Гоголь - Б Соколов

Незадолго до смерти, в сентябре 1851 г., вскоре после визита А., Гоголь просил М. П. Погодина поделиться с А. материалами и воспоминаниями об А. С. Пушкине: "Если найдешь возможным удовлетворить, то по мере сил удовлетвори, а особенно покажи ему старину, авось-либо твое собрание внушит уважение этим господам, до излишества живущим в Европе".

27 октября 1874 г. А. писал редактору "Вестника Европы" Михаилу Матвеевичу Стасюлевичу (1826-1911): "Я все держусь, - и не без причины, того мнения, что в первую пору своего развития Гоголь был совсем свободным человеком, искусно пробивавшим себе дорогу, а то, что кажется в нем порывами в иной мир, чем действительный, должно считать не более как маленьким, невинным плутовством, отводившим глаза и потешавшим людей, иначе настроенных, чем он. Мистическим субъектом он сделался вполне только тогда, когда успехи его внушили ему идею об особенном его призвании на Руси, не просто литературном, а реформаторском. Тогда он и заговорил с друзьями языком ветхозаветного пророка".

"АРАБЕСКИ", сборник статей и повестей Гоголя. Полное название: "Арабески. Разные сочинения Н. Гоголя" (СПб., 1835). Цензурное разрешение сборника - 10 ноября 1834 г. Выход в свет - 20-22 января 1835 г. А. состоял из двух частей. В 1-ю часть вошли: "Скульптура, живопись и музыка"; "О средних веках"; "Глава из исторического романа"; "О преподавании всеобщей истории"; "Портрет"; "Взгляд на составление Малороссии"; "Несколько слов о Пушкине"; "Об архитектуре нынешнего времени"; "Ал-Мамун". Во 2-ю часть вошли: "Жизнь"; "Шлецер, Миллер и Гердер"; "Невский проспект"; "О малороссийских песнях"; "Мысли о географии"; "Последний день Помпеи"; "Пленник"; "О движении народов в конце V века"; "Записки сумасшедшего".

"Арабески" - это арабские узоры, представляющие собой соединение разнородных элементов. Гоголевский сборник объединил статьи, посвященные истории, географии, литературе и искусству, а также повести петербургской тематики. В предисловии к А. Гоголь подчеркивал: "Собрание это составляют пьесы, писанные мною в разные эпохи моей жизни. Я не писал их по заказу. Они высказывались от души, и предметом избирал я только то, что сильно меня поражало. Между ними читатели, без сомнения, найдут много молодого. Признаюсь, некоторых пьес я бы, может быть, не допустил вовсе в это собрание, если бы издавал его годом прежде, когда я был более строг к своим старым трудам. Но вместо того, чтобы строго судить свое прошедшее, гораздо лучше быть неумолимым к своим занятиям настоящим. Истреблять прежде написанное нами, кажется, также несправедливо, как позабывать минувшие дни своей юности. Притом если сочинение заключает в себе две, три еще не сказанные истины, то уже автор не вправе скрывать его от читателя, и за две, три верные мысли можно простить несовершенство целого".

Впервые Гоголь упомянул А. в письмах М. П. Погодину от 2 ноября и 14 декабря 1834 г.: "...страшно занят... печатаю кое-какие вещи!" и "Печатаю я всякую всячину. Все сочинения и отрывки, и мысли, которые меня иногда занимали. Между ними есть и исторические, известные уже и неизвестные. - Я прошу только тебя глядеть на них поснисходительнее. В них много есть молодого".

В начале января 1835 г. Гоголь послал предисловие к А. А. С. Пушкину: "Я посылаю вам предисловие. Сделайте милость, просмотрите и если что, то поправьте и перемените тут же чернилами. Я ведь, сколько вам известно, сурьезных предисловий еще не писал, и потому в этом деле совершенно неопытен". Неизвестно, внес ли Пушкин какую-либо правку в текст своего младшего собрата по литературе.

22 января 1835 г. Гоголь послал экземпляр А. А. С. Пушкину, отметив в письме: "Вычитайте... и сделайте милость, возьмите карандаш в ваши ручки и никак не останавливайте негодование при виде ошибок, но тот же час их всех на лицо. - Мне это очень нужно". В тот же день экземпляры А. были посланы М. П. Погодину и М. А. Максимовичу. М. П. Погодину Гоголь писал: "Посылаю тебе всякую всячину мою. Погладь ее и потрепли: в ней очень много есть детского, и я поскорее ее старался выбросить в свет, чтобы вместе с тем выбросить из моей конторки всё старое, и, стряхнувшись, начать новую жизнь. Изъяви свое мнение об исторических статьях в каком-нибудь журнале. Лучше и приличнее, я думаю, в журнале просвещения. Твое слово мне поможет. Потому что и у меня, кажется, завелись какие-то ученые неприятели. Но ёб их мать!" М. А. Максимовичу Гоголь сообщал: "Посылаю тебе сумбур, смесь всего, кашу, в которой есть ли масло, суди сам".

