Фея Альп - Элизабет Вернер

– Кто? – спросила старуха, думая, что ослышалась.

– Мой дедушка, барон Эрнстгаузен из Франкенштейна. А я тоже помолвлена: позвольте представить вам, баронесса, моего жениха.

Улыбка, с которой Вальтенберг принял это известие, показывала, что он уже знает новость. Зато баронесса Ласберг буквально лишилась языка и только когда кругом посыпались поздравления, овладела собой настолько, чтобы выговорить пожелание счастья; впрочем, оно звучало весьма холодно и церемонно и было принято молоденькой невестой с самой прелестной злостью. Но Валли не могла долго злиться сегодня, избыток счастья и бьющая через край веселость заставили ее забыть все.

Вследствие этого обстановка стала очень непринужденной и оживленной, хотя на столе и не было «ничего путного ни съесть, ни выпить», по выражению Гронау. В таком же веселом настроении все встали из-за стола, чтобы идти осматривать коллекцию, под которую был отведен весь второй этаж дома.

Когда перед гостями отворилась высокая дверь, им в самом деле показалось, будто их перенесли на ковре-самолете в залитые солнцем, блещущие красками чужие края. Сокровища всех стран и широт были собраны здесь в таком громадном количестве, какое было доступно только человеку, путешествовавшему много лет и располагавшему неограниченными средствами. Однако расстановка этой во многих отношениях бесценной коллекции привела бы в отчаяние человека науки, потому что она не подчинялась никаким правилам, а имела единственную цель – произвести художественный эффект. И он был достигнут вполне.

Настоящие восточные ковры разнообразных рисунков и цветов покрывали стены и драпировали окна и двери. В простенках висело оружие самого странного вида, военное снаряжение различных племен, живущих вдали от всякой культуры, пестрые украшения из перьев, опахала из пальмовых листьев. Рядом с блестящими шелковыми тканями и затканными золотом вуалями располагалась удивительная утварь и посуда, начиная с глиняной кружки для воды и кончая драгоценными кубками из благородных металлов, лежали редкие раковины и подымались исполинские ветки кораллов. Тут на полу расстилалась львиная шкура, там пестрая змея с высунутым жалом выползала из мха у подножия группы растений; стаи птиц, блещущих яркими красками юга, как живые, качались на ветках, а огромный тигр смотрел на вошедших желтыми стеклянными глазами так грозно, точно готовился сделать прыжок. Саид и Джальма в своих живописных одеяниях дополняли эту фантастическую картину.

Вальтенберг был столь же сведущим, как и любезным гидом. Он вел своих гостей из комнаты в комнату, с удовольствием отмечая, что его сокровища вызывают восторг. Само собой выходило, что, давая объяснения, он говорил и об обстоятельствах, при которых приобрел то или другое свое сокровище, и о месте, где это было, и таким образом развертывал перед глазами слушателей картину жизни, пестрой сменой опасностей и удовольствий, походившей на опьяняющую волшебную сказку. То, что он обращался преимущественно к Эрне, было вполне естественно: она одна действительно понимала и чувствовала своеобразный фантастический характер окружающего – он видел это по ее замечаниям. Эльмгорст, очевидно, нарочно не хотел показывать интереса и хранил вежливую, холодную сдержанность, Алиса же и баронесса Ласберг проявляли только поверхностное любопытство, которое всегда возбуждает все необычное.

Герсдорф служил проводником для своей невесты, но это была нелегкая задача, потому что Валли хотела все видеть и всем восхищалась, но видела, в сущности, только своего Альберта и не отпускала его от себя ни на шаг. Она порхала вокруг него, подобно одному из легкокрылых колибри из коллекции, кричала от восторга при виде какого-нибудь незнакомого удивительного предмета, как расшалившийся ребенок, к великому неудовольствию баронессы Ласберг, которая наконец почувствовала себя обязанной вмешаться, хотя по опыту знала, как мало это принесет пользы.

– Милая баронесса, мне хотелось бы обратить ваше внимание на то, что и невеста должна соблюдать приличия, – начала она свое поучение в одной из оконных ниш. – Ей следует помнить о своем женском достоинстве, а не показывать всем и каждому, что она вне себя от счастья. Помолвка – это…

– Нечто дивно прекрасное! – перебила ее Валли. – Интересно было бы знать, как держал себя в день помолвки дедушка: хотелось ли ему так же танцевать, как мне?

– Можно подумать, что вы еще совсем дитя, Валли! Посмотрите на Алису: она тоже невеста и тоже всего несколько дней как стала ею.

Валли с выражением комического ужаса сложила руки.

– Да, но быть такой невестой – не дай бог! Впрочем, пардон, Алиса совершенно довольна, а господин Эльмгорст ведет себя в высшей степени примерно. Только и слышно: «Что угодно, милая Алиса?», «Как прикажешь, милая Алиса!» Но если бы мой жених выказывал по отношению ко мне такую скучную, холодную учтивость, я сию же минуту вернула бы ему кольцо.

Баронесса Ласберг, вздохнув, отказалась от надежды внушить чувство приличия молодой девушке. Валли стрелой вылетела из ниши и тотчас повисла на руке жениха.

Эльмгорст разговаривал с Гронау, который был представлен ему, как и остальным, в качестве секретаря. Разговор шел, разумеется, о коллекции; указывая на негра и малайца, которые по знаку своего господина подавали то один, то другой предмет, чтобы его могли рассмотреть вблизи, Вольфганг сказал:

– Господин Вальтенберг, кажется, любит чужеземное и в своем ближайшем окружении: он взял себе прислугу из разных широт, да и вы, несмотря на ваше имя и немецкий язык, кажетесь иностранцем.

– Совершенно справедливо, – подтвердил Гронау. – Я не был в Германии двадцать пять лет и уже не думал, что когда-нибудь еще увижу старую Европу. Мы с господином Вальтенбергом встретились в Австралии; этого чернокожего, Саида, мы привезли с собой из турне по Африке, а Джальму нашли всего год назад на Цейлоне, вот отчего он так еще глуп. Теперь нам не хватает китайца с косой и каннибала с островов Тихого океана, тогда зверинец будет полон.

– О вкусах не спорят, – ответил Эльмгорст, пожимая плечами. – Боюсь только, что господин Вальтенберг по всем своим привычкам станет до такой степени чужим родине, что в конце концов окажется не в состоянии жить здесь.

– Да мы и не имеем ни малейшего намерения здесь жить, – заявил Гронау с грубой откровенностью. – Мы уедем, как только будет можно.

При последних словах из груди Вольфганга невольно вырвался вздох облегчения.

– Вы, кажется, не особенно высокого мнения о своем отечестве? – заметил он.

– Далеко не высокого. Надо стоять выше национальных предрассудков, говорит господин Вальтенберг, и он прав. Он прочел мне целую лекцию на эту тему, когда я на обратном пути сцепился с хвастунишкой-американцем, осмелившимся ругать Германию.