Бедный попугай, или Юность Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория - Юрий Вяземский

Вардий встал, укоризненно покачал головой и ласково сказал:

— Пойдем завтракать, юноша. Мы с тобой заслужили.

Свасория восьмая

Хозяин

Из купидестры мы отправились в триклиний: обогнули бассейн для плавания, сбоку прошли сквозь галерею, соединявшую два перистиля, и по гравиевой дорожке, обрамленной кустовыми розами, подошли к пиршественному корпусу.

Полагаю, Луций, мне сейчас придется вспомнить и описать тебе виллу Гнея Эдия Вардия, ибо в ней, как мне кажется, отражался и раскрывался характер ее хозяина.

I. По сравнению с италийскими горными и морскими виллами, эта вилла была небольшой. Но оригинальностью планировки, разнообразием архитектурных приемов и внутренней отделки могла поспорить едва ли не со всеми нашими усадьбами.

Начать с того, что в ней отсутствовал атрий. Было два строения, соединенных между собой открытой галереей, и оба представляли собой перистили, как и положено, с фонтанами, цветниками, небольшими деревцами изысканных пород и многочисленными вазами.

В первом, восточном, перистиле колонны были из белого мрамора и с ионическими капителями, во втором, западном, — с коринфскими капителями и из мрамора розового, точнее, розоватого, с темными сетчатыми прожилками.

В первом перистиле вазы были из мрамора, порфира и гранита, во втором — из бронзы.

В первом перистиле фонтан являл собой мраморную мужскую фигуру, развернувшую свиток и углубившуюся в чтение; с трех сторон фигуру окружали бьющие под сильным напором струи. Во втором перистиле фонтаном была бронзовая обнаженная женщина; женщина эта обеими руками прикрывала нижнюю часть тела, и три струйки прозрачной воды извергались из женщины: одна, сильная, — изо рта, две послабее — из обеих грудей, а в том месте, которое она прикрывала, сочилась четвертая, едва заметная струйка.

Оба перистиля, восточный и западный, сверху были крыты ярко-красной черепицей. Но в первом здании потолки были плоскими, деревянными, с узором, образуемым правильно перекрещивавшимися стропилами, а во втором корпусе — каменными и сводчатыми.

Второго этажа не было ни у первого, ни у второго строения. Но на крыше восточного перистиля был небольшой, изящно оформленный садик с просторной, обвитой плющом деревянной беседкой.

Обзорной башни в усадьбе не было, так как и с крыши, и из многих мест на земле открывались великолепные виды на озеро и на снежные вершины далеких Альп.

Входной двери в первое здание также не было, и с центральной, подъездной, аллеи ты сразу попадал в небольшую прихожую и скоро оказывался среди колонн, цветов и ваз первого восточного перистиля.

II. Слева от входа располагался таблинум. На кордубский кабинет твоего отца он не был похож хотя бы тем, что в нем, представь себе, не было ни единой книги. По левую сторону возле стены стоял громоздкий сундук, обшитый металлическими пластинами и большими гвоздями, запертый на два висячих замка, один из которых был к тому же опечатан. Вдоль задней стены тянулись деревянные полки, на которых хранилось множество восковых дощечек, чистых и исписанных. Каким был пол в таблинуме, не помню — видимо, ничего примечательного.

От перистиля Вардий, если желал, мог отгородиться портьерами. Статуй и бюстов в кабинете не было. Как не было и ларов с пенатами; Гней Эдий разместил их в своем городском доме.

Из кабинета через перистиль или через проем в западной стене можно было пройти в следующее помещение — библиотеку. Тут все три стены были заставлены высокими ящиками с папирусными и пергаментными свитками. Ящики, разделенные вертикальными и горизонтальными перегородками, громоздились чуть ли не до потолка, и каждый был пронумерован. Вардий как-то признался мне, что его библиотека — самая богатая «на всем Севере империи». Он утверждал, что она насчитывает более двух тысяч рукописей. Обслуживал ее всего один человек, вольноотпущенник и грек по происхождению, но он трудился, что называется, не покладая рук: разыскивал, приобретал, подновлял, вносил в каталог, сберегал, вытирал, подчищал, выглаживал, подклеивал, иногда переписывал.

Три мраморных бюста стояли в библиотеке — Гомера, Платона и Вергилия. И одна бронзовая статуя — Аполлона Бельведерского, копия с оригинала Леохара.

