Малыш пропал - Ласки Марганита

В этот вечер, стоя у переезда, они видели, как шлагбаум трижды поднялся и опустился, и мимо прошел не только товарный состав, но и два маневровых паровоза, и долгожданный пассажирский поезд — цепь обшарпанных, видавших виды вагонов третьего класса, но на восторженный взгляд Жана само совершенство.

— О, мсье, — с трудом перевел он дух, рука его судорожно вытянулась, вцепилась в плащ Хилари и не отпускала.

Тем временем шлагбаум снова поднялся, через одноколейный путь устремилась тоненькая струйка автомобилей, но Хилари, посмотрев на рельсы, увидел, что на рычагах подняты запретительные сигналы.

— Боюсь, следующего поезда придется немного подождать, — с огорчением сказал Хилари. — Хочешь, пойдем опять в кафе?

Мальчуган кивнул, последовал за Хилари и без всяких колебаний прошел к тому месту, на котором сидел вчера вечером.

— Опять малиновый сироп? — спросил Хилари, потом принялся вылезать из пальто и тут вспомнил про сверток в кармане.

Незаметно, под столом, он его вытащил и, все еще не показывая, сказал:

— У меня для тебя подарок, Жан.

— Подарок? Для меня? — недоверчиво отозвался тот. Он напряженно нахмурился, лоб его прорезали морщинки. — У меня, что ли, день рожденья? — с сомнением спросил он.

Это напомнило Хилари о цели его поездки.

— Послушай, Жан, ты должен бы лучше меня знать, когда твой день рожденья, — с притворным смехом сказал Хилари. — Он в октябре?

Мальчик печально взглянул на него.

— Нет у меня дня рожденья, — сказал он, потом задумался и спросил: — Потому, наверно, мне никто никогда ничего не дарил, правда, мсье?

— Нет, конечно, не потому, — поспешил ответить Хилари. — Вряд ли кто из мальчиков получал подарки во время войны, люди были заняты, они… они делали оружие, — Хилари хотел, чтобы его голос звучал обнадеживающе, но в нем слышался еле сдерживаемый гнев.

Малыш испугался, однако упрямо прошептал:

— У других мальчиков есть дни рожденья, и они получают подарки.

— Ну, так или иначе, у меня тоже для тебя подарок, — сказал Хилари, стараясь придать голосу ту загадочную веселость, которая запомнилась ему с давних пор при раздаче подарков. — Хочешь посмотреть какой?

Он достал из-под столешницы сверток и протянул мальчугану.

Медленно-медленно лицо Жана разгладила удивленная улыбка. Он посмотрел на Хилари, метнул взгляд на сверток, опять поднял глаза на Хилари. Потом вдруг потянулся, схватил сверток, крепко прижал к груди. И замер в ожидании.

— Ну же, — сказал Хилари, — разверни.

Жан улыбнулся невероятно, неописуемо радостной улыбкой. Осторожно, не спеша освободил сверток от бумаги, и вот наконец перчатки выпали и лежат у него на коленях.

С бумагой в руке он смотрел на них как зачарованный, словно боясь спугнуть мгновение и очнуться. Хилари почувствовал, что до боли закусил губу. Он заставил себя расслабиться и сказал мягко:

— А примерить их ты не хочешь?

Чары рассеялись, бумага упала на пол, мальчик взял перчатки и с усилием, слишком большим усилием принялся натягивать сперва одну, потом другую на левую руку.

— Погоди, Жан, — остановил его Хилари. — Так их не надеть. Давай-ка я помогу.

Он перегнулся через столик, приподнял руку мальчика и перчатку. С беспокойством, перерастающим в тревогу, попытался натянуть красный край перчатки на красные кулачки, но тщетно: перчатки были малы.

— Боюсь, они не подходят, — в волнении сказал он, держа руку — на кончиках пальцев нелепо болталась перчатка.

Жан глянул на нее, сдернул с руки, изо всех сил сжал перчатки в кулачках и заплакал.

Хилари засомневался было, но почти тотчас встал и уже без всяких сомнений подошел к малышу и сел рядом. Обнял его вздрагивающие плечи, притянул к себе.

— Не плачь, Жан, не надо, — уговаривал он с болью в душе. — Забудь про эти дурацкие, скверные перчатки.

— Они не дурацкие, не скверные, — вырвалось у малыша сквозь рыданья, и Хилари крепче прижал его к себе, тихонько твердил: — Не плачь, Жан, не надо, пожалуйста, не плачь.

