Конец власти. От залов заседаний до полей сражений, от церкви до государства. Почему управлять сегодня нужно иначе - Мойзес Наим

Что ж, сильные утверждения. Однако разнообразие мировых политических систем по-прежнему поражает воображение. Существуют централизованные, федеральные системы и множество промежуточных вариантов, а некоторые страны являются частью наднациональной политической системы, такой как Европейский союз. В государствах с диктаторскими режимами однопартийная система, хотя формально, пусть и для вида, она многопартийная или внепартийная, диктатуры бывают военные, традиционные, при поддержке этнического или религиозного большинства или меньшинства и так далее. В демократиях все еще разнообразнее. Президентская и парламентская системы делятся на многочисленные подразделения, которые проводят выборы в соответствии с различными планами, включают в себя меньшее или большее количество партий и подчиняются сложным законам, регулирующим совместную работу, представление интересов, финансирование выборов, систему сдержек и противовесов и многое другое. Уклад и традиции политической жизни варьируются в зависимости от региона, даже уважение к политическим деятелям и степень привлекательности политической карьеры зависит от множества меняющихся факторов. Поэтому как можно обобщать и говорить, что политика дезинтегрируется, что политическая власть повсеместно сталкивается с ограничениями и становится все более эфемерной?

Взять хотя бы ответы самих политиков. Каждый политик или глава государства, с которым я беседовал, перечислял силы, которые ограничивают возможности управления: это не только фракции в составе партий и правящих коалиций или несговорчивые законодатели и все более независимые судьи, но и настойчивые владельцы облигаций и прочие представители мировых рынков капитала, международные регулирующие органы и финансовые организации, журналисты, занимающиеся независимыми расследованиями, инициаторы кампаний в социальных сетях и растущее число активистов. Лена Хьельм-Валлен, бывший заместитель премьер-министра Швеции, министр иностранных дел и министр образования, которая на протяжении многих лет была и остается одним из ведущих шведских политиков, рассказывала мне: “Не перестаю удивляться, как сильно и как быстро изменилась политическая власть. В 1970-е и 1980-е мы смогли сделать много такого, что сейчас практически невозможно представить, учитывая множество новых факторов, которые сокращают и замедляют способность правительств и политиков действовать”{105}.

Авторитетные политики также сталкиваются с совершенно новыми действующими лицами в коридорах законодательной власти. Так, на выборах 2010 года в Бразилии максимальное количество голосов по всей стране получил клоун – самый настоящий клоун по имени Тиририка, который и во время предвыборной кампании не снимал клоунского костюма. Программа у Тиририки была совершенно аполитичная. “Я понятия не имею, чем занимается представитель в Конгрессе, – сообщал он избирателям в роликах на YouTube, которые набрали миллионы просмотров, – но если вы меня туда пошлете, я вам расскажу”. Еще он объяснял, что его цель – “помочь беднякам по всей стране, но особенно своей семье”{106}.

Макс Вебер считал, что политика – это “призвание”, ремесло, которое осваивают политики и которое требует дисциплины, определенного склада характера и значительных усилий. Но по мере того как традиционный “класс политиков” теряет доверие общественности все в большем количестве стран, успеха все чаще добиваются аутсайдеры вроде Тиририки. В Италии комик Беппе Грилло, который критикует политиков на чем свет стоит, ведет самый популярный блог в стране и собирает стадионы. “Зовите его комиком, клоуном или шоуменом, но Беппе Грилло – самый интересный деятель в итальянской политике”, – писал Беппе Севернини в 2012 году в статье в Financial Times. На муниципальных выборах в том году движение Грилло набрало около 20 % от общего числа голосов, а члены его партии заняли посты мэров нескольких городов{107}. В Канаде Роб Форд, чьи прошлые прегрешения дали его оппонентам повод написать на плакатах в знак протеста: “Пьяницу, который бьет жену, и расиста – в мэры”, – в 2010 году стал мэром Торонто. В Испании Белен Эстебан, скандальная телезвезда, публично открывавшая свои самые интимные тайны, сколотила группу последователей, от которой не отказались бы многие авторитетные политики.