Пол в библиотеке я запомнил: он представлял собой мозаическую картину, изображавшую двух голубков между цветами на берегу озера; по озеру плавал одинокий лебедь.

От перистиля библиотеку можно было отгородить тремя деревянными ширмами.

Дверь в библиотеке имелась — богатая, с черепаховыми вставками — в южной стене. Она вела в пристроенное к первому зданию святилище Пелигна. О нем я уже, кажется, вспоминал (см. 6, III).

Справа от входа в первом перистиле располагались сначала экседра — я ее уже тоже успел описать (см. 5, I), — а следом за ней просторная комната, которую я сперва принял за гинекей, или женский конклав, так много в ней было различных ручных зеркал, гребней, флаконов и пузырьков с притираниями и тому подобного mundusmuliebris(«женского мира»). Но Вардий признался, что это его орнаторий. Он так сказал: «Когда тебе перевалило за пятьдесят, приходится следить за своей внешностью… Подружек своих, которые меня навещают, я сюда не пускаю. Они мне тут всё перероют и перепутают. Они прихорашиваются в аподитерии, жертвенные козы и овечки мои. А здесь — для жреца святилище».

Из первого перистиля во второй вела, как я уже говорил, открытая галерея. По обе стороны от нее были небольшие бассейны. Слева — с проточной водой, в котором, блестя на солнце, кишели и сновали маленькие серебристые рыбки, похожие на карасей, но, думаю, не караси, а какой-то иной породы. Справа — с водой недвижной, но чистой и прозрачной, в которой будто дремали большие, пронзительно-красные рыбины с растопыренными плавниками, выпученными ртами и вытаращенными глазами.

III. Во втором корпусе находились три спальни. Между собой они не сообщались, и попасть в них можно было только из перистиля.

Первой слева была спальня Фанета — так она именовалась. От колоннады она отгораживалась двустворчатой дверью, всегда украшенной миртовым венком. В спальне были окна, снаружи прикрывавшиеся ставнями, а изнутри — персидскими шторами нежного цвета. Сводчатый потолок и карнизы были украшены живописными арабесками, гирляндами листьев и цветов вперемежку с крылатыми гениями. А сами стены были выложены набором пластин, подражавших разным сортам мрамора и разноцветным камням.

На полу — смирнский ковер.

Но лучшим украшением спальни была кровать — превосходной работы, из слоновой кости, в которую были вделаны драгоценные камни: ониксы, топазы и смарагды, окруженные тонкими и изящными арабесками из золота. Одеяло и простыни привлекали красивыми оттенками цветов, блистали великолепной вышивкой. Перина, как мне поведал Вардий, была набита легчайшим пухом, который выщипывался из крыльев молодых куропаток.

«Кровать, мой юный друг, — любил повторять Гней Эдий, — кровать — это вся наша жизнь. На ней рождаются, на ней любят, на ней умирают».

В «спальне Фанета» Вардий всегда спал в одиночестве.

Второй слева была спальня Приапа. В ней отсутствовали и двери, и окна. Стены… Как бы мне их тебе поделикатнее описать?.. Они были выполнены в так называемом «стиле канделябров». То есть центральная часть стены делилась на отделы продольными и вертикальными полосами, будто сделанными из металла, которые роскошно светились и дорого сверкали. А в клеммах между полосами располагались яркие мифологические картины: Венера с Марсом, Либер с Ариадной, Персей с Андромедой, Геркулес с Деянирой, Тезей с Антиопой, Язон с Медеей, Ахилл с Брисеидой, Одиссей с Пенелопой и еще двенадцать или шестнадцать пар богов или героев. И все в разных, неповторяющихся позах — будто методическое руководство. На потолке же были нарисованы два крылатых… Нет, Луций, уволь меня от описания потолка!..

Однажды, когда мы проходили мимо «спальни Приапа», Вардий завел меня внутрь, заставил внимательно рассмотреть живопись, а потом прочел из Проперция:

Тот, кто впервые писать непристойные начал картины,Гнусности все напоказ выставив в чистых домах,Тот без стыда развратил простодушные девичьи глазкиИ в непотребства свои их захотел посвятить.Стонет пускай под землей, кто таким искусством посеялСтолько раздоров, укрыв их под личиной утех!

— Всё это зачитал возмущенным тоном, хихикнул и сказал: «Пусть стонет. А мы пока будем разнообразно утешаться».