Безмолвная ярость - Валентен Мюссо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— За что ты здесь? — спросила девушка, выдвинув подбородок, с горькой складочкой у рта.
Нина была застигнута врасплох. Что она могла ответить? Что ее обманули и выставили виновной в низости мужчины?
— Они не знают, что со мной делать, — ответила она, чтобы не молчать.
Девушка хихикнула, и ее немедленно поддержали остальные.
— Тогда ты попала куда надо. — Указав на чемодан, она добавила: — Он тебе не понадобится.
Нина ждала добрых десять минут, прежде чем за ней пришли. Опекун быстро ушел, сказав напоследок, что она не увидит его снова «в ближайшее время». Нина услышала в этом «никогда».
Женщина средних лет с суровым лицом, представившаяся как мадемуазель Кох, вывела ее в коридор.
— Мы любим порядок и дисциплину. Не важно, что ты натворила в прошлом; значение имеет, что ты будешь делать, начиная с сегодняшнего дня. Подчиняйся, и все будет хорошо.
Она ничего не добавила и провела ее в кабинет, такой же унылый, как и пустой холл. Директором оказался мужчина с большими бакенбардами и широкой грудью.
— Садитесь, — сказал он, глядя в бумаги, возможно, в ее досье.
Она подчинилась.
— Вас зовут Нина Янсен?
— Да.
— Родились в Эпаленже в тысяча девятьсот пятидесятом году?
— Да.
Он наконец соизволил поднять глаза.
— Наш дом — респектабельное заведение, мадемуазель. Наша миссия — помогать молодым девушкам, попавшим в беду, которых не пощадила жизнь, или тех, что пошли по неверному пути. Вы видели наш сад?
Нина кивнула, не понимая, почему он вдруг сменил тему.
— Человек подобен молодому побегу: для спасения ему нужен опекун. Если у растения появляются почки-паразиты, которые его ослабляют, их удаляют. Сама природа порождает только хаос, ей требуется рука человека. Вы понимаете? Мы — эта рука, а вы — молодая поросль. — Он снова уткнулся носом в папку. — Ваша мать дала согласие на то, чтобы вы оставались у нас столько, сколько потребуется; значит, мы имеем над вами полную власть. Я узнал, что ваше пребывание в сельской местности не обошлось без проблем. Вы отдаете себе отчет в том, что не смогли прожить даже двух месяцев в доме благодетелей, которые приняли вас как свою собственную дочь?
Нина опустила голову.
— Знайте, что в жизни все усилия напрасны, если не начать с признания ошибок. Вы признаете их?
— Да, — робко протянула она, — признаю.
— Это только начало. Мадемуазель Кох позаботится о вас. Она научит вас всему, что вам нужно знать.
Женщина, ожидавшая в коридоре, увлекла ее за собой. Она забрала чемодан — черноволосая девушка оказалась права, все, что приходило извне, оставалось у дверей холла — и повела ее на второй этаж. Нина подумала, что они идут к спальне, но мадемуазель Кох провела ее в большую ванную комнату с полом, выложенным плиткой с геометрическим рисунком: справа — ряд раковин; слева — ванны почти вплотную друг к другу, рядом с которыми стояли маленькие круглые табуретки.
— Мы уделяем особое внимание гигиене. Некоторые девушки прибывают к нам в ужасном состоянии, и первое, что мы требуем, это чтобы вы вымылись с головы до ног.
— Я чистая.
— Может, это и так, но все мы в одной лодке. Раздевайся.
Пока мадемуазель Кох открывала кран, Нина сняла жилет, затем платье и осталась в нижнем белье. Плитки пола были ледяными. Она начала дрожать.
— Снимай все! Разве можно мыться в белье?
Нина почувствовала, как к лицу приливает жар стыда. Даже перед зеркалом она никогда не осмеливалась посмотреть на себя полностью обнаженной. Под настойчивым взглядом мадемуазель Кох Нина медленно стянула нижнее белье и прикрылась руками. Женщина нахмурилась, пожав плечами.
— Не строй из себя ханжу. Я тут многих повидала! Убери руки!
Нина не пошевелилась.
— Убери немедленно! — закричала женщина, схватив ее за запястья. — Мы приходим в мир нагими. Считаешь, в этом есть что-то унизительное? Давай, залезай в ванну!
Все еще прикрываясь руками, Нина ступила в ледяную воду. По ногам словно пробежал электрический разряд.
— Холодная вода оживляет тело, она сделает из тебя крепкую девушку. Поверь, малышка, мы тебя закалим!
* * *
После унизительной сцены в ванной мадемуазель Кох дала ей казенную одежду и белье, потом в общих чертах объяснила распорядок жизни. Нина, погруженная в свои мысли, не слушала.
В тот день она почти не общалась с другими интернированными, а те и не подумали завязать разговор. На нее смотрели либо равнодушно, либо насмешливо. Только девушка с черными косичками, которая разговаривала с ней в холле и чье имя, как она вскоре узнала, было Эдит, смотрела на нее внимательно. Когда Нина совсем терялась, мадемуазель Кох, вздыхая, раздраженным жестом или короткой репликой указывала, что делать дальше.
В 18:00 все собрались в столовой. Три девушки обслуживали остальных. Ели молча, как того требовал устав. Пища была простая и скудная. Нина была не голодна, но с тоской вспомнила о кормежке на ферме.
Дортуар представлял собой длинную комнату, в которой было около пятидесяти идеально застеленных кроватей. Мадемуазель Кох отвела ей место в конце комнаты, под высоким зарешеченным окном. Ее соседкой оказалась худенькая девушка с печатью вечного испуга на бледном лице. Она не сразу решилась заговорить с новенькой.
— Меня зовут Даниэль. А тебя?
— Нина.
— Где ты жила раньше?
— В семье… на ферме. Но дела пошли плохо.
Даниэль улыбнулась и обвела взглядом большую спальню, где девочки болтали до отбоя.
— У таких, как мы, никогда ничего не ладится, не важно, здесь или где-то еще… Ничего, со временем привыкнешь. Иногда я говорю себе, что мне здесь лучше, чем дома.
— Давно ты здесь?
— Шесть месяцев. А кажется, целую вечность…
Нина посмотрела в окно.
— Зачем там эти решетки? Неужели они и правда боятся, что мы попытаемся сбежать?
— А, это… Говорят, раньше здесь была тюрьма, но я не знаю, правда ли это. Все равно никто не пытается. — Она пожала плечами. — Куда нам бежать?
Девушка с соседней кровати, подслушавшая их разговор, сказала насмешливым тоном:
— Для того чтобы чувствовать себя, как в тюрьме, не нужны решетки!
Внезапно в дверях возникла мадемуазель Кох. Свет погас, и она гаркнула на всю комнату:
— Отбой, девушки!
Послышались хихиканье и шепот, потом наступила тишина. Нина продолжала смотреть на окно с решетками, а когда привыкла к темноте, различила две приближавшиеся к кровати фигуры и не успела шевельнуться,
