Точка опоры - Афанасий Лазаревич Коптелов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как видите, Peter von Struve, — улыбнулся Владимир Ильич с острой лукавинкой в глазах, — в этом наше с вами мнение полностью совпадает. И я готов дать слово, что не буду портить вам аппетит политическими разговорами.
На улице Потресов взял Ульянова под руку и тихо напомнил:
— У него деньги. На них можно наладить пересылку «Искры».
— Деньги?! Деньги, положим, не его, а Теткины. Она и так не откажется поддержать нас. Да и помимо нее можем достать. Вы не волнуйтесь.
Струве, идя между двух женщин, втолковывал Вере Ивановне:
— Для газеты материал я позволю использовать только с нашего разрешения. В каждом отдельном случае.
— Но, Петр, мы же скоро вернемся в Петербург, — напомнила Нина Александровна.
— Оставим своего — э-э — представителя. В крайнем случае я могу согласиться на аккуратнейшую переписку по поводу каждой статьи, каждой заметки.
«Его нахальство действительно переходит всякие границы! — отметил Владимир Ильич, глядя на затылок Струве. — Но есть Плеханов… Приедет Юлий… Мы дадим от ворот поворот».
Ночью Владимир Ильич долго ходил по своей комнате из угла в угол, как, бывало, по тюремной одиночке. Его возмущению не было предела. Кто бы мог подумать, что в редакции «Искры», среди людей, опытных в борьбе и осмотрительных марксистов, Иуда найдет себе сторонников! Невообразимо. Дико. Тот самый Потресов, которому часто писал из Шушенского, у которого не однажды спрашивал совета… Честнейшая Вера Засулич… И вдруг они превратились в «Struve-freundliche Partei»[11]. Так неожиданно. Даже невероятно. Остался пока в одиночестве… И если еще Плеханов… И Аксельрод… А ведь нельзя приглушать искру, когда она только-только начала разгораться. Уступить Струве — значило бы сдаться на милость пресловутым «экономистам». Уступить бернштейнианцам… Нет и нет. Этому не бывать. Нельзя оставлять позиций. Ни в коем случае. Ни на одну минуту. Только наступать. И разрыв со Струве неизбежен. Закономерен. Полный и бесповоротный.
Владимир Ильич сел к столу и сделал подробную запись для Нади. Приедет — прочтет.
А Юлий приедет — сил прибавится. Ведь он же в свое время присоединился к Протесту семнадцати.
3
Плеханова ждали в Мюнхене уже не первую неделю, но из Швейцарии приехал один Аксельрод. Георгий Валентинович сослался на нездоровье. Мартов по-прежнему задерживался в России.
Струве и на этот раз пришел в сопровождении жены. Заседание было недолгим, но более жарким, чем предыдущее. Аксельрод с первых слов склонился к Потресову и Засулич, и никакие доводы не могли поколебать «дружественную Струве партию». Владимиру Ильичу не оставалось ничего другого, как записать в протокол свое особое мнение.
Обстановка в редакции осложнилась, и надежда оставалась только на Плеханова. К сожалению, довольно шаткая.
Садясь за очередное письмо к нему, Владимир Ильич снова вспомнил многодневные и тяжкие переговоры с Георгием Валентиновичем о составе редколлегии «Искры» и журнала «Заря». Плеханов держался высокомерно, всячески давал понять, что он желает быть единоличным редактором, что его не устраивают даже два голоса, которые пришлось пообещать ему. Временами казалось, что все потеряно, что «Искра» погашена. И кем? Плехановым! Ужасно! Чудовищно! И от ореола Плеханова не осталось следа. Тогда спрашивал себя: что делать? Уезжать ни с чем? Выручила Засулич, заявившая, что она согласна переселиться в Мюнхен. Плеханов сразу смягчился и попросил Розалию Марковну приготовить кофе.
А что ответит на известие о переговорах со Струве? Ведь еще недавно он, Георгий Валентинович, так блестяще, по-марксистски убедительно выступал против бернштейнианцев и российских «экономистов». А сейчас? На чью сторону он встанет в редакции?..
И перо Владимира Ильича быстро-быстро бежало по бумаге:
«…Дело слажено, и я страшно недоволен тем, как слажено. Спешу писать Вам, чтобы не утратить свежесть впечатления».
И сразу же — об Иуде, который ловко обошел половину членов редколлегии. Трое единодушно встали на его сторону. Трое против одного! А план его сиятельства Иуды ясен: он намерен оттереть не только тяжеловесную «Зарю», но и «Искру». Он человек обеспеченный, пишущий много, имеющий хорошие связи, и материалом он, вне сомнения, задавит, займет девяносто девять процентов журнальной площади, а они, искровцы, — при этом Владимир Ильич подумал о Потресове и Аксельроде, — лишь изредка смогут давать в «Современное обозрение» кое-что; для своей газеты и то, видите ли, не успевают писать. Иуда располагает деньгами, и в «Современном обозрении» он будет чувствовать себя хозяином, а им придется бегать по его поручениям, хлопотать, корректировать, перевозить. Он же, не теряя времени, сделает на этом великолепную либеральную карьеру.
Теперь им, искровцам, остается выбирать одно из двух. Или «Современное обозрение» будет приложением к журналу «Заря», тогда оно должно выходить не чаще «Зари», с полной свободой использования материала для «Искры». Или они продают право своего первородства за чечевичную похлебку, а Иуда будет кормить их словечками и водить за нос.
Бросив перо, Владимир Ильич стукнул кулаком, будто поставил печать в конце письма; распахнув пиджак, прошелся по комнате.
Да, чтобы хорошо узнать человека, надо съесть с ним пуд соли! Никогда не думал, что так трудно будет работать в редакции бок о бок с людьми, которых издавна привык ценить и уважать, считал столпами марксизма, не сдающими боевых позиций ни на одну пядь. Оказалось — ошибался, восхищаясь их прежними заслугами. Не подозревал, что могут пойти на компромисс. И с кем?! С Иудой! Предать «Искру», добытую из кремня с таким трудом!
Остается еще известная надежда на двоих. Приедет Юлий. Плеханов пришлет ответ на это письмо… А если и они?.. Если пятеро выскажутся «за»?.. Один против пятерых! Тогда… ради спасения «Искры» он подчинится большинству, но только наперед умоет руки.
А пока… Он не будет подписывать соглашения. Затянет дело на неделю, на две. Быть может, на месяц. Если удастся, на полгода. Той порой что-нибудь да переменится.
Владимир Ильич вернулся к столу, закончил письмо и снял с него копию, чтобы приложить к протоколу последнего заседания, как заявление о его решительном протесте.
Откинулся на спинку стула. Ощущая острую боль в голове, потер виски горячими пальцами.
Нет рядом Нади. Не с кем поговорить по душам. Нет здесь близкого человека, который понял бы его.
Даже преданнейшая революционерка Вера Засулич… Невероятно. Равно какому-то наваждению.
И все же он не может относиться к ней по-иному. Уважал и будет уважать редкостную женщину. Хотя революционное движение уже пробудило и каждодневно пробуждает к активной деятельности многих других, не менее преданных, быть может более стойких, Засулич остается в первых рядах.
Плеханов не внял призыву. И
