Европейская поэзия XVII века - Автор неизвестен

СЭМЮЭЛ БАТЛЕР

Достойный подвиг разума и зренья —Освободиться от предубежденья,Впредь отказаться как от ложной даниОто всего, что приобрел с годами,Но не от самого умодеяньяИ не от дара первого познанья,А их принять как данность непреложно,Будь их значенье истинно иль ложно.Но навык, хоть и плод того же рода,Где душу с телом нянчила природа,Имеет больше прав, как и влиянья,На человека, данника сознанья,Поскольку, в двух инстинктах воплощенный,Одним рожденный, а другим взращенный,Он, человек, воспитан поневолеСкорей во мнимой, чем в природной, школе,И вследствие того, что раньше тело,А не душа в заботах преуспела,Судить о человеке напередНельзя, покуда он еще растет.Без размышленья и усилий детиВоспринимают все, что есть на свете,Тьму знаний и рассудочного вздораУсваивают чохом, без разбора,И так же, как некоренные лицаНе могут от акцента отучиться,Не может разум превозмочь наследстваПонятий, вдолбленных в сознанье с детства,Но повторяет их в лета иные,А потому понятья головныеНе впрок уму, и труд образованьяДля человека хуже, чем незнанье,Когда он видит, что не в колыбели,А в школе дураки понаторели,Где аффектация и буквоедство —Учености сомнительные средства,Где учат поэтическому пылуДетей, когда он взрослым не под силу,И формы мозга не готовы к знаньям,Убитые двусмысленным стараньемИсправить вавилонское проклятьеИ языкам умершим дать занятье,Чтоб, проклятые некогда в день Судный,Они сушили мозг работой нудной,А так как занесло их к нам с Востока,Они во мненье ставятся высоко,Хоть и в арабском залетев обличьеКрючков и палочек, как знаки птичьи;И этот труд без пользы и без толка —Потеря сил и времени, и только,Как скупка экзотических сокровищ,Тогда как тот, кто обладал всего лишьСвоим добром, надежней обеспечен,Так и они с их бравым красноречьем;Недаром, цель выхватывая разом,Стрелок следит одним, но метким глазом,А кто зараз на многое нацелен,Тот ни в одном, пожалуй, не уверен,Поскольку не безмерна трата сил:Что взял в одном, в противном упустил.Древнесирийский и древнееврейскийОтбрасывают разум европейский,И мозг, который принял ум чужой,Вслед за рукой становится левшой,Однако тот, кто ищет мысль впотьмах,Не находя во многих языках,Сойдет скорей за умного, чем тот,Кто на своем найдет и изречет.Вот каково искусство обученья,Все эти школы, моды, увлеченьяВ умы внедряют с помощью узды,Как навык в школах верховой езды;Так взваливали римские рабыГрехи чужие на свои горбы.Когда искусство не имело цели,Кроме игры, и греки не имелиДругих имен для сцены или школы,Как школа или сцена, их глаголы«Быть праздным» и «раскидывать умом»По первосмыслу были об одном,Поскольку нет для здравого рассудкаЗащиты большей, чем игра и шутка,Возможность фантазировать свободноИ пробуждать, не столь уж сумасбродно,Игру ума, уставшего от нуднойОбыденности и заботы будней,Где, кто не черпает непринужденноЕго богатств, живет непробужденноИ если хочет преуспеть в иномУмении, поступится умом,Как те плоды учености, в угодуМуштре, недоброй делают природуИ величайшие ее стремленьяСвободного лишают проявленьяИ развернуться дару не дают,Толкая на рутину и на труд;А кто меж тем с живым воображеньем,—Те на ученье смотрят с отвращеньемИ замки их воздушные нестойкиПо недостатку знаний о постройке.Но где даров счастливо совпаденье,Включая прилежанье и сужденье,Они стремятся превзойти друг друга,И ни труда при этом, ни досуга,В то время как ученые профаныОт сверхусердья рушат все их планы:Те, чье познанье общества в границахИ компаса ручного уместится,Туда, однако, простирают руки,Куда нет доступа любой науке.Пока к врагу не подойдут солдаты,Они разумно берегут заряды;Философы же простирают знаньяНа вещи явно вне их досяганьяИ помышляют в слепоте надменнойЛишить природу тайны сокровеннойИ вторгнуться вульгарно в те владенья,Куда вторгаться нету позволенья;И все их знанья — ложь или рутинаВвиду того, что нету карантина,В итоге мир тем дальше был отброшен,Чем больше узнавал, что знать не должен.

