Библия и наука - Сборник статей

Впрочем, гипотеза о происхождении обезьяны от человека в современных околонаучных мифах есть явление скорее периферийное, которому не следует уделять значительное внимание. Чтобы разобраться в иррациональных истоках околонаучного мифотворчества, следует сконцентрировать внимание на его узловых моментах, проследить зарождение мифологических мотивов из «коллективного бессознательного» европейского общества по другим формам духовной жизни – прежде всего, по содержанию художественного творчества. Ведь, согласно взглядам Юнга, «дело художника состоит в том, чтобы в силу своей особой близости к миру коллективного бессознательного первым улавливать совершающиеся в нем необратимые трансформации и предупреждать об этих трансформациях своим творчеством»[23]. Какие сигналы о надвигающейся эпохе господства околонаучных мифов подавало европейское искусство?

Отто Бенеш – исследователь творчества известного художника Питера Брейгеля Старшего (1520–1569) – отмечает, что на его полотнах «люди изображаются в виде каких-то манекенов, игрушечных персонажей, что у него они все "на одно лицо"»[24]. Эти люди, как пишет Бенеш, представляют «часть безликой массы, подчиненной великим законам, управляющим земными событиями так же, как они управляют орбитами земного шара во вселенной. Содержанием вселенной является один великий механизм. Повседневная жизнь, страдания и радость человека протекают так, как предвычислено в этом часовом механизме»[25]. Такое понимание мира зарождалось в бессознательных глубинах европейского общества где-то за сто лет до работ Ньютона (1642–1727), законы которого можно было бы использовать в виде некоего научного основания для подобного механистического понимания мироустроения. В полотнах Брейгеля мы, судя по всему, сталкиваемся с художественным выражением процессов, происходящих в «коллективном бессознательном» семнадцатого столетия. В дальнейшем эти процессы оформились в виде механистических представлений о мире – первого варианта «научно обоснованного» материалистического учения.

Такое механистическое понимание действительности, несомненно, сыграло определяющую роль и в становлении эволюционных идей. Еще в XIX столетии русский мыслитель Николай Яковлевич Данилевский писал, что теория эволюции есть «купол на здании механистического материализма, чем только можно объяснить ее фантастический успех, никак не связанный с научными достижениями»[26]. В самом деле, если живые организмы – это некие механизмы, то более «простые» из них должны были появиться раньше, чем более «сложные». Также и мельчайший «узел» этих «механизмов» – живая клетка – должна была в какой-то момент времени «самособраться» из своих «деталей» – биологических молекул. В таком понимании сначала должен был появиться некий «первичный бульон» из органических молекул, а затем уже простейшее живое существо. Здесь мы сталкиваемся со взаимодействием околонаучных мифов и с подчинением их определенным рациональным условиям, обязательным для всякой идеи, претендующей на статус научной теории. Но при этом идея о возникновении жизни из неорганического вещества зарождается в европейском обществе прошлых столетий все же в иррациональном, поэтическом, явно связанным с «коллективным бессознательным».

Речь идет о стихах, сочиненных «философствующим» эволюционистом Эразмом Дарвиным (1731–1802) – дедом Чарлза Дарвина. В этих стихах говорилось о «самозарождении миниатюрных крохотных форм органической жизни в волнах океана», о том, что «эти формы становились все сложнее и сложнее»[27]. Исследователи отмечают, что в детстве Чарлз часто слушал обсуждение взглядов своего деда[28]. Можно предположить, что это во многом способствовало формированию его мировоззрения.

Весьма симптоматично, что первое художественное изображение «обезьяно-человека», выполненное в свое время профессором Эрнстом Геккелем, также появилось задолго до того, как на суд общественности были предъявлены первые «вещественные доказательства» его существования – кость бедра и верхняя часть черепа[29].

Дальнейшие исследования, правда, опровергли этот скороспелый вывод.

Однако найденные кости до сих пор встречаются в некоторых учебниках как свидетельства в пользу существования нашего обезьяноподобного предка. Другие свидетельства по этому поводу, как показывает беспрестрастное расследование, имеют аналогичную степень достоверности[30]. Но вера в то, что «обезьяно-человек» когда-то существовал, от этого нисколько не умаляется.