В. Г. Белинский в статье "О русской повести и повестях г. Гоголя" (1835) невысоко оценил статьи А., посвященные истории: "Я не понимаю, как можно так необдуманно компрометировать свое литературное имя. Неужели перевести, или, лучше сказать, перефразировать и перепародировать некоторые места из истории Миллера, перемешать их с своими фразами, значит написать ученую статью?.. Неужели детские мечтания об архитектуре - ученость?.. Неужели сравнение Шлецера, Миллера и Гердера, ни в каком случае не идущих в сравнение, тоже ученость?.." Коммерческого успеха А. не имели. В связи с этим Гоголь 23 марта 1835 г. писал М. П. Погодину: "...Пожалуста, напечатай в Московских Ведомостях объявление об Арабесках, что сия книга возбудила всеобщее любопытство, что расход на нее страшный (NB, до сих пор ни гроша барыша не получено) и тому подобное". 7 октября 1835 г. Гоголь жаловался А. С. Пушкину: "Мои ни "Арабески", ни "Миргород" не идут совершенно. Чорт их знает, что это значит. Книгопродавцы такой народ, которых без всякой совести можно повесить на первом дереве". Впоследствии большинство произведений, вошедших в А., Гоголь ценил не слишком высоко. 16 (28) ноября 1836 г. он писал из Парижа М. П. Погодину: "Мне страшно вспомнить обо всех моих мараньях. Они в роде грозных обвинителей являются глазам моим. Забвенья, долгого забвенья просит душа. И если бы появилась такая моль, которая бы съела внезапно все экземпляры "Ревизора", а с ними "Арабески", "Вечера" и всю прочую чепуху, и обо мне, в течение долгого времени, ни печатно, ни изустно не произносил никто ни слова, - я бы благодарил судьбу. Одна только слава по смерти (для которой, увы! не сделал я до сих пор ничего) знакома душе неподдельного поэта. А современная слава не стоит копейки". В статье "Русская литература в 1841 году" В. Г. Белинский отмечал, что в А. "Гоголь от веселого комизма переходит к "юмору", который у него состоит в противоположности созерцания истинной жизни, в противоположности идеала жизни - с действительностию жизни. И потому его юмор смешит уже только простяков или детей; люди, заглянувшие в глубь жизни, смотрят на его картины с грустным раздумьем, с тяжкою тоскою... Из-за этих чудовищных и безобразных лиц им видятся другие, благообразные лики; эта грязная действительность наводит их на созерцание идеальной действительности, и то, что есть, яснее представляет им то, что бы должно быть..."

БАЗИЛИ Константин Михайлович (1809-1884), товарищ Гоголя по нежинской гимназии, грек по происхождению, дипломат, историк, публицист. В 1844-1853 гг. был русским генеральным консулом в Сирии и Палестине.

Б. оставил нам описания театральных постановок, устраивавшихся воспитанниками нежинского лицея: "Театральные представления давались на праздниках. Мы с Гоголем и Романовичем сами рисовали декорации. Одна из рекреационных зал (они именовались у нас музеями) представляла все удобства для устройства театра. Зрителями были, кроме наших наставников, соседние помещики и военные расположенной в Нежине дивизии. В их числе помню генералов: Дибича (брата фельдмаршала), Столыпина, Эммануеля. Все были в восторге от наших представлений, которые одушевляли мертвенный уездный городок и доставляли некоторое развлечение случайному его обществу. Играли мы трагедии Озерова "Эдип" и "Фингал", водевили, какую-то малороссийскую пьесу, сочиненную тогда же Гоголем (отцом писателя. - Б. С.), от которой публика надрывалась со смеху. Но удачнее всего давалась у нас комедия фон-Визина "Недоросль". Видал я эту пьесу и в Москве, и в Петербурге, но сохранил всегда то убеждение, что ни одной актрисе не удавалась роль Простаковой так хорошо, как играл эту роль шестнадцатилетний тогда Гоголь. Не менее удачно пятнадцатилетний тогда Нестор Кукольник, худощавый и длинный, играл Недоросля, а Данилевский - Софью. Благодаря моей необыкновенной в то время памяти доставались мне самые длинные роли, Стародума, Эдипа и другие".

По свидетельству Б., "в 1825, 26, 27 годах наш литературный кружок стал издавать свои журналы и альманахи, разумеется, рукописные. Вдвоем с Гоголем, лучшим моим приятелем, хотя и не обходилось дело без ссор и без драки, потому что оба были запальчивы, издавали мы ежемесячный журнал (он назывался "Северная Заря". - Б. С.) страниц в пятьдесят и шестьдесят в желтой обертке с виньетками нашего изделия, со всеми притязаниями дельного литературного обозрения. В нем были отделы беллетристики, разборы современных лучших произведений русской литературы, была и местная критика, в которой преимущественно Гоголь поднимал на смех наших преподавателей под вымышленными именами. Нестор Кукольник издавал также свой журнал, в котором помещал первые опыты своих драматических произведений. По воскресеньям собирался наш кружок, человек 15-20 старшего возраста, и читались наши труды, и шли толки и споры".