Гончая свора - Иван Граборов

     Дослушал. Лицо его застыло в предвкушении, но сам в смятении он. Не этого он ждал и не за тем явился, чтоб воле песен просто подчинится, не понимая их.

     - Погибель принесёт незнанье? Удар нам ждать от безымянных орд, описанных тобой вчера, в рассказе о ещё одних погибших?

     Юн Жар. Как юн и как не видит он подсказок, что я растолковать пытаюсь? Порыв души его, как души многих, трубит атаку, хоть надобней к смирению стремится, коль небосвода круговерть очертит путь сверхновой неизбежно, и уповать на милость. Но в том порыве безудержном нам спасенье. Всему живому избавленье. Я слышу трепет...

     - Не в песне знание, а в том, что возвещает песнь. - вот мой ответ.

     Молчит он долго, с ним молчу и я.

     - Мне следовать за ними? - рвётся, вопрошая, едва привстав на затекших ногах и головой крутя.

     И вновь не прав, и вновь не видит связи. Не то хочу сказать я через песнь, но понимаю. Его снедает пламя битв, его снедает раж войны, пожар его горит в немногочисленных остатках нас и откровения былого блики указывают путь ему. Но вот за кем ступать? Вопрос он этот адресует мне, тишайше. Иные смогут лишь гадать.

     - Следуй. - отвечаю, сквозь боль поднявши шею хрупкую у изголовья дымчатого трона. - Не в мир, о нет, не по земле. Ступай средь слов и памяти других, средь их переживаний и борьбы. Предвидь со мной слова, но в песни сон, что я пою, не погружайся. Тебя убьёт видений явь.

     Протягиваю руку слабую на встречу встрепенувшимся и виден их испуг непониманья, ведь я молчу для них, для Жара лишь понятен мой язык.

     Плотней сжимает строй свой полукруг за ним, столпотворенье жмётся к центру площади открытой, что называют подлецы, к пожару Жара ближние, 'площадкой', вынашивая планы вновь предательски поставить под удар и то немногое, что нам осталось. Опочивальни свод нисходит до сих голов поникших, что отворачивают взор передо мной и прячут лики в окруженье, масках, да друг друге. Боятся. И не взирают на мой жест, который тяжко дался.

     Давно я не встаю с великого престола. Велик ли он теперь, когда на нём сидящий немощен, будь он от плоти плоть великое творенье?

     От слов моих ещё печальнее становится усталый лик его. Он измождён, устал искать, терять и снова подниматься. И сил на радость нет и нет их, чтобы разрыдаться. Понимаю. Ему подай ответ, направь, да укажи, куда нанесть удар. Запутался. Теперь подобно мне не слышит отголосков старой песни...

     - Так пой же песнь свою. Пускай не покидаем башни свод, но мы в бою.

     Не слышит Жар ответа, ждёт, но вдруг, вскочив и руки разведя - кричит на удивление толпе:

     - Эйр! - ко мне взывает он беззвучно? Иль то воспоминания тревожат разум мой... К чему теперь о том раздумья? - Прошу, скорей! Не терпит время!

     Лицо напряжено - зовёт, оно и верно. Зовёт меня как раньше звали. Приятно мне вернуться и с тем же очень больно помнить.

     - Узоров клиссовых спираль не изменить! - кричу в ответ я так, что Жар, согнувшись пополам, на пола полотно роняет каплей вереницу и в разуме его вскружилась бури кутерьма.

     Все прочие же встрепенулись, желая до него скорее доискаться. На счастье не услышать им того, что мы способны слышать. Давно не могут разобраться. Так много нужно рассказать и так узнать необходимо, чтоб судеб путь прочесть и нить соткать значений, знаков, сфер. Зачем пытаюсь я помочь? От чувства обреченья? Исправить страх - юдоль не смертных, богов занятье то. Довольно к этой ночи поучений.

     - Скорей, пропой.

     Стеная, распрямляется мой Жар, не унимаясь днями сон с потребностью мирить, покуда успеваю я утихомирить его бурю и реку мыслей в русло прежнее пустить.

     - Прошу... - взмолился никогда не побеждённый, тряхнув цепями, хоть и не бился он средь звёзд.

     Ещё плотней сжимает строй свой полукруг, пытаясь наблюденьем разузнать причины его видимых потуг. Их свечи-факелы горят, дрожат впотьмах от пламени узоры витражей, разрезы битых канеллюр, трепещущие в тихом сквозняке полотна рваные, овитые вкруг них, тенями полнятся героев лики славных и гладь тысячелетних стен - боятся, к прочему, что раньше времени я отойду. Усну. Фельветовый огонь - любимый друг господ, но хоть и госпожой привыкли называть меня, за многие столетья пения в сей клетке золотой, в близи него не проживу и дня.

     Жар неподвижен, ждёт мой зов.

     Усиливает гам метанье колких слов. Торопят подлые, открыто угрожают и, брезгуя, бросают неприязнь свою ему. Хулят, а я молчу, ведь знаю, что не земля могильная летит в него, но хвороста сушёного стога. И зачинается искра и зачинается движенье. А взор! О, этот взор! Сидит недвижно, как сидел, и, поведя плечом, теснит без слов врага, внушая им позор!

