Перейти грань - Роберт Стоун

— Думаю, что я могу понять это чувство. — Стрикланд незаметно взглянул на нее и увидел, как светятся ее глаза и в каком она находится упоении от собственных слов. — Вы бы и сами пошли на это, не так ли?

— Кто, я? — переспросила она. — Я плаваю только в кресле.

— Так вы одобряете его шаг?

Ее торжествующая улыбка несколько потускнела.

— О да, — поспешно ответила она.

— Ради кого он идет на это? — поинтересовался Стрикланд. — Ради вас или всего остального мира?

Энн смотрела вперед на дорогу и слегка покачивала головой, словно не понимала или не слышала вопроса.

Она подрулила к сборно-металлическому сооружению, служившему аэровокзалом на острове. При расставании Стрикланд попытался объяснить ей свой метод.

— Я должен нащупать основополагающие вопросы в начале работы над фильмом, такие, которые бы срабатывали, понимаете? Эти вопросы я буду задавать себе и другим. Надеюсь, вам ясно, что я имею в виду…

На следующий день он возился со своей центральноамериканской лентой, а Херси поручил проявить пленку, отснятую на острове Стидман. В поисках названия фильма он листал двухтомник Пабло Неруды с двумя параллельными текстами на английском и испанском. Он уже знал, что фильм, в процессе работы над ним, будет приобретать леволиберальную окраску. Тогда ссылки на этого поэта будут оправданны. Несколько доморощенных истин порадуют ту маленькую группку восприимчивых спортсменов, которых он считал своей основной аудиторией.

Херси положил на стол Стрикланда только что отпечатанные фотографии с острова Стидман.

— Эй, Рон! — воскликнул Херси. — Эти похожи на приличных людей.

Стрикланд взял фотографию Энн Браун на лужайке и присмотрелся к ней.

— Что ты имеешь в виду, Херси?

— Ну, я хотел сказать, что они не похожи на те отбросы, которые обычно попадают в наш объектив.

Быстро перебирая фотографии, Стрикланд чувствовал, как в нем просыпается знакомая жажда работы над материалом.

— Полагайся на меня, — сказал он Херси.

Около десяти вечера приехала Памела, уже простившая Стрикланду то, что он не взял ее в Финляндию. Когда она вошла, он лежал в своем кабинете на диване с сигаретой марихуаны. Фотографии Браунов с острова Стидман он приколол на своей доске информации рядом со снимком Мэри в Африке и фронтовой серией из Центральной Америки. Памела сразу ринулась к ним и пришла в неописуемый восторг.

— Вот это да! Это похоже на ячейку общества, правда? Мамочка, папочка и деточка. Черт возьми, хотелось бы мне, чтобы моя семья была похожа на эту. — Она взяла снимок с доски и устроилась рядом со Стрикландом. — О мой Бог! У нее юбка хаки. И узенький поясок из шотландки. И маленькая черная блузка-безрукавка. Я просто в отпаде.

— Ты знаешь, что они сказали о тебе, Памела? — Он откашлялся, чтобы воспроизвести голос Брауна: — "Я н-никогда не знал, что люди, подобные этим, могут быть столь симпатичными".

— Не может быть! — выкрикнула Памела. Она пришла в сильное и приятное волнение.

— Они выписывают "Американский зритель", — добавил Стрикланд. Но это уже не дошло до ушей Памелы, ибо она отправилась к столу за другими фотографиями и принялась перебирать их.

— Ты только посмотри! Волосы у нее начинают серебриться. Раньше времени, верно? И она ничего не делает с этим. — У Памелы вырвался восторженный вздох. — Какого она роста?

— Повыше меня. Почти такого же, как он, а у него все шесть футов[5] с лишним. — Он взял фотографию из ее рук. — Они похожи друг на друга, ты видишь? У нее даже подбородок кажется тяжеловатым.

— Она тебе нравится? — Памела посмотрела ему в глаза и провела кончиком языка по верхней губе.

Стрикланд пожал плечами.

— Я не знаю. Когда я смотрю на нее, мне представляется стодвадцатипятифунтовый торт, в котором по фунту всего, что хочешь. Конечно, я бы не отказался от такого торта.

— Спустись на землю, — не вытерпела Памела. — У нее есть прекрасный и сексуально привлекательный принц, какой мне только снится.

— Он еще и герой. Странник.

— Ох, Ронни, какое веселое время у тебя впереди.

— Я тоже считаю, что время у меня будет веселое, — согласился Стрикланд, — но не называй меня Ронни, пожалуйста.

— Не могу ли я встретиться с ними, Рон?

— А почему бы нет? Как-нибудь обязательно устроим.

Он взял у Памелы фотографии и стал разглядывать их. Памела, внимательно наблюдавшая за ним, опять вздрогнула.

