Шестерки умирают первыми - Александра Маринина

Другой вариант: Юрий Ефимович был «за красных», а не «за белых», иными словами – человек порядочный и честный. И действовал он вовсе не в интересах какой-то мафии. Тогда придется признать, что Тарасов был… Да, при таком раскладе все сходится. Юрий Ефимович что-то ищет. А Дмитрий Платонов искренне горюет и говорит о нем добрые и хорошие слова. Отсюда неумолимо следует, что Тарасов был агентом Платонова. И агентом именно по делам, так или иначе связанным со Средмашем, с оборонкой. Но тогда придется признавать, что убийства Тарасова и Агаева действительно связаны между собой, и коль уж в убийстве Агаева подозревается Платонов, то следует подозревать его и в убийстве Тарасова. Убил собственного агента? Редкий случай, хотя и ничего невероятного в этом нет, такое случается. И сюда совершенно замечательно вписывается взятка, которую Дмитрий получил от фирмы «Артэкс». Он накопал что-то очень серьезное, и мафия перекупила его, заставив развалить дело. Для этого нужно было, в частности, убрать людей, на руках у которых находятся важные документы. Убрать Тарасова и Агаева.

При таком раскладе получалось, что Платонов виновен с ног до головы, поэтому и сбежал. И наличие в их группе Сергея Русанова будет сильно мешать, потому что Русанов друга в обиду не даст и в его нечестность не поверит.

И, наконец, последний вариант. Платонов не виноват ни в чем, ни во взятке, ни в убийствах. Деньги от фирмы «Артэкс» и двое погибших никак друг с другом не связаны, просто несчастное стечение обстоятельств, позволяющее достаточно обоснованно подозревать Дмитрия.

Придя домой, Настя выложила на кухне покупки и сварила себе кофе. Спина разболелась, и вставать с удобного стула с жесткой спинкой не хотелось. Она просидела почти два часа, трижды за это время протягивая руку к плите и подогревая воду, чтобы налить себе еще кофе, съела пару бутербродов с ветчиной и сыром и исписала одной ей понятными словами, стрелками и закорючками несколько листов бумаги. В голове у нее немного прояснилось, по крайней мере, она достаточно четко представляла себе, в каком направлении искать дальше.

В восемь часов приехал Леша Чистяков, высоченный, рыжий, лохматый и добродушный. Глядя на него, невозможно было представить себе, что это доктор наук, профессор, имеющий своих учеников, автор нескольких изданных за рубежом учебников и лауреат множества международных премий за исследования в области математики. Для Насти он по-прежнему оставался Лешкой, каким он был в девятом классе, когда они познакомились, хотя с тех пор прошло двадцать лет.

– Что, опять спина? – сразу же спросил Леша, увидев, что она с трудом поднялась со стула. – Тяжести таскала?

– Не так чтобы очень, – улыбнулась Настя. – В магазин сходила, сумка была тяжелая.

– Аська, ну ты поумнеешь когда-нибудь или нет?

– Лешик, не сердись, холодильник совсем пустой был, столько всего пришлось покупать.

Чистяков, слушая ее, повязал фартук и начал вынимать из сумки свежее мясо и рыбу. Эти покупки он Насте не доверял, ибо его милицейская подруга не могла с первого взгляда отличить парное мясо от мороженого, а хека от трески. Леша принимал такое положение вещей как само собой разумеющееся, полагая, что если из них двоих хотя бы один умеет заниматься приготовлением блюд и закупкой продуктов, то этого вполне достаточно для нормальной семейной жизни. Профессор Чистяков был весьма и весьма рациональным человеком. И кроме того, он преданно и нежно любил Настю Каменскую вот уже два десятка лет и готов был жениться на ней, даже если бы количество имеющихся у нее недостатков возросло в несколько раз. Собственно, недостатки никакого значения не имели, значение имели только достоинства, а с недостатками нужно было всего лишь мириться, вот и все. Настя была единственной женщиной, с которой ему было не скучно. А ее невзрачная внешность вообще никакой роли не играла. Это не означало, что профессор Чистяков был слеп, отнюдь. Он остро реагировал на ярких брюнеток с темными блестящими глазами и пышной грудью, они ему ужасно нравились, и иногда (но очень редко) он позволял себе… Ровно на два с половиной часа. Именно столько времени требовалось профессору математики, чтобы исполнить прелюдию вместе с фугой и, сняв руки с клавиатуры после завершающего аккорда, в очередной раз убедиться, что он уже успел соскучиться по Насте, что ему хочется с ней поговорить, приготовить ей ужин, вкусно накормить, посидеть, обнявшись, на диване перед телевизором, обсудить какие-то важные для него и для нее проблемы. А разговаривать с лежащей рядом брюнеткой ему почему-то не хочется.

