Чертобой. Свой среди чужих - Сергей Шкенев

— Лей!

Иваныч захлебывается криком и резко умолкает, потеряв сознание от боли. Андрей промывает рану и с сомнением качает головой.

— Думаешь, поможет?

— Есть другие варианты?

— Водкой?

— Обожжешь ткани, хрен срастутся. А так, может, нитки с грязью вымоет. И какое-никакое, но обеззараживание. Лучше бы внутрь, но…

Да, как действует на неподготовленного человека «ведьмино зелье», мы в очередной раз убедились совсем недавно. На изготовление одной бутылки уходят слюнные железы не то двенадцати, не то пятнадцати, не помню точно, тваренышей. Даже я не рискну выпить больше одного глотка.

— Зашивать будешь?

— Да ну его… еще что-нибудь не так заштопаю. Само срастется. Наверное. Просто забинтуй потуже, и все. И это, не отвязывай пока. Утром дашь еще стакан и поддерживай в таком состоянии весь день.

— А ты?

— Я спать, как и положено ночью добрым людям.

— А…

— А ты в карауле. Злой потому что.

Андрей разбудил меня чуть свет, совсем не скрывая мстительную улыбку:

— Пап, там Иваныч очнулся.

— Так усыпи опять.

— С тобой хочет поговорить.

— Ладно, иду.

На ощупь, не открывая глаз, натягиваю штаны и автоматически наматываю портянки. Не первой свежести, но сойдет. Привык к сапогам так, что совсем не чувствую их вес на ноге. Чистая футболка из капитанских запасов. Бритвенный одноразовый станок тоже его. Умываться. Но спать-то как хочется! И кто сказал, что с возрастом люди начинают страдать бессонницей? Не верю.

Двенадцать ступенек вверх, и упираюсь в дверь гальюна. Как раз то, что нужно. Внутри обычный унитаз. Раковина из нержавейки по типу сортирной плацкартного вагона. Направо, за пленочной шторкой, душевая. Мое спасение там, и все раненые мира могут подождать, пока я оживаю под упругими горячими струями. Никаких холодных или контрастных — проснусь только под обжигающим, на грани терпения или даже чуть за ней. Вода явно не забортная — или дождевая, что маловероятно, или привезенная специально из родника. Блаженство! И я снова живой!

Никитин встречает меня, отмытого до скрипа кожи, чисто выбритого и благоухающего «Тройным» одеколоном, виноватой улыбкой. Что это все улыбаются второй день, как японский премьер-министр на очередной годовщине Фукусимы? Так смешно выгляжу?

— Николай Михайлович. — Надо же, запомнил. — Извини.

— За что?

— Хотел помочь, а сам…

— Ерунда, справимся.

— Без меня — нет. Там компрессор заводить нужно, давлением выгонять. Само не посыплется.

— Это примерно, как на цементовозах?

— Похоже, — согласился Иваныч и закусил губу.

Ну и видок у мужика! Похмелье, боль от варварской операции, температура наверняка еще держится. Его бы сейчас печенкой твареныша накормить, хотя бы соленой, но пока нельзя. Еще день-два, там и пробовать будем. Иначе с непривычки проблюет часа полтора, может рану потревожить.

— Володя, ты чего звал-то? Только извиниться? Мог бы и потерпеть.

— Не только. — Никитин закрыл глаза и попросил: — Когда будете уезжать, пистолет мне оставь.

— Не понял…

— А чего ты не понял? — Иваныч говорил тихо, срываясь на свистящий шепот. — Муку погрузите и уматывайте отсюда к ядреной матери. Так доходчивей?

— Пистолет, значит? И с одним патроном, так? А нож тебе ритуальный не отковать, самураю недоделанному?

— Не твое дело!

— Нет уж, извини, мое. — Я без замаха двинул раненому в глаз. Кулаком — пощечины мужчинам не к лицу. — В самопожертвование решил поиграть, сука? Боишься обузой стать?

Никитин молчал, отвернув морду к стене.

— Ну и молчи. Знаешь… там, наверху, в галерее… там бы не только пистолет дал, сам бы удавил. Но не смог, как видишь. Так что живи и не пытайся соскочить. Жизнь, она ведь та же работа, только ответственности в ней больше. И в основном не за себя.

— А толку в моей жизни? Жена погибла, дочь… — Иваныч запнулся, на глазах выступили слезы и дрогнул голос. — Дочь тоже погибла. Даже отомстить некому стало.

— Дурак ты, Вовка.

— А ты?

— И я дурак. Но только верю, уж извини за пафос, что мир жив, пока живы его последние защитники. А дурак в том, что хочу оказаться в этой очереди даже не предпоследним. И детей подвинуть как можно дальше.

— Дети…

— Да, Вова, дети. Хочешь подохнуть? Да пожалуйста! Но только знай — если завтра они начнут умирать с голоду, то это из-за того, что один мудак не увидел смысла в их жизни.