Великого Поэта вдохновеньеНе ведает натуги и сомненья;Из золота парнасских кладовыхЧеканит он свой точный, звонкий стих.Баталий умственных воитель славный,Как мысль ты миришь с мыслью своенравной?В твоих стихах слова, равняясь в ряд,Как добровольцы храбрые стоят,Не суетясь и не ломая строя,—Все на местах, все на подбор герои!А я, несчастный (за грехи, видать,Судьбой приговоренный рифмовать),С упорством рабским ум свой напрягаю,Но тайны сей — увы — не постигаю.Верчу свою строку и так и сяк,Сказать желаю свет, выходит мрак;Владеет мною доблести идея,А стих подсовывает мне злодея,Который мать ограбил — и не прочьПродать за деньги собственную дочь;Поэта восхвалить случится повод,Вергилий — ум твердит, а рифма — Говард.Ну, словом, что бы в мысли ни пришло,Все выйдет наизнанку, как назло!Порой влепить охота оплеухуВладеющему мною злому духу;Измученный, даю себе зарокСтихов не допускать и на порог.Но Музы, оскорбившись обращеньем,Являются назад, пылая мщеньем,Захваченный врасплох, беру опятьСвое перо, чернила и тетрадь,Увлекшись, все обиды забываюИ снова к Ним о помощи взываю.Ах, где бы взять мне легкости такой,Чтоб все тащить в стихи, что под рукой,Эпитетом затертым не гнушаться,—Жить, как другие, — очень не стараться?Я воспевал бы Хлору, чья красаДавала бы мне рифму небеса,Глаза — как бирюза, а губки алыТотчас вели бы за собой кораллы,Для прелестей бы прочих был готовНабор из перлов, звездочек, цветов;Так, лепеча, что на язык попало,Кропать стихи мне б ни во что не стало;Тем более — такая благодать —Чужой заплаткой можно залатать!Но вот беда: мой щепетильный умСлов не желает ставить наобум,Терпеть не может пресные, как тесто,Сравненья, заполняющие место;Приходится по двадцать раз менять,Вымарывать и вписывать опять:Кто только муку изобрел такую —Упрятать мысль в темницу стиховую!Забить в колодки разум, чтобы онБыл произволу рифмы подчинен!Не будь такой напасти, я б свободноДни проводил — и жил бы превосходно,Как толстый поп, — чернил не изводил,А лишь распутничал бы, ел и пил,Ночами бестревожно спал в постели,—И годы незаметно бы летели.Душа моя сумела б укротитьНадежд и дум честолюбивых прыть,Избегнуть той сомнительной дороги,Где ждут одни препоны и тревоги,—Когда б не Рока злобная печать,Обрекшая меня стихи писать!С тех пор как эта тяга овладелаМоим сознаньем властно и всецелоИ дьявольский соблазн в меня проник,Душе на горе, к сочинению книг,Я беспрестанно что-то исправляю,Вычеркиваю здесь, там добавляюИ, наконец, так страшно устаю,Что волю скверной зависти даю.О Скудери счастливый, энергичноКропающий стихи круглогодично!Твое перо, летая, выдаетПо дюжине томов толстенных в год;И хоть в них много вздора, смысла мало,Они, состряпанные как попало,В большом ходу у книжных продавцов,В большой чести у лондонских глупцов:Ведь если рифма строчку заключает,Не важно, что строка обозначает.Да, тот несчастлив, кто по воле музБлюсти обязан здравый смысл и вкус;Хлыщ, если пишет, пишет с наслажденьем,Не мучаясь ни страхом, ни сомненьем;Он, сущую нелепицу плетя,Собою горд и счастлив, как дитя,—В то время как писатель благородныйВотще стремится к высоте свободнойИ недоволен никогда собой,Хотя б хвалили все наперебой,Мечтая, блага собственного ради,Вовек не знать ни перьев, ни тетради.Ты, сжалившись, недуг мой излечи —Писать стихи без муки — научи;А коль уроки эти выйдут слабы,Так научи, как не писать хотя бы!

