Великий Мусорщик - Кузнецов Исай Константинович

Автобус на Гарзан уходил рано утром. На остановке толпилось десятка полтора юношей и девушек, но Лана обратила внимание только на худого, уже немолодого человека в старой потрепанной кепке, надвинутой на глаза, и с поднятым воротником, несмотря на солнечный день. Человек показался ей знакомым, и она испугалась, что он ее узнает, хотя и не могла вспомнить, когда и где его видела. Она боялась, что родители проведают, что она уехала вовсе не к тетке, как она им объявила, а совсем в другую сторону. Войдя в автобус, Лана уселась у окна и отвернулась, так чтобы не видеть показавшегося ей знакомым пассажира.

Она не слышала болтовни соседей. Будто сквозь сон доносились до нее их шутки и смех. На мгновение ее привлек разговор о ночной свадьбе в часовне Святого Лея, но она так и не поняла, о ком шла речь и почему все смеялись. Однако упоминание ночной свадьбы вызвало в памяти рассказы бабушки о том, как она когда-то, вот так же ночью, венчалась с дедушкой Гроном… А потом перед глазами возник костер и охваченная пламенем Гугуша. Ей вдруг стало страшно. Она судорожно вцепилась в Ору:

– Я сойду. Мне страшно…

Но Ора обняла ее и засмеялась:

– Не бойся, дурочка.

Лана, прижавшись к ее плечу, успокоилась и задремала. Ей показалось, что она едва успела закрыть глаза, когда Ора разбудила ее:

– Приехали.

Лана вышла из автобуса. Молодежь, ехавшая с ними, тоже вышла и направилась к узкой дорожке, почти тропинке, уходившей в горы.

– Нам тоже туда, – сказала Ора.

Они шли долго, очень долго, петляя между скалами, шли едва заметными тропками, терявшимися на осыпях и вновь появлявшимися среди колючих кустарников. Потом парни куда-то свернули, и девушки остались одни. Они шли молча, только изредка переговаривались о том, куда идти дальше. И вдруг шедшие впереди остановились перед широким отверстием в скале. Одна за другой скрывались они в темноте.

Лана застыла в испуге, но Ора ласково подтолкнула ее, и она нерешительно вступила в сумерки пещеры. Пройдя несколько шагов, она почувствовала под ногами выбитые в скале неровные узкие ступени, скользкие от капавшей сверху воды. Лана вцепилась в Ору. Ей опять стало страшно.

– Куда мы идем? – спросила она испуганно.

– Не бойся, – сказала Ора.

Стало совсем темно, и Лана судорожно нащупывала ускользающие из-под ног ступени. Но вот где-то далеко внизу показались огоньки, постепенно превратившиеся в красноватые чадящие факелы. Нависавший над ними каменный свод исчез высоко во тьме, и перед Ланой открылся просторный зал, освещенный множеством факелов, отражавшихся в воде подземного озера. В багровом мерцающем свете множество женщин, молодых, старых и совсем почти девочек, плавали или просто стояли в черной воде, от которой шел странный резковатый запах.

– Раздевайся! – велела Ора и сама быстро скинула платье.

Лана медлила, и Ора помогла ей раздеться, взяла за руку, и они вместе вошли в воду. Вода оказалась, к удивлению Ланы, необычайно теплой. Тело ее сразу покрылось мелкими, медленно исчезавшими пузырьками. Она не умела плавать и, зайдя поглубже, присела так, что над водой осталась только голова. Через несколько минут она почувствовала, что тело ее становится легким и упругим, исчезает усталость после шестичасовой тряски в автобусе и утомительного похода через горы. Она вспомнила сказку о живой воде.

– Хорошо? – спросила Ора.

– Хорошо, – радостно засмеялась Лана и с головой погрузилась в воду.

Когда подруги вышли на скользкий каменный берег, Ора снова взяла Лану за руку и подвела ее к старухе, сидевшей на камне возле бочки, наполненной чем-то, напоминающим растопленный жир, но почему-то голубого цвета.

Старуха, голая, с узкими, свисающими грудями и распущенными седыми космами, улыбнулась Лане беззубым ртом.

– Иди, иди ко мне, девочка, – прошепелявила она.

Лана со страхом приблизилась к старухе. Та оценивающе оглядела ее, провела костлявой рукой по бедрам и ягодицам.

– У тебя прекрасная кожа, девочка. Когда-то и у меня была такая же, не хуже. Давно… – И она засмеялась.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Запустив руку в бочку, старуха зачерпнула голубоватой массы и шлепнула на спину Лане. Быстрыми, ловкими движениями она стала размазывать голубую мазь по всему телу. Лана испуганно оглянулась на Ору, но та ободряюще кивнула. И Лана, преодолевая отвращение, покорно поддалась манипуляциям старухи. Старуха долго массировала ее, втирая мазь в кожу, пока кожа не стала сухой и чуть-чуть матовой.

Старуха в последний раз мягко провела ладонью по телу Ланы и ласково шлепнула по заду.

– Забирай ее! – сказала она. – Он останется доволен!

