Магия Неведомого - Николай Басов

Приказ получился не очень внятным, но командир големов понял. Они довольно неуклюже развернулись, причем Франу пришлось держаться за какой-то ремень, свисающий сверху, с деревянной рамы носилок, а Калмет, дурья башка, и вовсе чуть не выпал, и пошли шагом к повороту. Свернули и снова стали разгоняться, поднимая за собой отчетливую пыльную полосу.

Фран попытался снова увидеть эту девушку, но… никого не увидел. Она просто как-то растаяла во ржи, стоящей сбоку от дороги, в пыли, поднятой големами, в мареве солнца, бьющего теперь в глаза Франу. Или он все же ее заметил, но она показалась ему теперь уже не юной и счастливой, а пожившей матроной, едва ли не старухой, и одеяние у нее было не цветастым, а серым, даже тот платочек, который был прежде васильковым, и не улыбка освещала ее лицо, а старила печать скорби и неизбывной муки…

Странно все это было, странней, кажется, и не бывало еще с Франом. И снова потянулись дороги, деревни и их жители, другие повозки – все серое, невыразительное, незнакомое.

Они летели теперь еще быстрее, вот только големов они, как оказалось, перекормили, и стали эти каменно-живые истуканы едва ли не огнедышащими. Однажды, когда Фран с Калметом пошли за ужином в деревенский трактирчик, их истуканы едва не подожгли своим дыханием ближайшую к деревне рощицу. То есть, возвращаясь с корзинами и кувшинами, рыцарь еще издали увидел, что над леском, где он оставил големов с портшезом, поднимается дымок. А потом чуть выше местных деревьев полыхнуло пламенем. Фран и Калмет чуть не бросили свой ужин, чтобы быстрее добежать до экипажа и разобраться, что же там происходит?

Оказалось, големы передрались, и что послужило причиной их ссоры, ни Фран, ни Калмет не стали даже гадать. Все равно эти чуждые живому миру и живым представлениям… произведения магии Госпожи не стали бы с ними объясняться. Впрочем, стычка была довольно серьезной, у одного из големов оказался сколот кусочек уха, или того выступа, который обозначал на их головах ухо, а у другого была заметная трещина поперек пуза. Вот только трещина эта, к немалому облегчению Франа, стала затягиваться и через день сделалась почти незаметной. А ухо, как утверждал Калмет, сделалось чуть меньше, чем прежде, но приняло почти первоначальную форму.

Еще через три дня после того, как им повстречалась та странная девушка, они вылетели к морю. И тогда остановились. Было утро, дождливое, по местным меркам холодное. Море накатывало на высокий, серый берег волнами, на которых вскипали шапки пены. Ветер, сделавшийся тяжелым от дождевых капель, едва не сорвал с Франа дорожный плащ, которым он пробовал укрыться, разглядывая каменный покосившийся указатель, стоящий на развилке дорог перед берегом. С одной стороны было щербатыми буквами обозначено что-то вроде «Ф…фисм», этот указатель был направлен дальше на юг, направо по побережью. А другой, и вовсе сбитый, с оставшимися буквами «…ная Кост», указывал на северо-восток, тоже по берегу, но уже влево от них.

Фран призадумался, и было чему. Он не знал, куда сворачивать на этот раз. Прежде почему-то знал, довольно твердо указывал Белому голему, куда сворачивать и куда бежать, а тут вдруг, как в первые дни их путешествия по владениям Вильтона Песка, снова не знал. И вдруг… Как тогда, на ржаном поле, он увидел, что в этой-то круговерти дождя, ветра и серой, надморской хмари летит птица. Таких птиц Фран прежде не видел, это было что-то на редкость крупное, красивое, ясное и очень точное едва не в каждом своем движении. И альбатрос этот – если это был альбатрос, конечно, – определенно летел налево, вдоль берега, что-то высматривая за серыми тучами, которые на севере клубились.

Фран посмотрел внимательнее в ту сторону. И увидел, что в просветах между клочьями тумана и косыми столбами дождя, гуляющего над морем, лежит гора, единственно синяя во всей этой невыразительной серости, уткнувшись, словно бы мордой, в пенный прибой, как огромный пес, который прилег у воды, чтобы напиться.

И этот цвет, и эта гора, которая снова как-то странно задела у Франа ощущения и даже мысли, пусть и не вполне осознаваемые, решили дело. Он залез в портшез и твердо приказал сворачивать налево, на северо-восток.

Они пролетели по указанной альбатросом дороге одну рыбацкую деревеньку, другую, а потом вдруг оказались в следующей, стоящей на побережье и чем-то снова Франу приглянувшейся. Непогода к тому времени чуть улеглась, и рыбаки высыпали на берег, чтобы посмотреть на свои лодки. Один из старых, но еще довольно крепких местных сидел спокойно на колченогом табурете перед развернутыми сетями и неторопливо чинил их. До него от дороги, на которой теперь оказался портшез, было едва ли с четверть мили. Фран приказал Калмету:

– Ты сходи к деду этому, спроси, что за местность? Узнай, в общем, куда мы прибыли?

Калмет ушел. Вернулся чуть не через час, довольный собой, вот только мокрый от продолжающегося мелкого дождичка, и доложил:

– Деревня называется Каперна, господин. И старик сказал, что впереди, всего-то милях в четырех, лежит город, местная столица, как я понял. Называется Береговая Кость. – Он снова помолчал, по своему обыкновению, чтобы договорить: – Сдается, господин мой, нужно тут коней поднанять, и тогда мы в этом городе будем еще до вечера.

– Тогда так, – согласился Фран. – Садись на переднее сиденье и осторожно скомандуй Белому, чтобы он тут спустился к морю. Найди укромное место, там портшез и оставим. В Каперну эту не пойдем, по дороге четыре мили отшагаем и на своих двоих. – Калмет кивнул и уже раздвинул передние занавеси, чтобы садиться на сиденье спереди, когда Фран решил окончательно: – Подожди-ка, я тут вылезу, а ты, как спрячешь големов, догоняй. – Привесил на всякий случай меч, проверил кинжал и кошель и стал вылезать. Лишь крякнул от неожиданности, когда ему в лицо ударил порыва ветра с дождем. – Береговая Кость, говоришь… И что у них тут за названия такие дурацкие? Посмотрим, стоило ли сюда забираться?

2

Берита разбудили. Без жалости. Как всегда, Гонория, и как всегда, на закате. Такая уж у него была судьба. Но другой он, если по-честному, никогда не искал. Мог бы, конечно, пойти за гроши трудиться, чтобы его еще попутно и ремеслу какому-нибудь обучили, есть же хорошие ремесла… Но он не хотел, не мог себя заставить. А еще вернее, не ждал, что там, куда он пойдет, его скрытые от всех возможности как-то проявятся. Вот и оставался вором. Кто-нибудь мог бы сказать, мол, мелким, бестолковым, у которого нет и не может быть другого конца в будущем, кроме виселицы, но он-то знал… и верил, что все же сумеет заработать на старость, чтобы не попрошайничать на папертях храмов, не околачиваться у въездных ворот города, вымаливая у проезжих купцов и деревенских богатеев грошик на кружку мутного пива и миску похлебки. Иначе зачем все это продолжать? Уж лучше камень привязать и в воду залива прыгнуть подальше от берега или ножик поострее наточить и резануть по шее…