Возникшее в США Движение чаепития[12] (партия, равно далекая как от стихийного движения, так и от любой традиционной политической организации) привлекло кандидатов вроде Кристин О’Доннелл, которая, как утверждают, занимается колдовством и официально выступает против мастурбации (причем это главный пункт ее программы). Даже когда О’Доннелл и ее коллега по Движению чаепития, республиканка из Невады Шаррон Энгл (она как-то заявила, что единственный способ наладить работу Конгресса – это “воспользоваться правом, которое обеспечивает Вторая поправка”, то есть прибегнуть к вооруженному восстанию{108}), проиграли выборы, их победа в праймериз республиканской партии в 2010 году подчеркнула растущую неспособность традиционных партийных лидеров контролировать процесс выдвижения кандидатов. Традиционные лидеры республиканцев не только не смогли ограничить ожесточенное соперничество среди кандидатов на пост президента от партии, но и не сумели на праймериз 2012 года защитить нескольких действующих сенаторов (например, сенатора от Индианы Ричарда Лугара, который занимал этот пост не один год) и взращенных партией кандидатов в сенат (вице-губернатора Техаса Дэвида Дьюхерста) от выскочек из Движения чаепития, которым удалось одержать верх над соперниками.

Политические кумиры все чаще и чаще выходят за рамки не только партий, но и организованной политики в целом. Они накапливают власть и влияние не обязательно для того, чтобы занять политический пост, но чтобы привлечь внимание к тому, за что они выступают. Таков Алексей Навальный, российский адвокат и блогер, который стал одним из лидеров антипутинской оппозиции, такова Тавакуль Карман, мать троих детей, получившая Нобелевскую премию мира за усилия в деле распространения свободы и демократии в Йемене, таков Ваиль Гоним, лидер египетской революции (и, как и Карман, знаковая фигура “арабской весны” в целом), ранее работавший менеджером среднего звена в египетском подразделении компании Google.

Разумеется, какими бы впечатляющими ни были подобные истории, это всего лишь единичные случаи. Чтобы систематизировать метаморфозы власти в политике (в особенности ее упадок), необходимы дополнительные данные и объективные доказательства. В этой главе я постараюсь доказать, что во многих странах (и с каждым годом их все больше) четко выраженные центры власти прошлого прекратили свое существование. Вместо центров теперь множество различных игроков, каждый из которых обладает властью влиять на политические результаты и действия правительства, однако ни у кого из них нет власти единолично их определять. Может показаться, что это и есть здоровая демократия и система сдержек и противовесов. В каком-то смысле это так. Однако во многих странах раздробленность политической системы порождает ситуацию, при которой невозможность принять окончательное решение, и стремление обходиться полумерами негативно сказывается на качестве государственной политики и способности правительства соответствовать ожиданиям избирателей или решать наболевшие вопросы.

От империй к федерациям: революция множества и рост числа государств

Может ли одна-единственная дата или одно событие изменить историю? Джавахарлал Неру, первый премьер-министр Индии, назвал это “свиданием с судьбой”. И действительно, бой часов в полночь на 15 августа 1947 года ознаменовал не просто начало эры политической свободы для Индии и Пакистана. Он запустил волну деколонизации, которая изменила мировой порядок – от империй к почти двумстам отдельным суверенным государствам. Он определил новый контекст, в котором отныне функционировала политическая власть, – условия, которых мир не знал со времен средневековых княжеств и городов-государств и которые, разумеется, прежде никогда не встречались в подобном масштабе. Если мировая политика в наши дни дробится на части, то в первую очередь потому, что в мире так много стран и каждая из них обладает малой толикой власти. Распад империй на отдельные государства, существование которых мы ныне принимаем как должное, представляет собой первую ступень политического каскада.

До 15 августа 1947 года в мире насчитывалось 67 суверенных государств{109}. Двумя годами ранее была основана ООН, в которую изначально входила 51 страна (см. рис. 5.1). После Индии деколонизация распространилась по Азии, достигла Бирмы, Индонезии и Малайзии, после чего со всей мощью обрушилась на Африку. За пять лет с тех пор, как в 1957 году Гана обрела независимость, свободу получили еще две дюжины африканских стран, которые ранее были британскими и французскими колониями. До начала 1980-х годов почти каждый год по крайней мере одна новая страна в Африке, в Карибском или Тихоокеанском регионе становилась независимой.