Бесстрашный горец - Ханна Хауэлл

– Но Фиона абсолютно не похожа на Хелену.

– Вот как? Хелена тоже казалась милой и невинной, а потом отвела меня на бойню, как ягненка.

– Милой, может быть, но, я подозреваю, ты обнару­жил, что она не настолько уж невинна.

– А что, если я ошибаюсь и Фиона тоже не невинна? Есть лишь один способ это проверить: уложить ее с собой в постель. Если она девственница, я лишу ее невинности, следовательно, когда мы станем просить за нее выкуп, его размер станет ниже, а родственники наверняка придут в ярость и будут лелеять планы мести. Кроме того, мой отец и ее родители могут потребовать, чтобы я женился на ней, а я этого делать не хочу. Так что, кем бы Фиона ни была, невинной пленницей или хитроумным врагом, самое луч­шее для меня – держаться от нее подальше.

Грегор покачал головой:

– Ты слишком много думаешь, Эван, Нередко то, что кажется, соответствует истине.

– Слишком часто бывает иначе. А теперь давай погово­рим о делах, – сказал он. – Я уже несколько дней прова­лялся в постели и боюсь, пока не встану, тебе придется выполнять мои обязанности.

Эван с облегчением вздохнул, когда Грегор послушно перевел разговор на другую тему, хотя было ясно, что ему еще хотелось поговорить о Фиоие. В замке все было спо­койно. Эван слушал брата с удовлетворением. Однако вскоре устал – раненая нога еще давала о себе знать, – и, заметив это, Грегор вышел из комнаты. Эван устало откинулся на подушки. Он понял, что Фиона была права, говоря, что он потратил все свои скудные силы на то, чтобы встать с по­стели, и это вызвало у него раздражение.

Вздохнув, он закрыл глаза, пытаясь не обращать внима­ния на боль в ноге и голове, и медленно облизнул губы. Они все еще хранили сладостную теплоту губ Фионы. В воздухе стоял присущий ей свежий запах чистоты и лаван­ды. Тело до сих пор помнило прикосновение ее маленькой теплой мягкой руки. Похоже, он никогда не сумеет изба­виться от страсти, которую испытывает к ней.

Так почему бы ему не удовлетворить эту страсть? Поче­му не протянуть руку и не взять то, что она столь охотно как это ни странно, ему предлагает? У него ведь достаточно ума и силы, чтобы избежать нежелательных последствий. Будучи лэрдом, он вполне способен устоять против попы­ток отца женить его на Фионе. Вряд ли кто-то из клана сочтет его связь с пленницей большим преступлением, на­оборот, все посчитают это само собой разумеющимся. А если родственники Фионы захотят ему отомстить, что ж, одним врагом больше, одним меньше, какая, собственно, разница? Отец в свое время сделал все от него зависящее, чтобы их было полным-полно. Может быть, Грегор прав и он делает большую глупость, отталкивая Фиону?

Чертыхнувшись себе под нос, Эван попытался выбро­сить мысли о Фионе из головы и подавить в себе страсть, которую он к ней испытывает. Он не отец, решительно на­помнил себе Эван, он умеет держать себя в руках, способен подавить желание брать то, что ему хочется и когда хочется. Все мотивы, которые он изложил Грегору, относительно того, почему он пытается держаться от Фионы подальше, не лишены здравого смысла. А вот о самом главном из них он не упомянул брату. Эван чувствовал, что, если он сдела­ет Фиону своей любовницей, очень скоро она завоюет его сердце. А этого он боялся больше всего на свете.

Глава 8

Фиона уставилась невидящими глазами на мужчин, оку­танных лунным светом, которые скакали внутри круга, вы­ложенного огромными камнями. Окно комнаты, явно пред­назначенной для леди Скаргласа, выходило на это странное место, существовавшее уже, должно быть, много веков и окутанное тайной. «Если духи людей, живших в незапамят­ные времена в замке, до сих пор витают над ним, интерес­но, что они думают о дюжине голых идиотов, самозабвенно скачущих под луной, прерывая свой нелепый танец лишь для того, чтобы выпить?» – подумала Фиоиа. Она специ­ально пришла в эту комнату, чтобы за ними понаблюдать, решив, что это зрелище ее позабавит, что мрачное настрое­ние, в котором она пребывала, рассеется. Ничего подобно­го, однако, не произошло. Ей по-прежнему хотелось ры­дать, громко и безостановочно.

Неужели прошло всего несколько часов с тех пор, как Эван недвусмысленно заявил, что не желает ее видеть? После этого Фиона бросилась в свою комнату, чтобы хоть немно­го успокоиться, собраться с мыслями, но до сих пор не су­мела этого сделать. Она долго плакала, однако боль, оттого что ее отвергли, не проходила, а чувство унижения не исче­зало. У нее вдобавок ко всему разболелась голова, а глаза покраснели и опухли. Наконец Фиона сказала себе, что сле­зами горю не поможешь, нужно взять себя в руки и успоко­иться.

Когда в комнату вошла Мэб с несколькими платьями в руках, Фиона попыталась ей улыбнуться. Быстрый прони­цательный взгляд, который устремила на нее женщина, без слов свидетельствовал о том, что попытка оказалась безус­пешной. Обычно Мэб производила впечатление недалекой особы, полностью сосредоточенной на своем маленьком мирке, в котором пребывала, время от времени отвлекаясь на претворение в жизнь грандиозных планов изготовления чудодейственных лекарств, однако Фиона знала, что на са­мом деле Мэб обладает острым умом. И сейчас ей очень не хотелось, чтобы этот острый ум был направлен на нее.

– Которой из жен старого лэрда принадлежат эти пла­тья? – спросила Фиона, когда Мэб бросила платья на старый дубовый сундук, обитый железными и кожаными по­лосами.

– Второй, – ответила Мэб, подходя к окну, перед кото­рым сидела Фиона. – Она родила ему Грегора, Адама, Брай­ана, Росс и Натана. Энни прожила с этим старым дураком дольше всех жен. Целых девять лет. Она умерла вскоре пос­ле рождения Натана. Думаю, старому Фингелу она по-сво­ему нравилась. Нельзя сказать, чтобы он был ей верен или любил ее, но она ему определенно была небезразлична. Го­ворят, что его постоянные измены привели ее к смерти. Якобы она выглянула из окна своей спальни, увидела, что Фиигел занимается любовью с пышногрудой горничной, и попыталась швырнуть в него чем-то тяжелым, но вывали­лась из окна и разбилась прямо у его ног.

– Жаль, что она не приземлилась прямо на него и не свернула ему шею! – выпалила Фиона и покачала голо­вой. – Этот Фингел прямо как избалованный ребенок. Когда только этот старый осел хоть немного поумнеет? А у Эвана другая мать?

– Да. Первая жена Фингела Мэри. Она умерла, когда рожала Эвана. Фингел любил говорить ему, что мать погиб­ла из-за того, что он был таким крупным ребенком.

– О Господи! Интересно, этот тип думает, когда гово­рит? – Несмотря на боль и злость, которые Фиона испы­тывала, ей стало ужасно жаль Эвана. Бедняжка! Как он, должно быть, страдал всякий раз, когда ему говорили, что из-за него умерла его мать. – А впрочем, чему я удивля­юсь? Он и поступки-то совершает, абсолютно не думая.