Невезуха - Хмелевская Иоанна

Бабуля с достоинством выражала готовность оплатить адвоката, дядя Филипп ручался, что когда-то я была доброй и воспитанной девочкой, а тетка Иза настойчиво выспрашивала, как, собственно, произошло убийство и на чем я оставила отпечатки пальцев. Майор отвечал охотно и крайне дипломатично.

Так я узнала, что Доминика действительно застрелили из его собственного оружия, и вовсе не с громадного расстояния, а с близкого. Интересное кино. Как же это могло произойти? Из двустволки жаканом на кабана, причем у этой двустволки чего-то там недоставало. Меня все эти технические детали ни в малейшей степени не трогали, зато очень расстроили дядю Игнатия, который упорно настаивал, что более короткое дуло сводит на нет точность выстрела. Ну и пусть себе сводит, какое мне до этого дело? Однако я прекрасно помнила, что Доминик хвастался своими усовершенствованиями, и заколебалась, не обнародовать ли мои подозрения, что на самом деле этим занимался не он, а некая таинственная личность. А Доминик лишь присваивал успехи этой личности.

Возможно, разнервничавшись из-за убийства и будучи чертовски зла на Доминика, я бы и высказалась, но тут очень некстати у майора тренькнул мобильник. На том допрос и закончился. Меня уведомили, что я не должна покидать пределов города и менять адрес без согласия властей, после чего оба представителя означенных властей исчезли, словно их и не было.

Долгое время в моем доме царило молчание.

— А вообще-то интересно, — задумчиво произнесла тетка Иза, глядя на дверь, — почему они не забрали её в тюрьму?

— В КПЗ, — поправил её дядя Игнатий.

— Должна же существовать хоть какая-то семейная солидарность, — осуждающе заметила бабуля в пространство.

— Я не привыкла... — начала тетка Ольга, покрываясь кровавым румянцем.

— Дело в том, — перебила я, — что у нас КПЗ и тюрьмы переполнены. Подозреваемых не сажают, даже если им ничего не стоит удрать за границу. А я не принадлежу к власть имущим, так что удирать мне некуда.

— Но, Изочка, — сказал расстроенный дядя Филипп, — может быть, она его все-таки не убивала?

Глаза тетки Изы как-то странно сверкнули, и она бросила на мужа убийственный взгляд.

* * *

По пути на Повонзковское кладбище Бежан и Забуй обменялись между собой всего парой фраз.

— Проклятая жизнь, — сказал Бежан.

— Если что, то у обеих есть алиби, — с явным недовольством констатировал сержант Забуй.

На этом беседа завершилась.

У четвертых ворот их ждал сотрудник, который проводил к нужной могиле. По дороге они наткнулись на Роберта Гурского.

— Случайно услышал сообщение по рации, — объяснил Роберт. — Этот тип, который Дарко, вроде бы возвращается из Млавы, хотел перехватить его по дороге, но меня как-то смутило упоминание о вдове. Так что я на всякий случай...

Они добрались до места.

Зрелище было мрачное. Между двумя могилками лежал большой ком черных одежд, о наличии человеческого тела под ним свидетельствовали только торчащие из-под тряпья лакированные туфли. Туфли были дамские. Что ж, охваченная отчаянием вдова горевала на могиле покойного мужа и потеряла сознание. Кстати, именно так и подумала одна из кладбищенских уборщиц, наводившая порядок неподалеку. Вначале она обратила внимание на одежду, а уж потом распознала под тряпками человека и разозлилась, что какая-то баба устроила представление как раз на её участке. Полагая, что вдовица заснула, она попыталась её разбудить — вначале криком, а потом дергая за плечо. В результате выяснилась страшная правда, которую подтвердила кровь на затылке, и разумная уборщица немедленно уведомила компетентные органы.

А компетентные органы передали информацию дальше, ее-то и услышал Роберт.

Он приехал следом за врачом, поэтому успел осмотреть черную фигуру и опознал Михалину Колек. Не подлежало ни малейшему сомнению, что Михалину ударили по затылку твердым предметом. С моментальным эффектом.

Рядом находилась семейная усыпальница неких Домиников. Впервые её услугами воспользовались в 1927 году от Рождества Христова.

