ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2) - Пантелеймон Кулиш

друга болит сильнее. Рука вашей королевской милости, предназначенная для защиты

отечества, так тяжко на нас падает! Причиняет нам боль и злословие жолнеров,

которые смеют хвалиться публично, что нас усмирят, и дивною алхимией обещают

превратить хлопа в шляхтича, а шляхтича—в хлопа".

Последние слова дерзостного олигарха были вещими. Скоро настало время такого

превращения; но дивными алхимиками явились не иноземные жолнеры, а русские

попы да монахи вместе с запорожскими крамольниками, питомцами целого ряда

самозванщин,—вместе с банитами да инфамисами, руководившими козацкою

вольницей со времен Самуила Зборовского.

88

Коронный канцлер, именем короля, отвечал всем „кроткоа< что он тем больше

склоняется к желанию Речи Посполитой, чем теснейшее видит согласие всех сословий

в пунктах их просьб, и, перечисливши все пункты, заключил желанием короля, чтоб

они были довольны декларацией, и приступили к дальнейшим постановлениям,

причем предостерегал, чтобы не слишком полагались на спокойствие Речи

Посполитой, ничем не обеспеченное.

Заручившись теперь согласием и Сената, и Короля, третьему сословию оставалось

только обеспечить оборонительное постановление (warown№ kostytucyк), дабы в

будущем не случилось чего-либо подобного. Король этому не сопротивлялся, и тем

самым изъявил согласие на изложение такого постановления. Целых два дня трудилась

Посольская Изба, эта спасительная курия Оссолинского, над сочинением акта, по

словам самих Поляков, наших современников, „уничтожающего славу, достоинство и

власть короля",—накануне событий, в которых только государь, облеченный всеми

принадлежностями верховенства, мог бы спасти шляхту от погибельной

несостоятельности присвоенного ею правления.

Акт был прочитан 6 декабря, в заключение достославного, по мнению шляхты,

сейма и занял почетное место в польском своде законов (Voiumina Legum). Этим

оборонительным на будущее время постановлением, от имени связанного по рукам и

по ногам короля, повелевалось: навербованное войско распустить не далее, как через

две недели после настоящего сейма; а которые из навербованных людей не разойдутся,

против тех вооружатся коронные гетманы, старосты и городские власти, как против

своевольных, не ожидая королевских универсалов. Кто из польских граждан

принадлежит к навербованному войску, тем король за непослушание грозил карой

инфамии и конфискации имущества. Он обещал за себя и за потомков своих никогда

впредь подобных вербуяков не делать, приповедных листов под комнатной печатью не

выдавать, никаких войн безь ведома и совета Речи Посполитой не предпринимать, и

никаких договоров с соседними державами не заключать, а заключенных не нарушать;

а кто бы осмелился по таким придоведным листам делать вербунки, того имущество

король будет раздавать кадуковым (выморочным) правом. Обещал также иностранцев

при себе не держать, и к советам их не обращаться, гвардию же ограничить шестью

стами человек из граждан Речи Посполитой.

.

89

Король выслушал акт своего уничижения с веселым видом и подтвердил без

колебания, прося только увеличить гвардию до 1.200 человек, что тотчас и сделано.

Этой сговорчивостью он так задобрил шляхту, что она назначила королеве 250.000

французских ливров ежегодного дохода.

Всякий общественный и государственный переворот имеет свое оправдание в

нравственных успехах и в благосостоянии граждан. Созданный задолго до

христианской эры, во времена быстрого развития Греков, идеал республиканского

правления занимает, яко идеал, высокое место в истории культуры; но приближаются к

нему народы не своевольством и дерзостью, а благородством общественных понятий о

долге и чести, с которыми граждане совершенствуют всякую форму правления, и без

которых самая либеральная форма делается лишь видоизменением гражданского

рабства. Со стороны шляхты было бы и разумно и доблестно взять в свои руки

государственное управление во всех его частях, когда бы шляхта стояла на высоте

гражданственного развития, когда бы она была способна защищать отечество от

всяческих врагов единством убеждений своих в том, что надобно делать, и господством

лучших людей над худшими. Но польско-русская шляхта была только самомнительна, и

относительно государственности вовсе не отличалась той способностью, которую

Копецпольский признавал в презираемых ею Москалях, привыкших, по его словам, „в

каждый предмет вникать основательно*. Это доказала она слишком скоро, когда ни

высокая образованность нескольких из её представителей, ни воинские таланты

других, ни громадные богатства третьих, ни великия жертвы остальныхъ—не могли

остановить наплыва двух разноплеменных орд, соединенных только жадностью к

добыче.

