Блудное Солнце. Во Славу Солнца. Пришествие Мрака - Шон Уильямс

Сумерки сгущались с поразительной быстротой. Только Обитель проливала на землю свой постоянно меняющий оттенки свет. Остатки песчаной бури слабеющими призраками бродили по долинам и ущельям, иногда поднимаясь в гору и ослепляя уставших спутников. Рош быстро научилась узнавать их приближение по отчетливому посвисту — тогда она старалась держаться поближе к остальным, чтобы не потеряться.

Разговор часто прерывался, в основном он состоял из замечаний Эммерика о капризах погоды. В это время года пылевые бури иногда продолжались по несколько дней кряду. Хотя предгорья изобиловали оврагами с зачаточной растительностью и насекомыми, иссушающий ветер делал жизнь очень тяжелой даже для самых выносливых видов.

Рош слушала его вполуха, внимательно поглядывая по сторонам. Периодически в небе пролетали флайеры, а пару раз она даже видела мерцающие вспышки, солдаты искали следы их пребывания. Преследователи шли за ними по пятам, и Рош не могла о них не думать. Она мысленно выругала себя и свое начальство, которое запретило ей сдаваться.

То, что она оказалась в ловушке на планете колонии, на расстоянии многих световых лет от цели своего путешествия, и понятия не имела, как добраться до средств связи, её не пугало. Рош знала, что обязательно выполнит задание командования. Ящик ни при каких обстоятельствах не должен попасть в руки дато.

Остальные, быть может, за исключением Кейна, разделяли молчаливую решимость Рош. Веден, на лице которого застыла холодная маска, держался особняком. Майи шагала, упрямо сдвинув брови, словно недавняя беспомощность казалась ей унижением и теперь она хотела доказать всем, что не утратила своих способностей. Ну а Эммерик просто уверенно вел их вперед, как человек, хорошо знающий, чего хочет.

Кейн, внимательно поглядывая по сторонам, спокойно шел за ним.

Примерно через час они добрались до гор. Многочисленные тропинки пересекали расселины и балки. Бок и плечо Рош снова начали болеть, но она не позволяла себе жаловаться и, прикусив губу, продолжала идти за остальными, стараясь не отставать.

Прошло три часа, и Рош услышала предупреждение Майи: — Они рядом. — В словах суринки появилось напряжение.

— Насколько рядом? — тихо спросил Эммерик.

— Настолько, что я их чувствую, — ответила Майи. — Может быть, в пятистах метрах. На такой пересеченной местности я не могу определить точнее.

— Очень хорошо. — Мбатан огляделся. — Туда — спрячемся под тем небольшим навесом. Заодно и отдохнем.

Они повиновались, с трудом протиснувшись в узкую расселину в скале. Что-то проползло по руке Рош, но, прежде чем она успела отреагировать, насекомое исчезло.

— Ждите здесь, — сказал Эммерик, когда все устроились в расселине. — Я схожу на разведку.

Кейн молча последовал за ним, двигаясь с беззвучной грацией серебристых мотыльков, за которыми Рош в детстве гонялась на Ассенсио.

Морган прислонилась спиной к камню и попыталась усилием воли заставить боль в ребрах исчезнуть. Однако долгие годы использования лекарств ослабили её способность к выживанию, поэтому ей никак не удавалось выйти из неравной схватки победительницей. Дома или на любой другой цивилизованной планете галактики все её проблемы были бы решены при помощи медикита. Постепенно до неё начало доходить, что на планете Сиакка даже такая элементарная вещь является роскошью.

Интересно, как справляется с подобными трудностями Эммерик?

— Он не знает другой жизни, — неожиданно ответила суринка. — Ты не забыла, он же здесь родился? Ему приходится сражаться не только с властями.

Рош взглянула в непроницаемое лицо Майи. Поразительно, что настолько закрытое для других существо имеет свободный доступ к чужим мыслям.

— Ты бы хотела заглянуть в мой разум? — неожиданно спросила суринка. — Узнать, какая я на самом деле?

— Ноя…

— Почему нет? Неужели ты меня так сильно ненавидишь?

Рош сжала зубы. Она резко отрицательно относилась к эпсенсу, но к самой девушке это не имеет никакого отношения.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — продолжала Майи. — Но когда Эммерик попытался взять меня на руки, ты постаралась меня успокоить. Почему же теперь ты обвиняешь меня в том, что я не в силах себя контролировать?

— Потому что ты можешь себя контролировать. Ведь это не похоже на остальные чувства. И я… меня нервирует твоя способность проникать в чужие мысли.