Мало-помалу мучительные всхлипыванья стихли. Ниже склонившись над малышом, Хилари расслышал сквозь судорожное шмыганье носом:

— Это мой подарок… не дурацкие они, не скверные.

— Послушай, Жан, — прошептал Хилари, — почему бы нам вот что не решить между собой? Решим, будто тебе их подарили к прошлому дню рожденья, когда ты был еще совсем маленький. И, понимаешь, тогда мы сможем решить, что теперь, когда ты вырос и они, оказывается, стали малы, твой настоящий подарок к нынешнему дню рожденья ты получишь завтра?

Малыш разжал кулачки и с грустью посмотрел на скомканные перчатки.

— А мне тогда можно оставить их у себя?

— Ну конечно, можно, — заверил его Хилари. — Ведь у тебя тогда вместо одного подарка будет два, ты разве не понимаешь?

— Я как из чего-нибудь вырасту, сестра Клотильда отдает все Луи, — с сомнением сказал малыш.

Хилари спохватился, что до сих пор обнимает его за плечи. Смущенно убрал руку и задумался, что лучше сказать: «Я сохраню их для тебя» или «Я позабочусь, чтобы у тебя их не забирали». Остановился на втором, потом достал носовой платок и старательно вытер малышу глаза.

— Сморкайся, — сказал он, вспомнив дни своего раннего детства. Жан послушно высморкался и улыбнулся полными слез глазами.

— Ну а теперь, как насчет малинового сиропа? — сказал Хилари. — Если не поторопишься, не успеешь выпить еще стакан.

Он увидел, что малыш украдкой вытащил перчатки из-под столешницы, скомкал, крепко сжал узелок в левой руке. И принялся за сироп; сам же Хилари при этом молча потягивал пиво.

Уже пора задавать Жану вопросы, говорил он себе, но о чем спрашивать?

Если он мой сын, мы встретились лишь однажды, при его рожденьи, и с тех самых пор больше никогда не были вместе. Он мог бы рассказать, какие у него были игрушки, — но я их никогда не видел. Мог бы рассказать про ребятишек, которых знал, — но я никогда с ними не встречался. Если б он помнил, в какое местечко его целовали, с какими словами укладывали спать, все равно я не знал бы, происходило ли это между Лайзой и моим сыном. Я не знаю даже уменьшительно-ласкательных имен, которыми они, вероятно, называли друг друга.

Но это навело его на мысль.

— Жан, — сказал он, — я знаю, как тебя зовут, а как зовут меня, ты, мне кажется, не знаешь, верно?

— Да, мсье, — сказал Жан, оторвавшись от сиропа.

— Меня зовут Хилари, — медленно произнес он, внимательно глядя на мальчика. — Как по-твоему, это хорошее имя?

Мальчик задумался, похоже, оценивал имя.

— По-моему, очень хорошее, — сказал он наконец.

— Ты когда-нибудь прежде его слышал?

— Нет, — ответил Жан и вновь склонился над сиропом, и в его лице Хилари не заметил ни проблеска узнавания.

Но он не отступал:

— А какие женские имена тебе нравятся больше всего?

— Женские имена… я, наверно, совсем не знаю, — неуверенно ответил Жан.

— Ну, что ты такое говоришь, — с деланным смехом сказал Хилари. — У всех сестер есть имена, ты разве не знаешь? А как же сестра Тереза, которая открывает дверь, и сестра Клотильда, которую ты только что называл?

— А, эти имена, — теперь уже понял Жан. — Я не знал, что это женские имена. Я думал, это просто имена сестер.

— Мое любимое имя — Лайза, — продолжал Хилари.

— Красивое имя, — сказал Жан с улыбкой.

— Ты когда-нибудь прежде его слышал? — настойчиво добивался Хилари.

Жана бросило в дрожь, он метнул на Хилари быстрый взгляд и прошептал:

— Нет, мсье.

О Господи, теперь я опять его испугал, подумал Хилари. Когда я произнес «Лайза», он улыбнулся. Но значит ли это что-нибудь? Красивое имя… но разве он не мог бы улыбнуться, скажи я вместо Лайзы «Джойс»?

Не в силах я больше ни о чем допытываться, в отчаянии подумал Хилари, это мучительно для нас обоих и ни к чему не ведет. Все равно я по-прежнему не понимаю, с чего начинать расспросы.

К тому же, подумал он (но даже самому себе в этом не признался), если я и дальше стану допытываться, может случиться, я дознаюсь, что он определенно не мой сын.