Обратный счет. Книга третья из серии «Сказки мегаполиса» - Марина Зосимкина

сугробе? Надежда хмыкнула. В отличие от тирана Лапина она сентиментальной

не была.

Дверь во вторую комнату была приоткрыта, и Надежда, естественно,

завернула в нее, будто решив, что ей туда и надо. «Фигасе», – чуть не

произнесла она вслух, оказавшись там.

Помещение было просторным и потому казалось почти пустым. В

комнате ничего не было, если не считать компьютерного стола с большим

монитором на нем, музыкального центра на низкой тумбе и удобного кресла у

окна, в котором, наверно, приятно по вечерам сидеть и слушать классическую

музыку. Или что слушает, сидя в кресле, Лапин? «Прощание славянки»?

Видимо, это его кабинет.

Она бы так и решила, что кабинет, если бы не повернула голову в другую

сторону, отметив периферийным зрением, что там, у стены, сейчас несколько

заслоненной раскрытой дверной створкой, имеется что-то еще. И увидела

прикрепленную к потолку стальным кронштейном массивную боксерскую грушу.

Груша слегка покачивалась на тросе, как будто только совсем недавно ее

оставили в покое. Это была не новенькая груша, приобретенная для понтов, а

груша-ветеран, с белесыми потертостями на кожаных швах, и хорошо

различимыми вмятинами на теле. Рядом с ней на стене висела пара таких же

не новых боксерских перчаток.

Левее груши размещалась штанга, установленная на массивных

подставках тренажера. И сам тренажер. Тренажер и штанга – это все не так

интересно. А вот боксерская груша почему-то привела Надежду в

замешательство… Она прищурилась близоруко. На стене, рядом с перчатками,

в простой деревянной рамке немного вкривь висела фотография четырех

пацанов в полевой армейской форме, облепивших броню бронетранспортера. В

одном из них она рассмотрела знакомые черты, но был он тощий и почти

черный от загара. А сам бронетранспортер стоял на фоне белых минаретов, и

Надя почему-то решила, что это отнюдь не мирный город Душанбе.

Сюрприз. Еще один. Разве может денежный мешок, скрывающий внутри

бесформенных костюмов обмылок брюха и вялые конечности, свирепо месить

боксерскую грушу пока из нее тонкой струйкой на пол не посыплется песок?

Или будет вешать на стену старую черно-белую фотографию, где он снят с

армейскими друзьями?

Она повернула голову и наткнулась на его взгляд. Лапин смотрел на нее.

Иронично? Насмешливо?

И тогда она вдруг увидела. Она увидела рядом с собой… Как это теперь

говорят?.. Мачо. Матерого мачо. Это открытие ее сбило с толку и привело

мысли в смятение, но одновременно и включило внутренний рубильник, от

времени запылившийся. Брутальные мужчины всегда пробуждали в ней

алчность. Не корысть, а алчность. Ни к любви, ни к простому сексуальному

интересу таковое чувство отношения не имело. Скорее к спорту или

коллекционированию. Коллекция Киреевой, правда не такая большая, как ей

приписывала завистливая молва, пополнялась в последний раз давно. Надежда

думала, что к собирательству уже охладела, и этот всплеск азартного

предчувствия победы тем более ее удивил. Потому что ее коллекция состояла

из побед.

Жажда победы возникала у нее, только если мужик сам напрашивался,

чтобы его наказать, то есть был несносен и строптив, разговаривал не столько

грубо, сколько высокомерно и имел завышенную самооценку. Естественно, он

должен быть не вульгарным трамвайным хамом, коих пруд пруди, а в нем

должно иметься что-то такое, чему завидуют другие мужики и пускают слюни

бабы. То есть трофей должен быть во всех отношениях достойным.

Одержать победу над мягким, как пластилин, инфантильным слабаком,

невелика честь. А с бабниками она даже на соседних стульях не садилась.

Циничные придурки, хоть флюидов и много испускают.

Но, для справочки, Надежда никогда не опошляла свой чистый спорт

финальной близостью. Никаких кроваток в перспективе побежденной стороне

не светило. Потому что понятно, что до кроватки ты ему королевна, а после –

просто удобная подушка. Или подстилка, которой при необходимости можно

наполировать штиблеты, и подстилка не пикнет.

На последнем этапе она всегда умела вырулить ситуацию в нужную

сторону. Сафари заканчивалось тем, что Киреева вытирала прирученному

зверю сопли, успокаивала, сулила нежную дружбу навеки и строгим тоном

наставляла ценить жену, а тот кивал, соглашаясь, и смотрел на нее с тихим

обожанием.