Только теперь Лана заметила, что, пока старуха колдовала над ней – а в том, что она именно колдовала, Лана не сомневалась, – Ора тоже натерлась мазью из бочки и стала еще красивей.

Значит, я тоже стала красивей, подумала Лана. И не только она. Рядом с ней множество девушек и женщин натирали друг друга этим голубоватым, блестящим в свете факелов снадобьем и становились моложе и прекрасней.

Лане показалось, что все это однажды уже было и она знает даже, что произойдет дальше, все, что будет и что уже было, было… Исчезло отвращение к старухе-ведьме, стало весело, и захотелось, чтобы все, все, все, не здесь в темноте, а при ярком солнечном свете, увидели, как она хороша, чтобы скорей, скорей, сию минуту явился тот, о ком она грезила ночами, и снова, как тогда в лесу, сказал своим тихим, ласковым голосом: “Ты прекрасна, Лана!”

– Где он? – задохнувшись, шепнула она.

– Потерпи, Лана, – засмеялась Ора. – Он придет. Ночью. Там, наверху.

Ора развязала узелок, который привезла с собой. В руках у нее оказалось черное платье. У Ланы перехватило дыхание.

– Что это? – прошептала она.

– Свадебное платье. Твое свадебное платье. Потому что ты – невеста!

– Невеста? Чья… невеста? – еле слышно произнесла Лана.

– Его… – объявила Ора торжественно.

И тогда Лана поняла, почему ей все кажется знакомым. Это бабушка давным-давно, когда она была такой маленькой, что ничего еще толком не понимала, рассказывала ей о таинственном обряде в горах, где собираются ведьмы и ведуны, и к ним является сам Вэлл, чтобы отпраздновать день осеннего равноденствия и выбрать себе невесту.

Справка

ВОЛОВА НЕВЕСТА. В день осеннего равноденствия все село собирается за околицей, где и происходят выборы Воловой невесты. Леснель Шмитц высказал мнение, что в основе обряда лежит жертвоприношение некоему древнему божеству, изображавшемуся в образе быка. Замена быка волом, по мнению Шмитца, произошла в позднейшие времена, под влиянием смягчения нравов. Шмитц полагает, что вол, лишенный полового начала, меньше компрометирует “невесту”. Соображение это не выдерживает элементарной критики. В народе бесплодие всегда было поводом для насмешек и издевательств. Стать невестой существа, не способного исполнять супружеские обязанности, не только не почетно, но и позорно. Однако хорошо известно, что Волова невеста как в процессе совершения обряда, так и в течение последующего года окружена почетом и уважением.

Более того, взять ее в жены считается большой удачей для жениха. Она приносит в дом своего супруга счастье и богатство. Все это навело Стивенса и Кроуеля на мысль, что слово “вол” заменило не быка, а древнее лакунское божество, именовавшееся Вэллом. Предположение тем более основательное, что именно в день осеннего равноденствия поклонники Вэлла еще в период раннего христианства совершали человеческие жертвоприношения.

Убежденность в могуществе Вэлла не исчезла в народе и в более поздние времена. Она сохранялась до конца прошлого столетия, а в отдельных местах и значительно дольше (в частности, празднества в честь Вэлла зафиксированы авторитетными свидетелями в районе Гарзана еще в тридцатых годах нынешнего столетия).

Догадка Кроуеля и Стивенса объясняет целый ряд обстоятельств, сопутствующих обряду, и прежде всего – предпочтение, оказываемое женихами невесте, посвященной Вэллу: предполагается, что она принесет в дом часть могущества своего первого, чисто символического супруга.

Подтверждает подобную догадку и начальный момент обряда, а именно сжигание на костре чучела в длинном балахоне, отдаленно напоминающем священническую ризу. Трудно сказать, кого изображало чучело в древние времена, но несомненно, что с введением христианства оно стало символом главного врага Вэлла – христианского священника, проклинавшего с церковного амвона языческое божество и его поклонников.

Сжигание чучела завершалось прыжками через костер и плясками под чатару. Затем появлялись девушки, впервые принимающие участие в обряде, одна из которых должна была стать “невестой”. Одетые в белые праздничные одежды, они держали в правой руке по голубю и по сигналу распорядителя празднества выпускали их. Одновременно юноши выпускали такое же количество коршунов. Та, чей голубь окажется жертвой коршуна, становится невестой. Ее переодевали в черное “свадебное” платье, надевали венок из крапивы и с песнями провожали в поле, где она должна была провести ночь совершенно одна. Предполагалось, что к ней ночью является Вэлл. Впечатлительность некоторых девушек была столь велика, что они не сомневались, что Вэлл действительно их посещал во время сна.

Рано утром “невеста” возвращалась домой. Двери всех домов стояли распахнутыми, а у дверей ее ожидали девушки, которые по возрасту не допускались к участию в обряде. Они должны были прикоснуться к ней. Считалось, что это приносит счастье.

Макс Вассерман. Осенние обряды в странах Европы. Мюнхен, “Кронинферлаг”, 1956. С. 276–278