— Вот мы и получили список гостей, — угрюмо сказал Бежан.

— Надо было надавить на неё с самого начала, — расстроился Гурский. — И что теперь будем делать?

— Не так уж важно, что мы теперь будем делать, важно, кто её убрал. Ясно, что обе Изы Брант тут ни при чем.

Гурский принялся высчитывать:

— Колек села в такси у нас на глазах, она — на кладбище, вы — на Круткую. Я так понимаю, что обе Изы Брант уже там были, и ни одна из них просто не успела бы смотаться на кладбище.

Кстати, может, эта баба что-нибудь видела?

— Какая баба?

— Уборщица.

Бежан тем временем усиленно раскидывал мозгами. И вот что у него получалось. Доминика младшая Иза Брант ещё могла убить, а вот Михалину Колек — никак. Можно, конечно, принять версию о случайном преступнике, который болтался по кладбищу, но случайные преступники обычно нападают с целью грабежа, а у Михалины Колек никто ничего не забрал, даже сумочка осталась при ней. Так что мотив убийства кроется совсем в другом, и возникает вопрос: кому эта баба сказала, что едет на кладбище в столь позднее время?

— Уборщицу допросим прямо сейчас, — ответил он. — А что она вообще тут делала? Все эти уборщицы и садовники, как правило, работают по утрам, а не на ночь глядя.

— Здесь её допросим или в управлении?

— Здесь. Вдруг наведет нас на след.

Кладбищенская уборщица оказалась вполне нормальной женщиной среднего возраста, не пугливой, не болтливой и в меру рассудительной.

Никаких постыдных тайн у нее, по всей видимости, не было, так что отвечала она на вопросы охотно и подробно.

Да, обычно она начинает работу как можно раньше, сразу же после восхода солнца, но бывает, что уборка затягивается до самого вечера, если, к примеру, мешают похороны. А сегодня днем ей пришлось отлучиться домой — должен был прийти водопроводчик, починить забарахливший унитаз. Под вечер она вернулась на кладбище, хотела проверить, прижились ли цветы, которые высадила накануне. Доделала дела и пошла к выходу — между могилами напрямик, так короче. Ну и наткнулась на эту бабу в черном. Не могла же она её так оставить!

Бежан попросил вспомнить, кого она видела и что слышала вечером.

— Да под вечер тут мало кто ходит. Бывает, что люди на родных могилах до самого закрытия кладбища сидят, но таких по пальцам пересчитать. А пораньше-то полно всяких шаталось.

— Нет, нас интересуют те, что попозже.

После семи.

— Ну, на часы я не смотрела, но когда темнеть начало, только один промелькнул, — я как раз розы опрыскивала, отравой для тлей.

Тут его и увидела, бежал как на пожар.

— К воротам бежал или от ворот?

— К воротам. Он ещё странный какой-то был...

Бежан взглядом попросил продолжать.

— Не знаю, как это сказать, ну, в общем, воришки всякие тут тоже встречаются, цветы крадут, рюмки или ещё что. Но я их уже отличаю, глаз-то наметанный. А этот был не из таких.

И вел себя странно. По кладбищу-то редко бегают, а тут он ещё с цветами бежал.

— Ну и что? — удивился Бежан. — Люди на кладбище обычно цветы и приносят.

— Приносят, а не уносят. А он с цветами бежал к воротам. Да ещё такой букетище огромный, почему я и запомнила. Иногда ведь случается, что кто-то придет покойника навестить, да могилку не найдет, но тогда уж цветы кладут на первую попавшуюся. А чтобы обратно уносить, такого ещё не было. Я, во всяком случае, никогда не видела.

— А как он выглядел?

— Обычно, человек как человек. Не слишком молодой, не старый... Лет сорока, а может, и чуток постарше. Я лучше скажу, чего не было. Не бородатый, не лысый, не толстый и не тощий. Хотя я бы сказала, что в теле. Ну и все. Больше ничего не вспомню, а выдумывать не приучена.

Этим Бежан с Гурским и вынуждены были ограничиться.

Немедленное вскрытие, которого сумел добиться Бежан, показало, что Михалину дважды ударили по затылку предметом, более всего напоминающим молоток для отбивания мяса. Подобные орудия обычно на кладбище не валяются, так что это было предумышленное убийство.