Давненько не испытывала она такого азарта. Со временем

коллекционировать победы стало скучно. Все повторялось, и каждый раз все

было однообразно и очень предсказуемо. Неинтересно. Неинтересный народ

мужики. И легкоуправляемый.

Неужели ей вновь захотелось почувствовать свою силу? Скрутить этого

тигра-людоеда? Только потому, что у него дома обнаружилась боксерская

груша?

Заиграли магическим светом глаза. Губы сами сложились в улыбку, чья

магия стоила магии глаз. Боясь выдать себя, она спешно решала, что ей со

всем этим делать?

А, да что там! Нырнем? А нырнем. В конце концов, может, он меня и не

заметит. Хотя зачем лукавить? Разве когда-нибудь не замечали тебя мужчины,

которых ты назначала себе в жертву? Но прежде – дело.

Надежда стояла напротив разверстой ниши платяного шкафа и

задумчиво смотрела внутрь на пиджачно-брючную стену. Лапин не обманул. У

него действительно было много всего. Дюжина костюмов – это вам не хухры-

мухры, это сила. Тут были костюмы шерстяные, на зимние холода, были из

благородного шелка на весну и осень, были льняные на лето. И все без

исключения они были серые. Серые – в смысле цвета, а не в смысле того

бутика, в котором были приобретены. Здесь был костюм серо-коричневый, и

серо-голубой, и серо-зеленый, а также мышино-серый, серый в рубчик, в

полосочку, елочку и в серые конопушки.

Киреева была озадачена. Нет, она ничего не имела против этого чудного

универсального цвета, но все же ей хотелось, чтобы они предстали перед жюри

яркой парой, а не умеренно скромной, как интеллигенты из провинции.

Сама она одела маленькое темно-синее, почти черное, платье из

велюрового трикотажа с кружевным воротником-стойкой под самое горло. Но

платье имело спереди кокетку из тончайшей паутины синего шифона,

достаточно глубокую, чтобы мужской взгляд не сразу мог от нее оторваться, а

тесные шифоновые рукава до самых запястий дополняли интригующую

картину. Платье едва закрывало колени и сидело на ней изумительно.

– А где у вас рубашки? – оптимистично спросила его Надежда, которая не

торопилась признавать свое поражение и все еще рассчитывала соорудить ему

образ из подручных средств.

Лапин гордо раздвинул соседнюю створку и махнул рукой в сторону

ослепительно белых сорочек, которых было еще больше, чем пиджаков. Ни

тебе черных, ни тебе красных, ни тебе в полосочку-клеточку.

– Галстуки показывать? – спросил он самодовольно, расценивая ее

молчание, как комплимент.

– Скажите, Иван Викторович, а что-нибудь еще из одежды у вас есть?

Что-нибудь менее… официальное? Что-нибудь поярче? – спросила его Надя с

жаркой надеждой в голосе.

Лапин обиженно проговорил:

– Что я вам, прощелыга какой-нибудь, чтобы как попугай одеваться?

– Ну почему обязательно – как попугай? Просто иногда можно позволить

себе небольшую вольность, – рассудительно отвечала она, проникнув в глубину

шкафа и обнаружив там нечто интересненькое.

Там, на задворках, тосковали неформатные вещи, по счастью, не

изгнанные хозяином насовсем. В числе прочего нашелся и черный замшевый

пиджак, и песочно-рыжие тонкой шерсти брюки.

– Я это не одену, – заартачился Лапин, но Надя умела быть вкрадчивой.

– Ну, Иван Викторович, ну дорогой, вы только примерьте, а если не

понравится, то и не надо, в сером костюме будем зажигать.

Она вышла, чтобы не мешать мужчине переодеваться, а потом снова

вошла, и, осмотрев его с ног до головы, все равно осталась недовольна. К чему

вообще тут этот глупый галстук? Надежда решительно произнесла:

– Иван Викторович, у вас цепочка золотая есть? Толстая? Должна

иметься, вы же в перестройку наверняка пальцы гнули. Нужна цепочка, нужна

печатка. Есть?

Лапин, конфузливо жмурясь, порылся на полке с водолазками и

джемперами и извлек из глубин футляр, из которого достал толстенную золотую

цепь и перстень-печатку.

– Супер! Настоящие вериги, – одобрила Киреева. Она тут же заставила

его снять галстук и взамен него надеть эти «вериги», расстегнув пару пуговиц.

Потянула его к зеркалу и придирчиво их обоих осмотрела. Лапин выглядел

непривычно, но об этом потом. Чего-то все еще не достает для завершения

ударной мощи его нового образа. Так, чего не достает?.. Черный замшевый

пиджак, песочные брюки, черный кожаный ремень, ослепительно белая