– Ася, твоя мама приедет на свадьбу? – поинтересовался Леша, нарезая тоненькими кусочками телятину для отбивных.

– Собирается.

Настина мать уже несколько лет работала по контракту в одном из университетов Швеции, домой наезжала один раз в год и возвращаться в ближайшее время, судя по всему, не планировала.

– Ты уже перестала комплексовать по поводу ее романа с немецким профессором?

– Давно, – Настя беззаботно махнула рукой. – Ты был прав, когда говорил, что замужество сильно меняет взгляды, в том числе и отношение к нарушению супружеской верности твоими родителями. Помнишь, как я с ума сходила от переживаний, что у мамы завелся друг, а у папы – подруга? Места себе не находила, ночами не спала. А теперь, когда сама замуж собралась, кажется, что все нормально, что вроде так и должно быть. Забавно, да?

Леша достал сковородку, поставил на огонь и начал отбивать ломтики мяса. И в эту минуту зазвонил телефон.

– Можно попросить Анастасию Павловну? – раздался в трубке незнакомый женский голос.

– Я вас слушаю.

– Анастасия Павловна, мы с вами незнакомы, я звоню вам по просьбе Дмитрия Платонова. Вы можете меня выслушать?

– Да, конечно.

– Он просил вам передать, что он не убивал Агаева. У Агаева были при себе документы по списанию приборов, содержащих драгметаллы. Дмитрий своими глазами видел эти документы, когда они встретились. Они остались у Агаева, Дмитрий не стал их забирать. Вы меня слушаете, Анастасия Павловна?

– Слушаю. Говорите.

– Он не убивал Агаева, но он понимает, что доказательства против него очень сильны. Все, что он может, это рассказать, как все было. Агаев приехал в министерство на Житную, Дмитрий спустился к нему, они вместе сели в машину, и Платонов повез его на улицу Володарского, где живет какой-то родственник Агаева. Этот родственник должен был в тот вечер улетать в США, и Агаев торопился, боялся его не застать. Ему обязательно нужно было встретиться с этим родственником, чтобы взять лекарство для своего ребенка. Платонов высадил его на улице Володарского и уехал. Все.

– Платонов может чем-нибудь подтвердить свой рассказ?

– Боюсь, что нет.

– Вы еще собираетесь мне звонить?

– Не знаю.

– От чего это зависит?

– От вас.

– К сожалению, я плохо понимаю, что вы имеете в виду. Однако я убедительно вас прошу, если Платонов придумает, как подтвердить свою невиновность, немедленно позвоните мне. И передайте ему, что я завтра же проверю сведения о родственнике Агаева. Если они подтвердятся, Дмитрию еще можно будет помочь. Если же нет, я больше не смогу верить ни вам, ни ему.

– Спасибо вам, Анастасия Павловна. Вы не спрашиваете меня, где Дмитрий?

– А зачем? Вы ведь все равно не скажете. Только воздух зря сотрясать… Кстати, у вас есть мой служебный телефон?

– Да.

– Звоните мне, если Платонов что-нибудь придумает. Звоните в любое время, домой или на работу, не стесняйтесь. Договорились?

– Договорились. Еще раз спасибо вам, Анастасия Павловна. Всего вам доброго.

– До свидания.

Настя, ступая на цыпочках, вернулась на кухню. Сейчас она прокрутит в голове весь разговор с самого начала, разберет его на атомы, проанализирует, чтобы выяснить, где и какие ошибки она совершила, разговаривая с незнакомой женщиной, которую послал Платонов. Одно она сделала правильно – не задала ни одного вопроса, который непосредственно касался бы сбежавшего подозреваемого. Она спросила, знает ли незнакомка ее служебный телефон. Она не стала выпытывать, откуда эта женщина знает ее имя и телефоны, кто она такая, где скрывается Платонов, когда ждать следующего звонка. Она, Настя, не стала навязывать женщине свою волю. Та позвонила, чтобы сказать совершенно определенные вещи, и Настя предоставила ей такую возможность. Все, что Платонов велел ей сказать, она сказала. Иными словами, она сказала все, что Платонов хотел довести до сведения МУРа. Обо всем остальном говорить было не велено, посему и вопросы задавать было бессмысленно, она все равно ничего не сказала бы. Нет, кажется, разговор она провела правильно, не настроив женщину против себя. С другой стороны, и показного дружелюбия не было, во всяком случае, Настя честно предупредила ее, что вопрос о доверии Платонову с повестки дня не снят и, вполне возможно, после завтрашней проверки снят не будет.