Падение Дамноса - Ник Кайм

— VictorisUltra!

Облегчение смешалось с ликованием, и в едином порыве все — Львы, Щитоносцы, Непоколебимые и остальные — громогласным эхом подхватили клич капитана. Знамя в руках Вандия вновь развевалось на холодном ветру. Они разбили авангард некронов.

Но от скорби было никуда не деться. Души многих сыновей Жиллимана сегодня вернулись к своему примарху, в его обитель Храма Исправления на Макрагге.

Несмотря на торжественные настроения, Праксор чувствовал внутри гнетущую пустоту. Больше половины его отделения было убито или искалечено, и причиной этому стала безумная атака Сикария. Бойцы Солина тоже пострадали, но далеко не так сильно.

Праксор смотрел, как апотекарий Венацион добавляет капсулу с генетическим семенем Экседиза к таким же, уже содержащим геносемя от Галриона и Вортигана. Он понимал, что ничем не может помочь, а в голове крутился один-единственный вопрос.

— Лишь в смерти, брат-сержант Манориан.

Снова Трайан, эта вечно бдительная тень Второй роты.

— Долг — это все, что у нас есть, брат.

Праксор кивнул:

— Да, мой капеллан.

По крайней мере, Белтонис был еще жив, хоть и серьезно ранен. Идти-то он сумеет, но вот сражаться... Впрочем, в их положении особого выбора не оставалось. Венацион подлатает его, и тот продержится столько, сколько сможет.

Агриппен стойко встретил взгляд сержанта. Невозможно было понять, что чувствует этот воин, сокрытый за вековечной броней своего саркофага, но при его виде Праксор ощутил облегчение. Присутствие на Дамносе одного из Первых, ищейки Агеммана, стало вдруг чертовски нелишним.

Часть II СПАСЕНИЕ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Макрагге, за два года до инцидента на Дамносе

В пучине всех этих бесконечных сенаторских дебатов Праксор выглядел поистине восторженным.

Сидящий в кресле в дальнем конце аудиториума, Юлус неодобрительно нахмурил брови. Он был рад, что тени, отбрасываемые закатным солнцем Макрагге, надежно скрывают выражение его лица.

Он видел, что сенаторы, облаченные в разноцветные, показушно украшенные робы, больше заботились о важности звучания собственных голосов, тогда как смысл речей терялся в многословной болтовне. Их доводы его не интересовали. Он пришел сюда из-за Праксора.

Вопли илотов и прочей челяди разлетались по залу, а лексикографические сервиторы фиксировали на своих клацающих скрипториях каждое произнесенное слово. Дебаты длились уже несколько дней, и не было похоже, чтобы наметилось хоть какое-то решение.

Юлус заметил в толпе и других Адептус Астартес, представителей своих рот и помощников капитанов. И Дацеус пришел. Сержант-ветеран выглядел непривычно: вместо силового кулака его рука заканчивалась культей. Редко когда можно было увидеть одного из Львов без боевого облачения. Сейчас сержант казался загнанным в клетку зверем, и Юлус чувствовал это. Еще он увидел Гелиоса из Первой. Он вел себя более живо, хотя по нему было видно, что от этой бесконечной волокиты он устал не меньше прочих.

Юлус никогда не чувствовал себя уверенно в политике. Он верил в то, с чем приходилось иметь дело на войне, что можно было увидеть и потрогать. Но орден нуждался в прочном стержне, и его будущее теперь оказалось в руках вечно лающихся политиков. Хотя, по правде говоря, их мнение мало что значило. Это была лишь иллюзия демократии. Только один человек обладал реальным влиянием и властью, способными положить конец спорам, и его трон в аудиториуме стоял пустой. Он не тратил впустую свое время, слушая все эти жалобы и крики.

Решив, что Праксор слишком занят, чтобы беспокоить его, Юлус отправился в тренировочные залы в одиночестве.

Сципион уже ждал его, облачившись подобающим образом и сжимая в руках рюдий, притупленный клинок для спарринга.

— Снова видел Праксора в совете сената, — произнес сержант, начав снимать свой доспех. Двое сервов подошли и попытались помочь ему, но Юлус отмахнулся: — Я сам могу с этим справиться.

Под его сердитым взглядом слуги поспешили удалиться. Сципион меж тем уже проводил пробные замахи учебным мечом.

— Зачем было запугивать их, брат?

Уголки рта Юлуса еле заметно дернулись.

— Потому что это забавно, — ответил он, снимая свой панцирь.

Пожав плечами, Сципион прочертил клинком две дуги, перебросив оружие из одной руки в другую, и закончил серию нижним выпадом.

— Серьезно? — усмехнулся Юлус. Он аккуратно сложил свою броню и взял в руки меч, прикинул его вес, оценил балансировку.