     Как можно близкому до смерти в чаянье глубоком отказать?

     - Мой Жар... - из силы поспеваю я сказать.

     - Всезнающая Эйр... - сошлись врата.

     И вновь, не в силах больше сдерживать порыв из ораторий душ, роняя слезы от воспоминанья, легко, с напевом я произношу слова и вижу с Жаром сад. Тот дивный старый сад, увядший средь сиянья...

     ***

     Ночной ливень миновал и теперь солнце буквально выпаривало всю накопившуюся в почве влагу. Дышать было слегка дискомфортно, а липкий пот бесконечным потоком заливал его покрасневшие глаза. Аттвуд озирался и ловил взглядом хоть что-нибудь похожее на тропу или просеку, но не находил ничего, кроме огромных деревьев, - охватом с десятки ярдов в диаметре - простиравшихся на четыре стороны света, ярких кустов, пугающих форм, и каменных глыб, разбросанных по всему склону какой-то горы, что уходя вершиной за облака возвышалась на некотором удалении. Флойда и Лэрда поблизости не было, а скорые поиски в пределах мили ничего не дали. Ни одного человека поблизости. Его будоражило и знобило как никогда ранее. Чужак тем временем, не торопясь, рассматривал почву и кусок найденной древесной коры.

     - Высокая плотность, почти металл. Это старый лес. - оглашал он результаты наблюдений. - Очень старый.

     - Да ответь же хоть на один мой вопрос! - вспылил после получаса безрезультатных попыток бывший начальник безопасности.

     Чужак встал, бросил кусок поросшей зелёным мхом коры на землю и, подойдя почти вплотную, уставился на Аттвуда.

     - Валлур от Яштира.

     - Это что, место, где мы находимся или... твоё имя?

     - Метка общественной структуры, которая наделяет ими своих подданных. Первое слово есть наше собственное прозвание, а второе - место рождения. Личные имена граждан Зилдраанского Малвергесиума, при почтительном обращении, произносятся в связке.

     Некоторое время они молчали, изучая друг на друга.

     Аттвуд прилагал немало усилий, чтобы заставить бушевавший в те мгновения разум принять мысль о том, что он, человек, преспокойно разговаривает с представителем внеземного вида. Он смотрел на него ничего не понимающим взглядом, какой обычно бывает у растерянного ребёнка или человека заплутавшего в одиночку по незнакомому лесу поздно ночью.

     Валлур или один из встроенных в костюм аппаратов, издал звук, отдалённо напоминавший глубокий вздох.

     - Тот предмет, что перенёс нас сюда, зовётся 'Киртани'. Венцом творения. Значение самого этого слова ближе к вашему 'Нить'.

     - Ариаднова? - Аттвуд, громко сглотнув, непроизвольно метнул фразу так быстро, что сам опомнился только мгновение спустя.

     Валлур флегматично посмотрел по сторонам, повертелся, а потом поучительным тоном заявил:

     - Не похоже на лабиринт.

     - Точно, да и ты не Тесей... - тихо пробурчал Аттвуд замечание.

     - Впрочем, возможно свой минотавр здесь и обитает. - Валлур сдвинул полосы нашлемных индикаторов так, словно от чего-то предостерегал. - Теперь, - указал он на одинокий валун, призывая Аттвуда сесть. - я постараюсь кратко объяснить несколько вещей, которые тебе и остальным необходимо знать.

     - Мне больше не придётся упрашивать? - недоверчиво обошёл его Аттвуд. - Зачем тебе...

     - Чтобы ты мог объяснить остальным, если по какой-то причине этого не смогу сделать я. - ответил он. - Миссия должна быть выполнена. Любой ценой, любым из живых, любыми средствами. И вы должны понимать, почему.

     Предвкушая острую головную боль и ещё более усугубившееся чувство бессилия, Аттвуд опустился на один из сквадраченных камней, предварительно расстелив на холодной поверхности свой местами порванный тёмно-синий блейзер.

     - Во вселенной, среди известных сообществ, - начал вещать закованный в непроницаемую маску стальной голос Валлура. - все высшие разумные организмы, условно, подразделяются на шесть категорий миров по уровням восприятия окружающей действительности и две соответствующие группы. Категории сами по себе не отражают технологический уровень - его отдельно выделяют по циклам. В первые четыре категории входят существа, которые, не смотря на разницу подходов к получению чего бы то нибыло, стремятся к процветанию, неуклонному росту, самосохранению, а потому их относят к первой группе. К центральной группе. Наиболее развитые образуют так называемый 'Монн' - миры связанные длительным политическим, экономическим и культурным взаимодействием. Они же являются единственной структурой, которая рассматривает вопросы деятельности иных сообществ и миров, а так же вопросы поддержания или не поддержания контактов с ними. Зилдраан, находящийся в ближнем к галактическому ядру подсекторе Друомшет, занимает в Монн одну из ведущих позиций в силу, прежде всего, своего социально-культурного и технологического влияния в сообществе.