Чемпион 4 (СИ) - Гуров Валерий Александрович

Следующий день промелькнул с калейдоскопической быстротой: посольство, виза, билеты, покупка некоторых вещей, обмен валюты… в общем, галимая суета. А еще через день американские промоутеры и русский боец попрощались с условно-протрезвевшим хозяином, и отбыли в аэропорт «Шереметьево-2».

— Давай Саня, дай просраться этим буржуям в их Америке!

Ипполитыч изобразил пару сокращений, в которых только самый извращенный взгляд мог разглядеть удары.

— Тебе тоже всего хорошего, дядь, — Саня подмигнул и сунул поэту клочок бумаги.

Ярый коммунист развернул лист, пробежался по строкам, шепча.

— С головы сорвал ветер мой колпак, я хотел любви, но вышло все не так. Знаю я ничего в жизни не вернуть. И теперь у меня один лишь только путь… — читал Ипполитыч, глаза которого округлялись и он добавил дрожащим голосом. — Э-это что?

— Это ты, Ипполитыч вчера по синей лавке голосил, а я записал, — Саня пожал плечами.

— Это… это… неужели правда я сочинил! Я ведь знал, что напишу бессмертный хит! — поэт потряс листком у себя над головой. — Дай я тебя расцелую, Саня!

— Обойдемся, — Пельмень мягко, но отстранил мужика, не дай бог своим прикосновением ему кости переломать.

— Найди в Питере паренька, зовут Михаил Горшенев, дай ему спеть, — сказал на прощание Саня.

Ну а че — Ипполитыч то хороший мужик, а по части синевы — кто не без греха. Пусть хоть остаток жизни проживет на мази.

Глава 13

Летели в Нью-Йорк рейсом «Аэрофлота». Довольно потрепанный Ил-62 показался Сане табором: салон был набит оравой эмигрантов, преимущественно евреев, шумевших и галдевших не хуже армян с Цветного бульвара. Впечатление было такое, что каждый орет что-то свое, не слушая других — вот прямо сейчас надо поведать белому свету о событиях своего внутреннего мира, другой минуты не найти. Особенно неистовый ор поднялся, когда стюардессы начали развозить по салону тележки с обедами: потомки Моисея подняли почему-то адский трэш, хоть святых выноси.

— Белла! Белла! — истошно вопил на весь салон пузатый лысый дядька в адидасовском костюме — как будто к Белле сзади подкрадывался крокодил, а она не видела. — Возьми мне томатный сок! То-мат-ный!.. Вот глухая манда, а⁈

— Блин… — проворчал Пельмень так, чтобы слышно не было. — Высадить всех из самолета за плохое поведение…

Сказал, впрочем, беззлобно, да и вообще лететь с этой движухой как-то показалось веселее, поскольку, когда Ил оторвался от полосы, набрал высоту и земля скрылась под облаками, Саня ощутил странную… черт знает, как это назвать — тоска, печаль?.. Да вроде бы и нет, но как-то прищемило сердце. Опять же вспомнил своих, особенно сеструху, вот за нее реально было тревожно, неплохая, в общем, девка, боевая. А ведь оказалась в зоне риска, и поддержки ждать неоткуда… Ладно! Почему неоткуда? А я⁈ Мне только надо набрать ход, выйти на орбиту, а там вытащу всех своих из болота, в котором они очутились…

Примерно такие мысли охватили Саньку в первый час полета, но потом он как-то рассеялся, да и пассажиры помогли своим жизнерадостным быдлячеством. Ну а потом как-то и подустали все, притихли, как-никак девять часов полета. Но вот, наконец, самолет приступил к снижению и вскоре коснулся колесами полосы нью-йоркского аэропорта имени Джона Фицджеральда Кеннеди, сокращенно JFK.

Аэропорт поразил Саню размерами — показался целым городом, раз в десять больше Шереметьево. Таможенный контроль трио проскочило на удивление быстро — видимо, у Билли и Джонни здесь имелись давние прихваты, и таможенный чиновник, шустрый, улыбчивый немолодой негр, быстро проштамповал советский паспорт Пельменя, коряво произнеся при этом:

— Добрый пожьяловать в Амьерика!

— Сэнкью, — вежливо ответил ему Саня.

