через окно в двери.
– Ребенка принесли, – шепчет Керис.
Я оборачиваюсь и вижу медсестру, которая привела нас в третью комнату. У нее в руках маленький пакет. Я таращусь на него несколько секунд. Мой мозг оценивает его размеры, и я думаю о том, что находится внутри.
– Она слишком нестабильна, – говорю я, вытирая пот и слюну со лба.
– Я не собираюсь держать эту женщину вдали от ее сына ни секундой дольше, – говорит медсестра, выставляя грудь вперед.
– Я тоже не собираюсь, – говорю я, поднимая руки в знак того, что сдаюсь. – Но вдруг она снова выйдет из себя? Вдруг она не отдаст его? Вдруг она схватит ребенка и сбежит?
Медсестра смотрит мне прямо в глаза и говорит:
– Малыш успокоит ее. Он бесценен. Она будет обращаться с ним бережно, поверьте мне.
Селине показывают ребенка. Я не заслуживаю быть свидетелем этого момента и поэтому отхожу, но успеваю сначала увидеть в ее глазах любовь и знаю: она исправилась бы ради сына.
И я верю ей. Я отхожу в сторону, когда она заходит в комнату.
Я наблюдаю в окошко за тем, как медсестра приближается к Селине. Когда та замечает пакет, ее тело замирает. Медсестра достает из пакета крошечную коробку и ставит на стул рядом с Селиной. Поднимает крышку и кивает скорбящей матери, которая медленно поворачивает голову, чтобы посмотреть на то, что внутри. Когда ее глаза останавливаются на крошечном тельце сына, ее лицо становится спокойным. Оно превращается в лицо матери. В нем читается печаль, но оно светится любовью. Селина медленно опускает руки в коробку и достает из нее маленький сверток. Она держит его так, словно это самое ценное, что она когда-либо видела. Разумеется, так и есть.
Когда она смотрит на сына, я наконец вижу надежду, которая таилась внутри нее. В этот момент мечта, которую я считала несбыточной, кажется мне вполне реальной. Я чувствую, как у меня краснеет шея от стыда. Мне стыдно, что я не верила, что она может измениться ради своего ребенка. Стыдно, что я испытала облегчение, узнав о его смерти. Еще одной смерти. Я отворачиваюсь от окошка и прижимаюсь спиной к двери. Это время Селины, а не мое. Я не заслуживаю быть свидетелем этого бесценного момента. Возможно, она была права. Возможно, все действительно могло бы быть иначе. Возможно, любовь к сыну побудила бы ее отказаться от наркотиков. Я киваю охраннику, который только что подошел, и смотрю на Керис.
– Мы здесь больше не нужны, – говорю я, медленно направляясь к выходу. У меня слезы наворачиваются на глаза при мысли о том, что