Даже и теперь, в сладостном упоении революционным успехом, которого никто не

предначертывал и не ожидал, многие либералы были недовольны своим завоеванием и

не знали, чтб с ним делать. Одни роптали, что опрометчиво ослабили власть и

достоинство короля; другие находили оборонительное постановление мерою

бессильною; наконец, были и такие, что не доверяли королю даже в его уничижении.

Всосавши с матерним молоком совместимость обещания и клятвы с противным

намерением, шляхта ждала от короля нового посягательства на её свободу. „Никто не

может понять* (писал в это время прусский резидент), „какие намерения у короля,

который собрал столько войска, предпринял такое дело, уведомил о нем всех государей,

и теперь вдруг выпустил вой-

Т. IL

12

90

.

ско из рук. Это возбуждает подозрение во всех сословиях. Не доверяют королю,

готовятся воевать навербованных жолнеров, и назначили новый сейм черев четыре

месяца*.

В самом деле, было постановлено созвать новый сейм па 2 мая 1647 года,

собственно для того, чтобы всякую мысль о войпе и всевозможные недоразумения

устранить. Опозоренный, но тем не мепее упрямый в своих замыслах, король, с своей

стороны, надеялся, что в мае будущего года ему удастся склонить Речь Посполитую

исполнять его предначертания, и потому дал свое согласие на созвание нового сейма.

Но едва земские послы успели разгласить в провинции о своем республиканском

торжестве, как он, 10 декабря, объявил, что не увольнит ниодного жолнера. Он

представлял сенаторам резидентам грозную опасность со стороны Турции; и в самом

деле Порта думала тогда о примирении с Венецией и о войпе с Полыней.

Король сделался крайне раздражительным. Сенаторы боялись говорить с ним

оффициально, и не знали, чтб делать. Иакопец прибегпули к хитрости: королю была

подана просьба об увольнении от полковников гвардии, Денгофа, Осинского,

Лессгевана. Король сделался прямым казуистом: начал ссылаться на законоположения,

по смыслу которых (говорил он) сеймовое постановление относится к будущим

вербовкам, но не к настоящим. Тогда несколько духовных сенаторов погрозило ему

законом de non praestanda obedientia, и он обещал оставить на службе только 1.200

человекОднакож, дал полковникам гвардии приказъ—для вида, распустить немного

войска, но лучших жолнеров оставить. 13 декабря он снова переменил свое решение:

оставил гвардию в полном составе и выслал ее в Прусы, чтобы спрятать от сенаторов, а

войска, под предлогом опасности со стороны Турции, велел не распускать. Потом

разослал по полкам нарочитых посланцов для возвращения универсалов разосланных

Оссолинским, а 14 декабря начал снова вербовать жолнеров. Из Силезии несколькими

дорогами вступили в Полыпу навербованные прежде хоругви, грабя и насильствуя но

пути, к неописанному негодованию шляхты, которая, при этом известии, начала

съезжаться для принятия своих мер.

Шляхетский народ чуял давно уже, что стоит на вулкане; наконец додумался, где

находится кратер вулкана, и стал опасаться своего короля всего больше со стороны

украинских бунтов. Еще во время сейма король повелел запорожским козакам

соединиться с донцами и грабить морские побережья, а к султану отправилъ

.

91

тогда же посла, в надежде, что он вернется с угрозами. Жолнеры между тем

бушевали. Шляхта начала сильно вооружаться против буянов. Все говорило о вражде

двух партий, из которых одну поддержат козаки. Но готовую начаться в Польше

усобицу остановили сами жолнеры. Видя грозу со стороны шляхты, они

„поблагодарили за службу", и во многих местах, не дождавшись даже уплаты