Дальнейшее промелькнуло как в полусне. Таксомотор, огромный желтый «Чеккер-Марафон», водила-азиат — японец, китаец, кореец?.. Черт его знает, Пельмень их не умел различать. Нью-Йорк не то, чтобы поразил его, да и внутренний Александр, который повидал мир, спокойно отнесся к пребыванию в искусственных ущельях, каковыми выглядели улицы этого города. Это, похоже, оказало благоприятное впечатление на промоутеров, которые незаметно на него поглядывали, и даже воспринимали это как своего рода психологический эксперимент. Ну типа, как воспримет провинциальный советский парень постмодернистский мегаполис?.. Воспринял нормально, абсолютно спокойно, из чего работодатели сделали благоприятный вывод об устойчивости его нервной системы. Глядишь и на арене перед толпой зрителей не потеряется. Там то моральная нагрузка тисками сжимает.

Между тем они миновали фешенебельный центр с обилием зеркальных стен, неоновых реклам, опрятных, ухоженных людей, свернули в районы попроще — не гетто, конечно, не помойка, но заметно поскромнее. Вокруг добротные кирпичные здания примерно полувековой давности. У одного из таких домов и тормознули.

— Ну, Санья, — весело воскликнул Джонни, — прьиехали! Пожьивешь у меня пока, а там видно будьет.

Выбрались из «Марафона», а Билли поехал дальше. Джонни обстоятельно назвал адрес: такая-то стрит, поводил руками, объясняя, что где находится в окрестностях. Правда Пельменю это, честно говоря, было до лампочки. Ему хотелось лишь поскорее начать работу в ринге, а остальное его здесь не колыхало.

По узенькой лестнице поднялись на третий этаж. Квартира у Джонни оказалась так себе, типа нашей хрущевской трешки, но вроде бы поменьше, а Саня то думал, что америкос бабки рубит-зашибает, на широкую ногу живет. Туалет и душ раздельные, однако ванна сидячая, Саня такой сроду не видел, не уляжешься в ней, только присядешь по пояс; а сортир рассчитан на заход туда дистрофика, что ли?.. Во всяком случае, Пельмень с его габаритами ощутил себя там как в вертикальном гробу, зачем-то снабженном унитазом. И как в такие огромные негритосы помещаются? Вот хрен его поймешь, трудно представить какого-нибудь Шеннона Бриггса в этой коморке, он же не развернется даже. Да уж. После этого туалет в уже родной общаге казался королевскими хоромами.

— Саша, твой апартамент здьесь, — Джонни продемонстрировал узенькую, хотя вполне уютную комнатку с кроватью, шкафом, телевизором, которую Саня, оглядев, оценил как «нормально». — Ты пока лежай, отдихай, а я в супьермаркет… в гастроном по-вашему. Это половина часа займет, потом будьем покушать.

— Я в душ хотел сполоснуться по бырому…

— О, да! Коньечно.

Он снабдил Сашу здоровенной махровой простыней и погнал в супермаркет.

В душевой Пельмень, конечно, первым делом оглядел левую руку. Чудодейственное средство Павла Александровича работало: гематома почти рассосалась, Саня размял кисть, сделал несколько энергичных вращательных движений — ну, чуть-чуть побаливало, но не страшно, продолжим терапию! Мази у него оставалось довольно. Хорошо хоть в аэропорту при досмотре не отжали.

Джонни притащил нежирные говяжьи стейки, консервированные бобы, овощи, фрукты, несколько пачек спортивного питания и — неожиданно — здоровенную бутылку шотландского джина.Несколько смущаясь, объяснил:

— Ти не волновайся, мне надо, как это у вас, немношко разлабиться?..

— Расслабиться. Ну расслабляйся, мне по боку, дядь.

— О да, я то же и говорью! И это, Санья… — тут хозяин замялся, глаза забегали.

— Да?

— Я… ну, ко мне придет женчин… то есть девошка… ну…

— Понятно, понятно. Ноу проблем! — улыбнулся Пельмень своему владению английским. — У тебя че, братец, телка есть?

— Ну… — занукал Джонни, опять виновато виляя глазами. — Как бы… да, только…

Слово за слово, выяснилось, что Джонни давно уже греховно сожительствует с замужней дамой по имени Клэр, муж которой солидный юрист в крупном банке. По дороге в супермаркет Джонни позвонил любовнице. Та мигом сочинила для супруга какую-то отмазку, и уже понеслась краситься, причесываться, подмываться и все такое, и часа через полтора должна быть.

Рассказывая все это, Джонни сноровисто хлопотал на кухне, готовя еду, в том числе питательные смеси, заставил Сашу выпить бокал — адская гадость. Поперек горла стоит. Но он мужественно проглотил ее, понимая, что это надо. А говядина с бобами, с ананасовым соком оказались вполне себе ничего. Оба с аппетитом поели и Джонни принял чуток джина, раскраснелся, раззадорился, пустился беззастенчиво рассказывать, как он «дерет» Клэр: