Я вас жду - Михаил Шмушкевич

Подполковник после небольшой паузы, глядя вдаль, продолжает:

— Дети во всём мире вроде одинаковые, на романтическую волну настроены, приключенческой литературой увлекаются, о кругосветных путешествиях мечтают… Всё же наши — особенные: сердца их людям служить готовы. Сознательные! Ваш куда метил?

— Никуда.

— Как так? Голая экзотика?..

— Ой, пожалуйста, не шутите, — умоляю.

Он встаёт, протягивает мне руку и снова с твёрдой убеждённостью заверяет: к вечеру беглец будет у него в кабинете.

— Товарищ подполковник, я вас очень прошу…

— К вечеру ваш малыш будет здесь, — повторяет он в третий раз. И взглянув на меня, спрашивает: — Потом? К отцу?

— Нет, — отвечаю. — Ни в коем случае. Разве что сам…

— Одобряю, — доволен моим ответом подполковник. — Так держать, товарищ Троян!

Брожу по Одессе. Осень здесь почти не чувствуется: солнце светит по-летнему, прохожие в лёгкой пёстрой одежде. Все куда-то торопятся, разговор громкий, смех весёлый, раскатистый — южане! Тут и там встречаются стройные парни в бескозырках с золотыми буквами на околышах. Любуюсь морем, а мысли мои заняты Русланом — где он сейчас? В трюме одного из тех вон выстроившихся у причалов судов или уже уплыл туда, за не видимую глазу черту, где бирюзовое небо сливается с водой?

Вспоминаю разговор с Русланом о его недостойном поведении во время уборки класса. Распекаю, а он слушает вполуха, с равнодушным, отсутствующим взглядом. Стало быть, уже тогда мысленно находился на каком-то корабле…

— Мы с Михайликом обратно дружим, — заявляет Руслан, когда прекращаю его пилить.

— Не «обратно», а «снова».

— Не обратно, а снова, — повторяет он подчёркнуто послушно.

Теперь, когда пишу о побеге Руслана, могу безошибочно, до малейшей подробности, рассказать, как развивались события.

Бежать, признался мне Руслан, он окончательно решил в тот день, когда рассорился с классным руководителем Оксаной Ивановной Кулик. Первым долгом задумался над содержанием записки, которую должен написать, дабы я не очень встревожилась. Покончив с этим, занялся заготовкой продуктов.

На столике, где стоял телевизор, под салфеткой, лежали деньги. Двадцать один рубль. «Захватить бы их с собой, — появилась у него мысль. — Продуктов в буфете полно, зарплата через два дня». Решил и — сделал. Выдержал всё же недолго — положил деньги на прежнее место. «Вор! — выругал он самого себя. — А если взять пятёрку, всего одну пятёрку и написать: «Я временно взял пять рублей, отдам»? Нет, ни копеечки! Галка права: у животных и то есть совесть».

Ночью Руслан оставил на своей постели заранее приготовленную записку, взял три рубля на случай, если понадобится уплатить за проезд, вылез в окно, с вечера оставленное открытым, и махнул через огороды на бугор.

Внизу перед ним лежала Сулумиевка. Кое-где мигали электрические огни. Вон почта, сельсовет, Дом культуры, школа, медпункт, гараж, вон стройка… Влево от гаража — домик с выкрашенным в голубой цвет крылечком. Три деревянные ступеньки, открой дверь — увидишь Галку. Она спит, ничего не подозревая. Утром будильник её разбудит, а его, Руслана, нет!

Мальчик почувствовал, как защемило сердце, защекотало в ноздрях, будто горькую редьку ел.

А что, если вернуться, раздеться и — юркнуть в постель? Хотя бы положить под салфетку трёшку. Нет, не вернётся! Галка его поймёт, поймёт, что плыть вдоль берега неинтересно. Открытое море — совсем другое дело.

До шоссе он добрался, когда взошло солнце. Мимо с завыванием, как ветер в степи, проносились грузовики, легковые машины, автобусы. Рюкзак, болтавшийся на спине, был лёгок, и Руслан мог идти быстро.

На одном перекрёстке его остановил милиционер.

— Куда? В школу? — интересуется тот, слезая с мотоцикла.

«Скажу, что в школу, он спросит, в какую. Уж лучше говорить правду», — быстро соображает Руслан.

— В Одессу.

— В Одессу?! Пешком?!

Паренёк не теряется. Сочиняет похожую на правду историю: он из Самойловки (называет соседнее село). Отец и мать ещё вчера выехали в Одессу хоронить дедушку, а его взять не захотели. Вот он сам…

— Где же, на какой улице в Одессе живёт твой дедушка? — спрашивает милиционер с сочувствием.

— Нигде. Он же умер!

— Ох, да, — спохватывается милиционер. — Извини. — Он хочет ещё о чём-то спросить, но Руслан перебивает:

— Товарищ сержант, посадите меня на попутную, а то на похороны опоздаю.

