Миграции - Шарлотта Макконахи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В помещении тесно, поскольку по окнам хлещет темный дождь, и мы застряли тут вдвоем до окончания шторма. Снаружи ярится небесный зверь, задумавший нас истребить. А может, он нас и вовсе не замечает: слишком мелкие.
Я не отвожу глаз от экрана компьютера, от красной точки на пути шторма. Мне не представить, как крачки сумеют выжить, но я знаю, что они выживут. Чувствую. Никогда еще не испытывала такой уверенности.
Эннис тянется к компьютеру, передвигает, чтобы видеть точку.
— Как у тебя отобрали детей? — спрашиваю я. Он не отвечает.
— Что у тебя вышло с их матерью?
Эннис не подает виду, что услышал, но потом — легкое пожатие плеч. Прогресс.
— Кто со всем покончил?
Он бросает на меня взгляд — хочет, чтобы я заткнулась.
— Она.
— Потому что ты пропадал в море?
— Нет.
— Аник сказал, ты меня недолюбливаешь, потому что я салага. Мол, это опасно.
Эннис хмыкает:
— И только?
Молчание.
Я облизываю сухие, растрескавшиеся губы.
— Ладно. Пусть между нами будет так, можем продолжать в том же духе, можешь и дальше меня тихо ненавидеть, ничего страшного, я переживу. Или можем поговорить — не исключено, что обоим нам станет легче.
Тянутся долгие секунды — я прихожу к выводу, что он выбрал первый вариант. Если честно, я не понимаю, почему меня это вообще тревожит. Много есть важных вещей, но мнение Энниса обо мне к ним не относится. Не во вселенском масштабе. И тем не менее с каждым днем его неприязнь все глубже въедается мне под кожу. Может, потому что я работаю до седьмого пота на его судне и, типа, рассчитываю на ответное уважение.
— Не только в этом дело, — наконец сознается Эннис.
Я жду.
Он произносит, не глядя на меня:
— Знаю я таковских.
— Каковских?
— Защитников природы.
— Блин, ты заговорил прямо как Бэзил.
— Мне плевать, во что ты там веришь. Твое личное дело. Но зачем подниматься ко мне на борт с такими глазами и глядеть на нас так?
— Как?
— Как будто мы все подлюки. И я подлюка.
Я в изумлении развожу руками.
— Не считаю я вас подлюками.
Он не отвечает.
— Эннис, правда не считаю.
Опять ничего, понятно: он мне не верит. Мозг гудит, я пытаюсь сообразить, прав он или нет. Я ни одному из них ни слова не сказала о том, что думаю, — разве что Бэзилу прошлой ночью. Пожалуй, и ему не стоило. Не считаю я их подлюками, более того, вопреки здравому смыслу, они начинают мне нравиться — но какую-то часть моей души всегда будет мутить от их занятия. Наверное, были времена, когда мир мог мириться с тем, как мы охотимся, как мы поглощаем все на своем пути, но они прошли.
Я сглатываю, сажусь, хватаюсь за ножку стола. — Я ничего такого не имела в виду, — говорю я. — Прости. Я просто не понимаю.
— Ты можешь позволить себе такую роскошь.
Руки соскальзывают, я забываю оберечь голову и, отшатываясь назад, тяжело стукаюсь. От боли искры в глазах, взгляд туманится.
— Я думала, ты заскорузлый старый моряк, которого уже ничем не проймешь, — сознаюсь я. — Думала, тебе наплевать, что там я думаю. В смысле, я же никто, Эннис. Никто.
Он бросает на меня быстрый взгляд — в глазах вспышка молнии — и ничего не говорит, потому что для него это обычное дело — не говорить ничего.
Изнеможение пробирает до костей. Я бы сейчас могла заснуть без всяких снов, в этом я уверена, упасть в беспамятство, пробить которое способны только стены. Будь я глубоководным существом, шторм был бы для меня лишь пейзажем над головой, расписным потолком, над которым — мир.
— Часто оно так? — спрашиваю я устало.
— Дурной день, — говорит он, все поняв неправильно. — Будет и похуже, но и хороших дней будет много.
Я киваю, и она накатывает волной, как случается часто: невыносимая тоска по мужу. Он тоже любит шторма.
— Я много читала, — говорю я. — Рассказать, что я узнала про океан?
Эннис снова молчит, я это принимаю за «нет», поэтому закрываю глаза и проговариваю слова про себя.
Тут он говорит:
— Ну, давай, — и внутри будто ослабевает тугой виток.
— Он постоянно движется вокруг света. Медленно следует от полюсов, частично превращается в лед. Другая часть воды делается солонее и холоднее, начинает оседать. Вода, которая оседает в глубокий холод, продвигается вдоль океанского дна к югу, во тьме, в двенадцати тысячах футов под поверхностью. Достигает Южного океана, соприкасается с ледяной водой Антарктики, а потом ее несет через Тихий и Индийский океаны. Она медленно оттаивает, делается все теплее, поднимается на поверхность. А потом наконец устремляется домой. Снова к северу, через всю бескрайнюю Атлантику. Знаешь, сколько времени уходит у моря на кругосветное путешествие?
— И сколько? — Эннис мне потворствует, но делает это ласково, так что я улыбаюсь.
— Тысяча лет.
У него то же выражение лица, что и у меня. Да и как можно иначе? Кто сделал это невероятное открытие? Кто-то, подобный моему мужу, посвятивший всю свою жизнь поиску ответов на вопросы, которые для других совершенно неподъемны.
— Вот этот океан, который сейчас швыряет нас туда-сюда, — говорю я. — Шестьдесят миллионов лет назад его здесь не было, но потом суша подвинулась, освободила ему место, и теперь он хулиган почище других. Упрямец тоже. Последнее уже не из книги. Это мне Самуэль сказал. — С последними словами я позволяю глазам закрыться. — Мы на самом деле совсем его не знаем, не знаем, что он хранит в глубинах. Наша планета — единственная, на которой есть океаны. Во всей известной нам Вселенной лишь мы оказались в самом подходящем для них месте: не слишком жарко, не слишком холодно, именно поэтому мы и живы: океан производит кислород, которым мы дышим. Если подумать, вообще чудо, что мы здесь оказались.
— Родители учили тебя рассказывать сказки? — спрашивает Эннис, и я вздрагиваю.
— Я… Да. Мама учила.
— И что она думает о том, что ты здесь?
— Она не знает.
— А отец?
— Тоже. Он вообще мало что знает. Удивлюсь, если ему известно мое имя.
Молчание. Завывает ветер.
— У тебя есть дети? — спрашивает Эннис.
Я качаю головой.
— Ты молодая.