Почему же околонаучный миф о «питекантропе» оказал гораздо более сильное воздействие на жизнь человечества, чем, к примеру, не связанный с наукой миф о Змее Горыныче. Что же заставляет следовать этой вере самих ученых, у которых, казалось бы, есть возможность во всем разобраться?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно вспомнить об одном эксперименте, проведенном учеными-психологами. «Группе испытуемых были предъявлены две палки, одна несколько длинее другой. При этом всех, кроме одного, заранее попросили дать неправильный ответ. И когда очередь дошла до человека, ничего об этом не знавшего, то он, не раздумывая, присоединился к общему мнению, поверив ему больше, нежели своим глазам»[31].

Разобраться в сути этого опыта, а вслед за этим и в проблемах распространения околонаучных мифов нам также поможет психология – прежде всего, взгляды известного русского ученого Владимира Михайловича Бехтерева.

Еще в самом начале XX столетия Бехтерев призывал очень внимательно отнестись к фактору внушения, «иначе целый ряд исторических и социальных явлений получает неполное, недостаточное и частью даже несоответствующее освещение»[32]. Такое же несоответствующее освещение получают в сознании ученых, педагогов, а вслед за ними и всего общества, околонаучные мифы. Их широкое распространение, как принято считать, обусловлено их научной обоснованностью. На самом же деле роль науки здесь косвенная и связана с особенностями действия механизма внушения. Как утверждают специалисты-психологи, внушение наиболее успешно действует тогда, когда человек испытывает «доверие к тому, кто внушает»[33]. Доверие же современное общество испытывает к тому, кто выступает от лица науки, практические успехи которой для всех очевидны. Один исследователь писал по этому поводу следующее: «…мы часто не в силах сбросить иго чужого мнения и власть особого внушения, которое я бы назвал гипнозом научной терминологии. Пусть нам предъявляют непонятные и невероятные вещи, но если говорят с ученым пафосом, да еще облекают его в форму латинских или греческих терминов, мы уже слепо верим, боясь быть изобличенными в невежестве»[34].

Во всем этом и сокрыта внутренняя сила околонаучного мифотворчества, успешно реализующаяся не только в малообразованном обществе, но и в высокоинтеллектуальной среде. Ведь, как писал Бехтерев, «сила личности обратно пропорциональна числу соединенных людей. Этот закон верен не только для толпы, но и для высокоорганизованных масс»[35], к которым, в частности, можно отнести учебные аудитории самого разного уровня. Относительно высокий интеллектуальный уровень отдельно взятых представителей этих аудиторий не является препятствием для распространения околонаучных мифов, поскольку «сила внушения возрастает в коллективе»[36] и «при проведении внушения его действенность тем более разительна, чем к большему количеству лиц оно одновременно обращено»[37]. Еще в античные времена бытовало мнение: «один отдельно взятый афинянин – это хитрая лисица, но когда афиняне собираются на народные собрания… уже имеешь дело со стадом баранов»[38]. Современные психологи также утверждают, что «чем больше организация, тем неизбежнее ее спутниками выступают безнравственность и не желающая ничего видеть глупость»[39]. Что же касается научных и образовательных организаций, ответственных за распространение околонаучных мифов, то здесь мы сталкиваемся с инфраструктурами не просто большого, но гигантского масштаба.

Особенностью функционирования этих инфраструктур является охват ими фактически всего детского населения. В то же время несформировавшееся детское сознание, как писал Бехтерев, обладает поразительной внушаемостью[40], которая усиливается авторитетом учителя, играющим в деле внушения огромную роль[41], а также, как уже указывалось, авторитетом науки, от лица которой учитель якобы выступает. Учащиеся средней школы большей частью впитывают содержание околонаучных мифов, глубоко о нем не задумываясь, доверяя во всем педагогу. В то же время результатом подобного бесконтрольного вторжения в сознание человека внушаемой установки является, по утверждению Бехтерева, то, что личность ее практически не в состоянии отвергнуть, даже когда видна ее нелепость[42]. Приведем лишь один пример внушения подобных нелепых идей через современные учебники естествознания.