Четыре шага (Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина) - 1) - Константин Симонов

Две недели назад дивизия, поддержанная тремя артиллерийскими полками, предприняла удачное наступление и отбросила румын на несколько километров. Было взято полсотни орудий и до тысячи пленных, в том числе немецкие артиллеристы. Горячие головы, и среди них - Левашов, мечтали наступать дальше, но вместо этого был получен приказ закрепляться. Да никакого другого приказа и нельзя было ждать при общей обстановке, сложившейся на Южном фронте. Немцы продвинулись на пятьсот километров восточней Одессы она держалась, приковывая к себе двухсоттысячную румынскую армию, - и слава богу! Большего от нее нельзя было и требовать.

В сводках Информбюро появилось сообщение о разгроме под Одессой двух румынских дивизий, а через три дня оправившиеся румыны начали жестокие контратаки. Фронт дивизии местами подался назад и принял зигзагообразную форму. Последнюю неделю Ефимов методично, один за другим, срезал эти румынские "языки", или, как он выражался, "подстригал их в свою пользу".

Завтрашняя операция, лежавшая теперь на плечах Ковтуна, должна была покончить еще с одним таким "языком".

В темноте забелели первые домики Красного Переселенца.

Ковтун вылез у знакомой мурадовской хаты, взял чемодан и, махнув шоферу, чтобы тот ехал обратно, открыл дверь.

Левашов встретил Ковтуна на пороге.

- Ефимов звонил про тебя, - сказал он вместо приветствия. - Садись, подхарчимся, а то потом, черта лысого, поешь с этими... - он отпустил ругательство по адресу румын и немцев и первым сел к столу.

На столе стояла бутылка с виноградной водкой, миска с солеными помидорами, кусок брынзы и полкаравая хлеба.

- А где начальник штаба? - спросил Ковтун, тоже садясь. - Надо бы на НП поехать.

- Туда и поехал, - сказал Левашов. - Сейчас машина за нами вернется.

Он налил по полстакана водки себе и Ковтуну и чокнулся.

- Будем знакомы - батальонный комиссар Левашов, Федор Васильевич, комиссар ныне вверенного вам девяносто пятого стрелкового полка. Прошу любить, жаловать и не обижаться.

Он залпом, не дожидаясь Ковтуна, выпил водку и закусил соленым помидором. Они были уже три месяца знакомы с Ковтуыом, но своими словами он хотел подчеркнуть, что теперь они одной веревочкой связаны.

Ковтун равнодушно, как воду, выпил свои полстакана, тоже закусил помидором и стал говорить о предстоящей операции. Но Левашов не хотел сейчас говорить о ней.

- Операция как операция. Сами же вы ее в штабе утверждали, чего я тебе добавлю? Вот пойдем на НП, а оттуда в роты - там добавлю, про всех проинформирую - кто чего стоит. А сейчас дай полчаса отдохнуть, ей-богу, устал, как... - и он снова выругался.

Ковтун, как и все в штабе дивизии, знал, что за Левашовым водятся грехи - горяч, иногда выпивает, а уж матерщинничает сверх всякой меры. Говорили, что Бастрюков порывался снять его за это с полка и, наверное бы, снял, если б не воспротивился Ефимов, по убеждению которого Левашов, несмотря на все свои коленца, был прирожденный политработник.

- Эх, не комиссаром бы мне быть, - как-то сказал Ефимову Левашов после боя, во время которого он трижды водил бойцов в атаки.

- А кем?

- Прошусь, товарищ генерал, в начальники разведки дивизии. У меня натура рыбацкая - из разведки без улова не вернусь.

Уж получше вашего Дятлова буду, ручаюсь! Возьмите, не раскаетесь!

Но Ефимов не взял, и комиссар девяносто пятого полка Левашов сидел сейчас перед Ковтуном и жевал соленые помидоры, закусывая их хлебом.

- Проголодался? - спросил Ковтун.

- Поверишь, двое суток не мог есть, - сказал Левашов. - Третьего дня ходил в атаку, поскользнулся и упал в старый румынский окоп на разложившиеся трупы. И так от трупного запаха спасу нет, по кукурузе валяются, куда ни ступишь. Мясо целый месяц не ем, только одно соленое могу, - а тут, как назло, провалился! Давай еще по половине?

Ковтуну не понравилось это предложение. Конечно, можно было на первый случай не спорить, но он предпочел сразу поставить себя с Левашовым в ясные отношения.

- Не буду. И тебе перед трудным днем не советую, - твердо сказал он, хотя и знал, что Левашов пьет не пьянея.

Левашов пожал плечами.

- Виноградная. Мурадов ее уважал, - он щелкнул пальцем по бутылке и, отставив стакан, сказал: - Не могу пережить, что уже не с Мурадовым воевать буду. Не обижаешься?

- Чего ж обижаться? - как можно равнодушнее пожал плечами Ковтун, хотя оборот разговора был ему неприятен.

- Собачья служба комиссарская, - сказал Левашов. - Чтоб в госпиталь съездить, всего два часа и нужно. Да где там, разве можно!

- А ты попросись завтра, после боя.

- Уже попросился у Ефимова.

- Разрешил?

- Разрешил. Смерть не люблю, когда мне отказывают. Просто больной делаюсь.

В углу хаты кто-то всхрапнул.

- Кто это? - спросил Ковтун, заглядывая через стол.

В углу, на койке, с головой накрытый шинелью спал какой-то человек. Левашов, прежде чем ответить, поднялся и подошел к спящему.

- Спит, как суслик, - сказал он, вернувшись. - Навязался на мою голову. Только Мурадова вывез, через пять минут этот явился. Корреспондент! Из Крыма прибыл. Говорит, что фашисты уже на Арабатскую Стрелку лазили. Правда, выбили их на первый случай... У меня жена в Керчи, - без паузы добавил Левашов.

- То-то Крым тебя и беспокоит.

- А что ж ты думаешь, - сказал Левашов. - В апреле женился, в июне на войну ушел - веселого мало. Я ж не на два месяца рассчитывал, когда женился. Как вспомню, так дрожу.

- Дрожишь, чтоб не увели? - тяжеловесно пошутил Ковтун.

- Оставь прибаутки для девок, если на старости лет жена надоела, сердито сказал Левашов. - А я женился не на шутку и шутить про это не желаю.

- Прошу прощенья.

- Крым - и немцы... В голове не укладывается! - Левашов дотянулся до бутылки с водкой, налил себе немножко, на самое дно стакана, и поглядел в глаза Ковтуну.

- Будь здоров, командир полка! Как к политработе относишься?

- Положительно.

- Я серьезно спрашиваю. А то, может, как наш Бастрюков, считаешь, что политработа это дважды два - четыре? Если так смотришь на политработу, не споемся - предупреждаю.

- Воина не спевка, прикажут - споемся, - сказал Ковтуп,

- Эх, командир полка, командир полка, - сказал Левашов. - Есть у нас такие дубы, стоят и думают, что вся их служба - повторять сто раз на дню, что дважды два - четыре. Это, конечно, нетрудно, а вот научить человека, чтобы он, как и ты сам, если потребуется, пошел и сознательно умер за родину, - это трудно, это пе для дубов задача, а для политработников. Если по совести, когда я в дивизионную разведку у Ефимова просился, - это у меня слабина была. Устал от политработы и попросился. А Ефимов, хитрый черт, сразу понял. И если хочешь знать, так из них двоих уж если кто политработник, так Ефимов, а не Бастрюков. По воздействию на самого себя сужу. Согласен или нет?