— В своей.

— Да кто сказал, что она твоя?

— А…

— Заткнись! Ты же инженер-механик? Вот и будешь работать по специальности. А то как в каменном веке живем, скоро с топором на лампочку бросаться начнем. Интеллигенты, мля… Не дергайся, это не тебе. Ветряк поставить сможешь?

— Смогу.

— И чего тогда раскис? Дел выше крыши, а он об одном патроне мечтает. Хуюшки тебе, Иваныч! Лучше прикинь, какое и сколько барахла с собой возьмешь.

— Хорошо, составлю список. Еще бы в библиотеку попасть, в техническую. Книги кое-какие прихватить, справочники и прочее…

— Книги? Будут тебе книги. Сегодня же и будут.

Что нужно человеку для хорошего настроения? Да всем по-разному — кто-то предпочитает вкусно поесть и завалиться на диван, наращивая объем брюха и задних полушарий, кому-то нужны водка или женщины (то и другое вместе сочетаются часто, но плохо). Мои же потребности больше — желательно видеть перед собой цель. Не глобальную цель жизни, на такое не замахиваюсь, а ежедневную, можно сказать — промежуточную. Им бывает не только патрон, не правда ли?

А теперь она есть, во всяком случае — на ближайшие несколько часов. И поэтому я напевал:

— Навстречу утренней зареПо Ангаре, по Ангаре…

Правда, это Волга, а не Ангара, и вместо зари — попутное, еле заметное из-за разлившегося водохранилища течение. Но все равно хорошо. Наш «РТ-300» вышел из устья Оки, с трудом протиснувшись под старым Канавинским мостом, оставив слева Стрелку. Вернее, то, что от нее оставалось — несколько торчащих из воды кранов, крыши складов, собор Александра Невского и областное ГАИ, на удивление хорошо сохранившее последний этаж. Справа пейзаж интереснее, со спускающимся к реке Кремлем, с Чкаловской лестницей и памятником самому Валерию Павловичу наверху. Вот только катера на набережной нет, наверное, смыло водой или унесло ледоходом в одну из весен. Нет, второе вряд ли, течение слишком слабое. Но все равно жалко. Этот катерок поставили в память о Волжской Военной флотилии, даже пулеметы на палубе торчали, и была в Нижнем Новгороде добрая традиция… Да, была. Молодожены приезжали к «Герою» прямо из ЗАГСа и повязывали на валы винтов разноцветные ленты. Женихи на один, невесты на другой. На счастье.

Где сейчас это счастье и те женихи с невестами? Смыло… Волнами, жизнью, смертью… Может, кто и остался.

Но что все о грустном? Мы живы, и нам жить. А прошлое… что ж, в него бывает полезно оглянуться, но смотреть лучше в будущее. Оно всегда светлое и хорошее. Наверное, так. Во всяком случае, надеюсь на это.

Знакомые все места, исхоженные вдоль и поперек как днем, так и ночью. По берегу — ногами, по воде — на веслах и под мотором. Скоро будем дома. Дома… если он остался, и если его еще можно назвать домом. Сколько в нем прожили? Четырнадцать лет, так, кажется. Немало. И опять все строю, строю, строю… Привычка?

А вот на террасе крутого берега — церковь. Больше пятисот лет мои предки в ней крестились, венчались, отпевались. И даже в новые времена, когда для скорости процедуры вокруг алтаря водили хороводы из восьми пар молодоженов одновременно, местные жители в таком непотребстве не участвовали. Скромная гордыня, притом наследственная, отроду не знавшая над собой крепостного права и барина.

— Невместно! — так перед моим венчанием говорила старшая сестра моего же деда, потрясая перед носом отца Евгения сухонькими кулачками. — Саргаям то зазорно!

Взыграла в бабушке буйная шляхецкая кровь, щедро замешанная на казацкой закваске. И пусть нет на стене выщербленной прадедовской карабели, но гонор остался, на половину города хватит. Отстояла бабуля старинную привилегию, и священник во время обряда все зябко поводил плечами, бросая косые взгляды на можжевеловую клюку в ее руках. Бывали, знаете ли, прецеденты.

— Где поворачивать будем? — Андрей разглядывал берег с таким любопытством, будто видел в первый раз.

— Не знаю, может быть, со стороны лугов зайти?

Проблема состояла в том, что когда-то вдоль Волги была построена дамба, защищающая от наводнений прибрежные поселки и Артемовские луга. Сейчас она залита водой, но мерить глубину собственным брюхом не хотелось. Тем более все, как забором, огорожено столбами линий электропередачи с натянутыми проводами. Рвать грудью финишную ленточку? Нет уж, на фиг, лучше спуститься ниже по течению километров на десять и постараться найти проход. Тут среди теснящихся вплотную друг к другу промышленных предприятий, понатыканных у самой воды, его точно нет.