Улицы гнева - Александр Былинов

Однажды на профилировку немцы привели доставленных издалека новичков. Их было несколько сот. Изможденные и плохо одетые, обдуваемые северным ветром, они прокладывали новую трассу на Скопино там, где прежде проходило железнодорожное полотно. Они выкорчевывали шпалы, таскали носилками землю, каждый день хоронили оледеневшие трупы своих товарищей.

Дорога, как исполинский удав, пожирала людей.

Марта высказала это Лехлеру. Все началось из-за бочки.

Оказывается, эти люди каждое утро совершают рейс с огромной бочкой: от барака к месту работы.

Они при этом пели. Да, да, она не ошиблась. Фальшивя и задыхаясь, они пели «Катюшу». Вода хлюпала в бочке. Вода, которая голодным людям, в мороз, совсем не была нужна...

Выходила на берег Катюша, На высокий на берег крутой...

Это было жутко. Пренебрегая опасностью, Марта прошла кордон незнакомых конвоиров-автоматчиков, на время работ подчиненных Лехлеру, и очутилась у огромной, окованной льдом бочки.

Выходила, песню заводила...

Она спросила по-немецки, а затем по-русски, кто придумал эту идиотскую затею с бочкой и почему они поют. Кто-то ответил, что бочка — это их последний крест, что они прикованы к ней, как рабы, а петь их заставили автоматчики, чтобы было веселее.

Про того, которого любила...

Она тотчас же разыскала Лехлера и рассказала обо всем. Вот тогда-то она и сравнила дорогу с удавом, пожирающим людей.

Лехлер вызвал начальника охраны и приказал: пусть те, кто поет, уходят на покой. Унтер щелкнул каблуками и вышел. Вскоре Марта узнала: люди расстреляны.

Марта рыдала. Ее успокаивал Лехлер. Он лицемерил, рыхлый, толстый боров.

— Я не знал, Марта, что вы так воспримете. На Литейном вы вели себя лучше. К тому же те, о которых вы сожалеете — поляки, евреи. Эта накипь подлежит поголовному уничтожению. Такова воля фюрера. Есть приказ Кальтенбруннера.

Вечером Марта опять дала себе волю, но Петр Захарович почти не успокаивал ее. Он потребовал выдержки, терпения.

— Придет время, Марта. До поры стерпи, выжди. Не проявляй, слабости. Пробьет час — скажешь свое слово.

И вот нынче, сдается, пробил тот час.

Лехлер полулежал на подушках. Он изменился за какие-нибудь сутки — под глазами мешки, щеки потемнели и отвисли, пальцы рук напоминали сардельки, которые он так любил. Взгляд его был жалок.

Марта слушала слабый голос шефа. Его таки настигла вода. Он чувствует ее повсюду. Вода в сосудах, в кишечнике и, кажется, даже в мозгу. Какой-то астролог из Афин — Лехлеру, оказывается, довелось побывать и в Греции — предсказал ему неприятности из-за воды. Так и случилось. Еще в детстве вода подстерегала его...

— Дайте руку, Марта, — завершил Лехлер. — Вы, я надеюсь, замените меня здесь. Кто знает, может быть, вам суждено... — Он держал руку Марты в своих холодных сардельках. — Вы знаете дело... разбираетесь и в хозяйстве... довольно грубом хозяйстве. Главное — дороги. Дороги — это не удав, как однажды заметили вы, Марта, а становой хребет, позвоночник военного организма. Недаром фюрер всюду проложил автострады... Кто хочет нанести удар по империи, тот портит дороги, после дождей уродует их колесами и гусеницами машин, тракторов и танков и в зимнюю непогоду не освобождает от снега, от наледи. Все время я ждал фюрера. Каждую минуту. Вы должны быть готовы к встрече...

Лехлер прикоснулся губами к ее руке и откинулся на подушки.

— Благодарю вас, Отто, за доверие, — сказала Марта как можно спокойнее. — Смогу ли я его оправдать? Мне стоило бы подумать.

— Вас хорошо знают везде, — возразил Лехлер, пошевелив набухшими пальцами. — Вы бывали с нами повсюду... Вы доказали свою преданность рейху, и вам доверяют. Я рекомендовал вас, и вы будете утверждены. Как жаль, что нам не довелось...

Но убеждать ее не надо было. На какой-то миг она даже испугалась, что не сдержится и выкажет свою радость и Гейнеману, прибывшему из Кривого Рога на очередную инспекцию, и начальнику «зеленой» жандармерии, чьим согласием тоже заручился Лехлер. Слишком уж неожиданный сюрприз. Поскорей бы повидать Петра Захаровича, услышать: «В добрый час, смелее, Марта!..»