Сержант милиции оказался удивительно добрым человеком: остановил грузовик, спросил шофёра, куда едет, устроил беглеца в кабину… А вот шофёр, грузный дядька такой и лицом неприятный, не поверил Руслану. Ни одному его слову. Не отрывая взгляда от дороги, он то и дело с ухмылкой произносил: «Брэшэш!»

— А ну-ка, пацан, скажи, что растёт без корня?

Руслан подумав, отвечает:

— Камень.

— Очко! А что цветёт без цвета?

— Ничего.

— Ничего? О-го-го-го! Папоротник, пацан.

А под самой Одессой шофёр заявляет:

— Послушай-ка, хлопец, сюда. Я тебя, значит, в детскую комнату милиции сдам, а тамочки разберутся, кто ты на самом деле есть.

— Пожалуйста, — идёт на риск Руслан. — Начальник милиции мой дядя, мамин брат.

— Брэшэш! Фамилия у него какая? Живо, живо, ну!

— Грицай. Полковник Грицай, — называет, не задумываясь, Руслан фамилию нашего колхозного сторожа. — А что?

— Да так!..

Трудно по ответу и выражению лица шофёра угадать, знает ли он настоящую фамилию начальника областного управления милиции или не знает.

Грузовик, замедлив ход, въезжает в предместье города. Рядом со старыми, доживающими свой век домишками мелькают новые многоэтажные строения, бегут назад деревья в лёгкой позолоте, скверы. Трамвай вылетает из-за угла, площадь, милиционер… У Руслана ёкает сердце: шофёр резко затормозит, высунет голову из кабины и позовёт постового.

Но машина останавливается не здесь. Она делает резкий поворот у вокзала, и шофёр сдаёт беглеца прямо в руки женщине в милицейской форме.

Женщина — младший лейтенант. Она Руслана не бранит, даже не сердится. Она только не верит его вымыслам.

— Почему не называешь свою настоящую фамилию? — допытывается.

— Разве я виноват, что она смешная? — невинно пожимает плечами Руслан.

— Ладно уж, помолчи, — останавливает его младший лейтенант. — Цыплёнок, так Цыплёнок. А каким образом ты оказался на дороге Киев — Одесса, если живёшь во Владивостоке?

— Я же говорил. Пешком пришёл.

— Из Владивостока? Рада бы поверить, да на сказку смахивает, — смеётся она. — Известно ли вам, товарищ Цыплёнок, что оттуда к нам почти восемь тысяч километров?

— А как же!

— И — пешком?

— Я — армейским шагом.

— Ясно. Сколько же километров отмахивал за день?

— Пятьдесят, а то и шестьдесят.

— Молодец. Сколько же у тебя занял этот марш-бросок? — не даёт ему опомниться женщина в милицейской форме.

— Двадцать четыре дня.

Младший лейтенант предлагает беглецу помножить пятьдесят на двадцать четыре, и тот убеждается, что поторопился с ответом.

— Окончательно заврался, — смеётся она.

«Заврался, — соглашается Руслан. — Ну и что же? Моря мне всё равно не видать, пусть в тюрьму посадят!»

Он думает обо мне, боится моего упрёка: «Руслан, опять?» Другое дело, если посадят в тюрьму… Галка будет себе жить спокойно, а то какая у неё жизнь? Вечное беспокойство! Интересно, что она сейчас поделывает? Плачет наверняка?

Слёзы навёртываются на глаза Руслана. Жалко ему Галку, ох, как жалко!

Он вспоминает: когда болел гриппом, я целыми ночами просиживала у его кровати. Кто он Галке? Ну кто? Никто. А волнуется, старается… Зачем же её подводить?

— Отправьте меня в тюрьму. Я три рубля украл…

Женщина в милицейской форме хмурится. Она подходит к телефону, звонит какому-то Ивану Семёновичу, рассказывает о Руслане, а тот отвечает, что приедет.

«В тюрьму звонила», — догадывается Руслан. От этой мысли его бросает в дрожь. Он съёживается в клубочек на длинной и широкой скамье, кладёт под голову рюкзак. Думает о том, о сём, пока не засыпает.

— Мальчик! — будит его младший лейтенант.

Он кулаком протирает заспанные глаза, садится. Опустив ноги на кафельный пол, оглядывается. На потолке горит большая люстра. Смотри, уже ночь. Грохот поездов, шарканье ног на платформах теперь отчётливее, чем днём.

— Галка! — бросается он ко мне и повисает на шее. Затем с каким-то необыкновенным жаром ещё громче восклицает: — Гал-ка!

Плачем. Сидим, обнявшись, и плачем.

Павел Власович завёл для себя правило: беседовать с учениками с глазу на глаз в поле, на улице, на огороде — только не у себя в кабинете. Эти беседы лишены малейшего формализма и до того задушевны, что каждый ученик ждёт, когда наконец наступит его очередь и Павел Власович будет с ним говорить просто так. Дети, убедилась я, после такого разговора глядели на всех с застенчивой гордостью. Даже хулиганишки, двоечники.