— Нужно же когда-нибудь побороться с тобой, буйвол.

Юлус грозно фыркнул, изображая того зверя, с которым

его сравнил Сципион.

А затем атаковал.

Сципион умело блокировал удар, уйдя в сторону и позволив затупленному клинку товарища соскользнуть по его собственному. В ответ он сделал резкий выпад, но Юлус отбил клинок соперника, а затем, отступив на шаг, сказал:

— Мы не говорили об этом с тех пор, как оно произошло.

Сципион подпрыгнул и набросился на Юлуса сверху. Тот на мгновение отшатнулся, но быстро нашел опору и со всей силы врезался в своего оппонента плечом, не оставляя тому пространства для добивающего маневра. Лицо Сципиона искривилось, когда его попытка перебороть превосходящую силу потерпела крах.

— Не говорили о чем?

Юлус почувствовал движение Сципиона и обратил его усилие против него самого. Расставив ноги пошире, он развернулся на одной ступне и отразил удар рюдия товарища, направленный ему в лопатку. Звон прокатился по залу, когда клинки соперников встретились.

— Об Ораде.

Шквал ударов обрушился на меч Юлуса, вынуждая того перейти к обороне. Ему пришлось отступить, постоянно парируя выпады соперника, и шансы вернуть себе прежнее превосходство таяли с каждой атакой. От ярости он был готов взорваться.

Как прижатый к канатам борец, он рванулся вперед и, крепко обхватив торс Сципиона, стал теснить его назад, пытаясь освободить себе хоть немного пространства. Тот сопротивлялся изо всех сил, разрезая воздух точно выверенными ударами, и Юлусу приходилось быть предельно сосредоточенным, чтобы предугадывать дальнейшие действия соперника. Он блокировал удары и делал ложные выпады, но перейти в контратаку не удавалось.

Натиск Сципиона не ослабевал, а сам он долгое время сохранял молчание, пока наконец не произнес:

— А о чем тут говорить? Он мертв. Такая же судьба в конце концов ждет нас всех.

Он ткнул Юлуса кулаком, но тот с легкостью отвел его рукой. Сержант чувствовал усталость, овладевавшую его боевым братом. В бою неконтролируемый гнев может быть врагом в той же степени, что и союзником.

— Откуда в тебе весь этот фатализм, Сципион? — спросил он.

Их клинки скрестились, один давил на другой. Лицо Сципиона превратилось в преисполненную агрессии маску.

— Просто я всегда был реалистом.

Он взялся за меч двумя руками, усиливая нажим. Юлус чуть отклонился назад, а затем резко крутанулся на пятке. Сципион полетел вперед, в то время как Юлус плоской стороной лезвия ударил товарища по шее.

— Не думаю, что ты злишься на меня, брат.

Вздрогнув, словно от укуса пчелы, Сципион развернулся

и, сверкнув полными ненависти глазами, бросил свой меч, словно метательный кинжал. К такому Юлус не был готов, но в последний момент отчаянным движением сумел отразить нападение, пустив вращающийся клинок в сторону. Лезвие прошло в волоске от его шеи, едва не причинив серьезную травму.

В следующий миг Юлус бросил на пол свой рюдий и с размаху ударил Сципиона в челюсть. Тот отшатнулся, но не ответил. Стыд вытеснил собой гнев, когда Сципион понял, что разбил те священные узы доверия, что связывали их.

Юлус тяжело дышал. И Сципион тоже.

— Если хочешь драться по-настоящему, тогда в следующий раз бери с собой доспех и цепной меч, но и не надейся уйти отсюда живым. — Он подошел ближе, в его гортанном голосе сквозила угроза. — Разберись в себе.

На лице Сципиона читалась неприкрытая дерзость, непокорность.

— В другой раз, — сказал он и развернулся.

Стоило Сципиону уйти, как внезапная слабость навалилась на Юлуса. Он корил себя за то, что не смог разглядеть душевный упадок своего друга, ту боль, что снедала его. Кулак с силой врезался в стену зала, оставив на металле отчетливую вмятину. А затем Юлус поднял свой рюдий и стал раз за разом повторять тренировочный комплекс, пока тело не запылало от нагрузки, а все сомнения и расстройства не выветрились из головы прочь.

Мудрецы говорят, что перед смертью на тебя снисходит просветление и вся твоя жизнь, все твои свершения проносятся перед глазами.

Юлусу вспомнились слова древних философов Макрагге, которые все неофиты ордена заучивали в годы своего обучения. Теперь, лежа на спине на окровавленном грязном снегу, он готов был оспорить это утверждение. Перед его глазами стояла лишь сплошная обволакивающая тьма, а в ушах громом стучала кровь. Это ничуть не походило на тот славный момент просветления, когда над головой возникает золотой нимб, а херувимы поют, восхваляя твои деяния.