В последний раз она приготовила Лехлеру кофе.

— Битте, майн фройнд...

Марта увидела на столе пузатый ножичек и вспомнила акцию на Литейном.

— Подарите мне этот ножик на память, — попросила Марта.

— Возьмите.

Лехлера усадили в машину, и Марта при всех поцеловала его в холодный лоб.

Гейнеман пригласил ее в столовую. Там они пообедали вчетвером: вместе с Гейнеманом приехали золотушный Меккер и пожилой склеротик Ганс Энценсбергер. В столовой пм отвели отдельную комнату, и Гейнеман, изрядно выпивший, танцевал с Мартой под губную гармошку Энценсбергера.

— У него не было никаких дел, — уверял Гейнеман Марту, прижимаясь к ней и касаясь щекой ее волос. — Никаких дел, принимать вам нечего... Мы избавились от бездельника, у которого только и было что крупные связи в генштабе да этот психопатический ноготь на мизинце. Больше ничего. Я старался спихнуть его на Восток. Не вышло. Теперь поработаем мы.

«Поработаем, поработаем», — пело все внутри у Марты. Гармошка визжала какой-то фокстрот, склеротик смешно отдувался, обсасывая сверкающую никелем пластинку. У Марты кружилась голова. Они в конце концов приучат ее пить. Гейнеман привез из Кривого Рога бутылку приличного вина. Специально для Марты. Там у них тоже невесело...

— А что у вас? — спросила Марта.

— Банды. Партизанские банды.

— Я слышала, что главарей уже поймали. Отпустите меня, шеф.

Он высвободил ее.

— Они тяжело ранили гебитскомиссара.

Меккер уже успел наполнить рюмки. Они выпили, потом опять танцевали.

— Партизаны вовсе обнаглели, — заметил Гейнеман. — У вас тут спокойно?

Марта кивнула: да, у них спокойно. Город Павлополь — старинный, добрый город.

— Берегите себя, Марта, — сказал Гейнеман. — Здесь, говорят, прячется какой-то большой секретарь. Я вас заберу к себе, хотите?

— У меня трое детей, майстер.

— Вас подводит темперамент.

— Я немка, — сказала Марта. Густые волосы ее мягко хлестнули по щеке Гейнемана.

— Черт...

Потом они пошли «принимать дела».

Во дворе выстроился разномастно обмундированный люд. Это был павлопольский добровольческий отряд дорожной жандармерии. Многих Марта знала в лицо и по имени. Но сегодня, появившись вместе с криворожским гаулейтером перед строем, она вдруг ощутила страх. Удастся ли ей справиться с этой бандой? Выдержит ли она смертельное напряжение двойной игры?

Гейнеман представил, отряду нового начальника.

— Это женщина... — отрывисто говорил Гейнеман, а Марта переводила его слова, словно происходящее не касалось ее. — ...Это женщина великой Германии. Фрау Марта Трауш — представительница великой нации, которая принесла вам всем освобождение... Подчиняться как командиру и уважать как женщину...

Когда Гейнеман окончил, кивнув Марте, она вдруг выбросила руку и крикнула:

— Хайль Гитлер!

Гейнеман автоматически повторил приветствие. Сотня рук взлетела к небу, и из глоток вырвалось ответное: «Хайль!..» Мурашки поползли по спине Гейнемана. Вот она, настоящая женщина, истинная немка!

Глава седьмая

1

Слова убитого Канавки сбывались: тайные партизаны действуют. Риц негодовал.

Донесение выглядело достаточно уныло.

Касается: отчет о положении. Отношение: приказ штаба 36/42...

И затем обыкновенная жвачка. Не очень откровенная, чтобы не заподозрили в панике и не подумали как о трусе. На его долю пришелся чуть ли не самый черствый кусок в этом генерал-комиссариате.

На днях неизвестные взорвали железнодорожный мост через Волчью, только что восстановленный силами дорожных частей. Риц спозаранку ездил смотреть на покойника. Холодные волны равнодушно вылизывали его железный скелет.

… Поведение населения в общем можно считать удовлетворительным. Большинство согласно с мероприятиями немецких властей. Поведение немецких солдат все хвалят...

На обоих берегах суетились саперы, наводя понтонный мост. Никому не удастся задержать победоносное движение на восток. Пусть говорят что угодно, но Риц убежден, что тот большевик, Харченко, был партизаном. Другой бы открылся после того, что применили к нему ребята из СД.

Следует отметить, что деятельность банд не прекращается и тайно продолжает развиваться. Можно усмотреть два течения, а именно: одно — коммунистическо-большевистское, другое — национально-украинское. За отчетный месяц было задержано 327 человек. В результате чистки, произведенной СД, выявлено 303 политически неблагонадежных...