Каких интриг не видел свет!Причудлив их узор и след,Но цель одна: упорно, рьяноСлужить желаньям интригана.А тот, найдя окольный путь,Всех одурачит как-нибудь!Вот потому-то лицемерыСлывут ревнителями веры,И свят в молве прелюбодей,И плут — честнейший из людей;Под маской мудрости тупицаГлубокомыслием кичится,И трус в личине, храбрецаГрозит кому-то без конца,И неуч пожинает лавры,Каких достойны бакалавры.Тот, кто лишился навсегдаСомнений, совести, стыда,Еще положит — дайте срок! —Себе полмира в кошелек.

Им все труднее год от года,Тем, кто живет за счет народа!Еще бы! Церковь содержи,И слуг господних ублажи,Плати правительству процентыЗа государственные ренты,Учти налоги, и акцизы,И рынка частые капризы,Расходы на войну и мир,На книги божьи, на трактир;И, адских мук во избежанье,Щедрее будь на подаянье.А если ты владелец стадИ убежденный ретроград —Изволь за проповедь мученья,Долготерпенья и смиреньяСектантам щедрою рукойВоздать землею и мукой.Взимают тяжкие поборыС тебя врачи, и крючкотворы,И торгаши, и сутенеры,Блудницы, сводницы и воры,Грабители, и шулера,И дел заплечных мастера;А лорд и джентльмен удачиВсё норовят не выдать сдачиС той крупной суммы, что пошлаНа их нечистые дела;Все те бедняги, что богаты,Несут огромные затратыНа подкуп города, страны,Земли, Небес и Сатаны.

Когда бы мир сумел решитьсяНа то, чтоб глупости лишиться,То стало б некого винитьИ стало б не над кем трунить,Дел бы убавилось настолько,Что просто скука, да и только!

Лев — царь зверей, но сила этой властиНе в мудрости, а в ненасытной пасти;Так и тиран, во зле закоренев,Не правит, а сжирает, словно лев.

Нет в Англии тесней оков,Чем власть ленивых стариков!Одна им ведома забота:Латают до седьмого потаВесьма дырявую казну,Пока страна идет ко дну.Когда ж их дело вовсе туго —Спешат к врагу, предавши друга,И попадаются впросак:На них плюет и друг и враг.

У человека каждого во властиИсточник собственных его несчастий;Но за устройством счастия егоСледит судьбы ревнивой божество;И если не захочется Фортуне,То все его старанья будут втуне;Предусмотрительность — увы — слаба,Когда распоряжается судьба.Как разум свой заботами ни мучай,Всегда найдется неучтенный случай,И неким злополучным пустячкомОн опрокинет все — одним щелчком!

Вождь мира — Предрассудок; и выходит,Как будто бы слепой слепого водит.Воистину, чей ум заплыл бельмом,Рад и собаку взять поводырем.Но и среди зверей нет зверя злее,Чем Предрассудок, и его страшнее:Опасен он для сердца и умаИ, сверх того, прилипчив, как чума.И, как чума, невидимо для глазаПередается злостная зараза;Но, в человека отыскавши вход,До сердца сразу ядом достает.В природе нет гнуснее извращенья,Чем закоснелое предрассужденье.

ДЖОН ДРАЙДЕН