Собрание сочинений (Том 3) - Вера Панова

— Дорогая ты моя, — сказала она, — чем же я перед тобой виноватая…

«А пойду-ка я с ними пешком, — подумала она, — пойду и пойду по воздушку. Сколько дней стоим и ждем, за это время уже вон где были бы… Около путей буду держаться и дойду до Кострова. В случае чего — дорога вот она рядом, и документы при мне».

Она пошла на станцию и спросила у девушки в форменной фуражке:

— До Кострова от вас сколько километров?

Девушка не знала, где Кострово. Настасья Петровна объяснила. Вдвоем подсчитали: километров двести будет.

«Дойду, — подумала Настасья Петровна. — Не так уж далеко».

Она зашла в свой вагончик, увязала в узелок хлеба и соли, узелок привязала к ручке подойника, захватила скребницу и щетку, остальное сдала в багаж — сперва не хотели принимать, потом приняли, спасибо им. Хотела зайти к начальнику станции, но к нему была большая очередь. Настасья Петровна не стала ждать, а сказала все той же девушке в форменной фуражке:

— Там вагончик, он теперь порожний, пользуйтесь, а мы пошли.

— Ну, счастливо вам, — сказала девушка.

— Спасибо, — сказала Настасья Петровна. — И тебе счастливо.

Она развязала коров и тихонько погнала их вдоль полотна.

Она шла день, и другой, и третий, много дней. Коровы повеселели, бодро щипали траву, стояли смирно, когда Настасья Петровна останавливала их, чтобы подоить. Попадалась по дороге вода — они пили, и Настасья Петровна пила.

Завидев жилье, она сворачивала к нему, и люди давали ей хлеб и ночлег. А если жилья близко не было — ночевала на земле, под небом.

Палило дневное солнце, свежи были ночи, днем и ночью по железной дороге шли и шли поезда — в открытых дверях теплушек солдаты. Война! Как далекий сон, осталась позади Москва — выставка, метро, музыка, праздник… И уже не думалось о выставке, и о Мите, ни о прошлом, ни о будущем, а только о сегодняшнем: идти вперед, дойти до водопоя, вовремя подоить, сберечь, довести… Знойны были дни, свежи ночи, ехали солдаты.

Днем она повязывала голову платком, а после захода солнца снимала платок и шла простоволосая. И ветерок, налетавший после захода солнца, поглаживал ее седеющие волосы.

День за днем шла она и пришла в совхоз «Ясный берег» и привела коров.

Отгремела война, идет к концу первый послевоенный год — тысяча девятьсот сорок шестой.

Молоденькая доярка Нюша прибежала к Настасье Петровне и сказала, что Грация, кажется, уже беспокоится.

Последние дни Нюша то и дело забегала в родилку: она боялась, что с Грацией случится то же, что было с Мушкой. Отел Грации был для Нюши началом осуществления ее надежд.

— Беспокоится, — сказала Нюша. — То встанет, то ляжет, то обратно встанет. А они все ушли на партийно-комсомольский актив, и Дмитрий Корнеевич, и Анатолий Иваныч, и Бекишев… Один Иннокентий Владимирович дома. Я сбегаю?

— Постой, — сказала Настасья Петровна. — Тебе скажут, когда бежать. Пойдем.

Настасья Петровна работала в профилактории. На ее попечении находились новорожденные телята до десятидневного возраста. Это самый нежный возраст, когда труднее всего сохранить теленка. Настасья Петровна сохраняла сто процентов. Даже в трудные военные годы сохраняла сто процентов, и телята давали привес выше нормы. В этом была ее слава и гордость.

Работа ее чистая. Пол в профилактории сухой, посыпанный опилками; пахнет свежим сеном и свежим молоком. Работает Настасья Петровна в белом халате и белой косынке.

Она сняла халат, накинула тулуп и по освещенному коридору-переходу пошла с Нюшей к Грации. В это время года коров в родилке стояло не много, людей не было, кроме дежурной скотницы. Засучив рукава, дежурная обмывала Грацию креолином.

— Вот, и вас привела! — сказала она с досадой. — Как будто я сама не управлюсь.

— А я помогу, очень просто, — сказала Настасья Петровна. — Все у вас готово-то?

— Все, — ответила Нюша, трепеща от торжественности момента. — Я позову Иннокентия Владимировича.

— Наследного прынца принимаем, не иначе, — сказала дежурная.

— Где мешковина? — спросила Настасья Петровна. — Чем Иннокентия Владимировича — мешковину подай.

— Иннокентий твой Владимирович и не придет, — сказала дежурная. — Он у нас аккуратненькой, брезгливенькой. Случится подойти к скотине — два часа потом руки моет и одеколоном душит.

— Настасья Петровна, — сказала Нюша бледными губами, — если и с Грацией чего-нибудь случится, я не переживу.