— Нет. — Суринка придвинулась к Рош. — Ты боишься, что я выставлю тебя напоказ — раскрою твои слабости и хрупкость Древнего человека. Все, что ты прячешь под своей формой.

— Ты ошибаешься.

— Насчет чего? Твоего страха или относительно твоей личности?

Прежде чем она успела ответить, Майи вошла в её разум и наполнила его образами: Женщина-суринка с отвислой грудью наклоняется над ней, касается, гладит, в городе под названием Эроджен, на аванпосту, куда в поисках крова и помощи часто заходят разведчики и изгнанники. Обычные люди ищут здесь то, что отвергается большинством представителей касты. За деньги здесь можно купить все, что угодно. Но в нищете, убожестве и вероломстве присутствует странное достоинство, извращенная гордость — и мечты о лучшей жизни, достатке, а иногда о мести…

…страсть, яркие воспоминания…

…взрослый сурин берет её за руку, уводит от матери, её слезы падают на белый комбинезон, мир кажется таким огромным и пугающим… они десять километров едут на джипе июта, потом раздается щелчок замка, и она остается в своей комнате…

…в больнице…

…учится пользоваться имплантантами, слушать их тихие, вкрадчивые голоса, узнает, какое наказание ей грозит за нарушение дисциплины. А ещё как заранее выяснить, чего хочет врач и какая процедура ей предстоит (хотя понять, что она означает, удавалось очень редко), учится не испытывать страха (во всяком случае, прятать его так, чтобы другие ничего не заметили, если только она сама этого не захочет), учится забывать, кем она была, чтобы в полной мере сосредоточиться на настоящем…

…укол иглы, голос врача, вибрирующий в имплантанте (а не возникающий в её сверхчувствительных ушах), ощущение мрака, поднимающегося от кончиков пальцев ног… в ней осталось лишь эхо собственного страха, и потом ещё долго, очень долго, она ничего не чувствует (и одновременно, непостижимым образом, все это длится одно короткое мгновение)…

…а потом… пробуждение в пустоте.

Ее высшие чувства — зрительные и слуховые, а не первичные, животные — осязание, вкус и запах — исчезли, как и способность говорить. Иногда она общается с окружающими при помощи имплантанта, но лишь в тех случаях, когда её охватывает всепоглощающая паника. Слова указаний проникают во внутренние отделы её мозга, имплантанты фиксируют реакцию каждого нейрона, постоянно проверяя, меняя, создавая новые связи, используя те, что раньше служили для зрительного и слухового восприятия, чтобы вызвать новые ощущения, новые способности, которые сделают её (так говорили) намного ценнее всех остальных обитателей планеты.

Она оказалась первым удачным пациентом — ей сразу стали доступны вещи, которые другим давались путем долгих и упорных тренировок, занимающих иногда несколько лет. Сама операция была не только аморальной, но и противозаконной.

Более того, эксперименты ставились над детьми, не достигшими половой зрелости. Однако один удачный опыт мог принести миллионы.

Все это и многое другое Майи узнала от врача в тот захватывающий момент, когда её разум открылся в первый раз — и она легко вошла в его мозг, стремительно поглощая информацию и оставляя за собой лишь сожженные руины.

Она была похитительницей. Ее такой сделали.

Прошло много времени — и тренировок, — прежде чем Майи по-настоящему овладела своими поразительными способностями. В определенном смысле ей повезло, что из десяти объектов, на которых она проводила свои эксперименты, девять умерло. Если бы врач выжил и его опыты были признаны удачными, кто знает, кому бы её продали?

Майи постепенно училась контролировать себя — в конце концов она поняла, что должна стремиться к тому, чтобы обуздывать свои способности. Она знала, что больше подобных операций не будет. И не только из-за того, что теория погибла вместе с врачом, просто риск слишком велик — риск создать чудовище, потерпеть неудачу или быть пойманными.

Следовательно, они захотят избавиться от нее, причем так, чтобы она ни о чем не заподозрила.

В результате она сбежала в реальный мир. И очень, скоро поняла, что её способности — весьма сомнительный дар.

У неё не было зрения — такого, каким она его когда-то знала, но лишь впечатления от зрительных образов. Кто-то видел нож и думал о потерянном любовнике; здания будили мысли о давно умерших людях и прошедших событиях, которые не имели к ней — постороннему наблюдателю — никакого отношения. А звуки приносили непрошеные воспоминания о голосах, песнях, криках и стонах. Ее мир оказался вторичным, проходил сквозь фильтры разума других людей и появлялся перед ней в искаженном виде, лишившись своей первозданной свежести. Она начала терять собственный голос в непрекращающихся отзвуках отраженного эхо, в мире, наполненном переживаниями других людей.