— Что с тобой?

— Я не знаю, — ответила она.

— Взгляни, какой у нее роскошный зад, — с гордостью произнес Стрикланд.

— Он у нее derriere poire, — заявила Памела.

— Да? И что это значит?

— Это значит, „в форме груши".

— Да-а? Это хорошо или плохо?

— Думаю, что во Франции он бы понравился. Я подцепила это выражение у француза.

— И о ком же он говорил? О тебе?

— Да нет, он имел в виду Ким Бэссинджер. Актрису.

Но все это интересовало Стрикланда гораздо меньше, чем оказавшаяся перед ним фотография. Оуэн, Энн и их дочь Мэгги были сняты настолько театрально и в такой многозначительной манере, что трудно было поверить, что это не монтаж. Они стояли на фоне штормового горизонта, обращенные к темно-серому океану. Их серые брюки и свитера были тех же оттенков, что море и небо. Троица стойко и смело встречала надвигающийся шторм. Похожие друг на друга внешне, Энн Браун и ее дочь на фотографии одинаково одухотворенно и как-то пророчески улыбались. Браун стоял между своими женщинами и грозной стихией.

— Иисус, — подытожил Стрикланд.

— Мне так нравится девочка, — умилялась Памела, — что даже хочется лизнуть.

— О Боже, — тихо проговорил Стрикланд, — я, кажется, ухватил здесь что-то. Не дай мне это упустить. И, если я справлюсь, тут будет что-то.

Памела размахивала воображаемым флагом.

— Давай, Рон! Вперед!

16

Тихим весенним днем Стрикланд сидел за ленчем с капитаном Риггз-Бауэном в манхэттенском клубе среди живописного нагромождения книг, старинных картин и древних скульптур. Приятный ветерок шевелил кружево длинных штор. В качестве аперитива Риггз-Бауэн предпочитал воду "эвиан".

— Вы удачно подметили в отношении Брауна. — Капитан одобрительно глядел на Стрикланда. — Ваша фраза о "глазах поэта" доставила мне истинное наслаждение.

— Благодарю, — скромно произнес Стрикланд. — А что думают о нем в Саутчестере? О Брауне, я имею в виду.

— Они ничего не думают, насколько мне известно. Коммерческие интересы — это часть сегодняшней жизни, не так ли? — Ответ капитана прозвучал высокопарно.

— Это вы о Брауне? Коммерческие интересы? — Стрикланд искренне удивился.

— Так ведь он занимается торговлей.

Насколько было известно Стрикланду, капитан Риггз-Бауэн уже дважды пристраивался в уютные гавани, женясь на богатых американках. Он заметил у него два платочка: один — в нагрудном кармашке, второй — за обшлагом рукава.

— Но в составе Саутчестерского к-клуба есть немало таких, кого можно назвать торговцами.

Капитан стал утрачивать свою невозмутимость.

— Не заблуждайтесь на этот счет, пожалуйста. Мы в Новом Свете. Не важно, чем люди зарабатывают себе на жизнь и работают ли они вообще, если вы понимаете, что я имею в виду. Коммерция — это склад ума.

Стрикланд понимающе кивнул:

— Склонность?

— Вот именно. На самом деле, я имею в виду Мэтью Хайлана. И мистера Гарри Торна. — Он придал лицу простодушное выражение и, пародируя нью-йоркский выговор Торна, произнес:

— Поглядите-ка!

Стрикланд с улыбкой наблюдал за ним.

— Гарри Торн сейчас постоянно с нами, — продолжал капитан.

— Действительно?

— В общем, да. Он открыл нас. Открыл для себя мир парусного спорта.

— В самом деле?

— О да. И его энергия приносит нам большую пользу.

— Он, очевидно, из тех, кто любит побеждать, — заметил Стрикланд.

Капитан Риггз-Бауэн хотел что-то сказать, но в последний момент явно передумал. Молодой официант-ирландец унес их бокалы. На ленч Стрикланд заказал бифштекс по-солсберийски. Капитан выбрал филе из конины.

— Клубный деликатес со времен войны, — пояснил он. — Напоминает мне о годах, проведенных во Франции.

— Как вы думаете, у Брауна мощная поддержка?

— Понятия не имею, — сказал Риггз-Бауэн.

— Вам не кажется привлекательным то, что его родители были англичанами?

Теперь заикаться начал капитан. Его охватило легкое смущение.

— О да, я и забыл. Они были прислугой. Там, на острове. Конечно же.

— О чем это вы? Какой прислугой? На каком острове?

— На Лонг-Айленде. В одном из домов. Я же, — вдруг сообщил он Стрикланду, — гражданин США. Вот уже двадцать лет.