— Держи креолин! — приказала Настасья Петровна.

Грация была здорова, телилась третий раз, случай был легкий. Теленок шел передними ножками, на ножках лежала его головка. Настасья Петровна приняла его, протерла шерстку сеном и мешковиной… Вот еще один. Две с половиной тысячи этих маленьких, шелковых, с живыми глазами, смотрящими сразу после рождения, прошло через ее руки за пятнадцать лет.

— Красивенький! — срывающимся голосом сказала Нюша. — Мордочка беленькая…

— Прибирай, Фрося, Грацию, — сказала Настасья Петровна. — А ты, Нюша, сходи заяви Иннокентию Владимировичу, чтоб шли прививки делать. Да смотри — молозиво принесешь вовремя, не задержишь.

Она завернула теленка в свой тулуп и понесла в профилакторий.

Уже был приготовлен для новорожденного обмытый креолином ящик, на высокой подставке, чтобы не дуло с пола. В ящике чистое сено, поверх сена байковое одеяльце. Другим одеяльцем Настасья Петровна укрыла теленка. Еще в трех клетках спали телята, она прислушалась к их дыханию — оно было ровное, детское…

…Легкое постукиванье сапожков по посыпанному опилками полу: Нюша принесла молозиво.

— Мы уже в книге отмечены, — сказала она. — Завтра имечко нам объявят. Как придет Анатолий Иваныч, Иннокентий Владимирович сказал, сразу его пришлет прививки делать, хоть будь два часа ночи. Вот мы какие важные.

Настасья Петровна налила молозива в соску и дала теленку. В первое мгновение он не понял, чего от него хотят, потом шевельнул ноздрями, повел глазами задумчиво и начал сосать так, словно его этому учили.

— Образованный какой, — шептала Нюша, стоя у двери (к телятам Настасья Петровна не позволяла подходить). — Мордочка беленькая, назвать бы Беляночка, или Снежная, или Снежинка… А назовут на букву «р».

Нюша — дочь скотника Степана Степаныча. Она поступила в совхоз во время войны. Сначала была на черной работе, потом ее подучили и поставили дояркой.

Она была самой младшей и самой неопытной. Если ей случалось вмешаться в разговор старших доярок, ее не обрывали, но делали вид, что не слышат: девочка — что с нею говорить. Ее только учили — все, кому не лень.

«А не довольно ли учить? — думала Нюша. — Я уже, кажется, полный ваш курс прошла. Погодите, будет времечко, поступлю в вуз, вернусь к вам старшим зоотехником. Иннокентия Владимировича в трест переведут, а меня на его место. И я вам дам жизни не так, как он дает…»

Однажды она набралась храбрости: пошла к директору и попросила, чтобы ей дали хороших коров. Директор был новый, Коростелев Дмитрий Корнеевич. Ей понравилось, что он слушал ее с полным вниманием.

— У нас на первой ферме весь скот хороший, — сказал он.

— Хороший-то хороший, — сказала Нюша, — так элиту-рекорд всю чисто другие забрали. И даже просто элиту.

— Ладно, — сказал Коростелев, — посмотрим, дадим тебе что-нибудь.

Он забыл об этом разговоре, занятый севом. Но как-то, зайдя в четвертую бригаду, он поймал злой и страдальческий взгляд Нюши, ему стало стыдно, что он о ней забыл.

— Помню, помню! — сказал он на ходу. — У тебя как насчет комплекта?

— Неполный! — торопливо ответила Нюша. — Трех недостает мне до комплекта.

— Подумаем, — сказал Коростелев.

В конце лета было разбито одно из стад третьей бригады. Нюше дали из этого стада трех коров класса «элита»: Мушку, Грацию и Стрелку.

И тут ей не повезло.

Главный ее расчет был на Мушку, которая должна была отелиться раньше всех. Но Мушка выкинула.

«Уж такая я несчастливая! — с горечью думала Нюша. — Другим везет, а мне нет. Но я это невезенье перешибу! Я ему не поддамся!»

Она не верила, что выкидыш у Мушки получился от силоса. Мушка корова славная, простая, без фокусов, ничего бы ей от силоса не сделалось. Другая тут какая-нибудь причина. На собрании, когда критиковали Бекишева за этот злосчастный силос, Нюша попросила слова и высказала свое мнение. Но на нее закричали доярки: что она понимает! Если бы понимала, не дала бы корове силос за десять дней до отела, исправила бы ошибку Бекишева. Нюша перепугалась — вот сейчас отберут у нее Мушку, а заодно и Грацию со Стрелкой. Но директор Дмитрий Корнеевич сказал: она этот урок учтет, она, товарищи, работник старательный… Золотой человек директор Дмитрий Корнеевич.

Сейчас Нюша очень возбуждена.