Мудрое сердце. Путеводитель по универсальным учениям буддийской психологии - Джек Корнфилд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я работаю с родителями, потерявшими детей, я посылаю их в группы, где встречаются другие переживающие утрату родители. Им нужно быть с другими, тоже пережившими эту горькую потерю, чтобы понять: иногда, что бы мы ни делали, дети умирают. Когда я работаю с ветеранами, людьми, выжившими после попытки суицида, или со страдающими анорексией, я советую им установить связь с другими людьми, имеющими подобный опыт. Когда мы делимся своими страданиями, мы вспоминаем, что это не только обо «мне» или о «них» — это о «нас». Как буддийская, так и западная психология понимают целительную силу универсальной точки зрения.
Священная форма
Научи нас заботиться и ни о чём не заботиться.
Т. С. Элиот
Если вы скажете мастеру дзен, что всё подобно сну, он возьмёт свою палку и с громким треском ударит вас по голове. После этого он спросит: «Это тоже был сон?». Одного фокуса на общей картине недостаточно. Мы должны уважать форму. Зрелая психология требует от нас видеть жизнь с множества точек зрения. Аджан Чаа демонстрировал это, когда вытягивал руку и полностью раскрывал ладонь, объясняя, что мы можем позволить вещам лежать на открытой ладони, но способы её использования ограничены. Также, если вы полностью закроете её, она может бить по вещам, однако способы её использования всё равно очень ограничены. Рука полезна нам лишь потому, что мы можем раскрывать и закрывать её в зависимости от обстоятельств.
Иногда люди совершают ошибку, цепляясь за универсальный уровень. Это такая же проблема, как и всегда открытая рука. Буддийские тексты говорят о том, что форма возникает из пустоты, однако с миром формы необходимо обращаться по его собственным правилам. Это иногда называют таковостью. Вещи такие, какие они есть. Мы должны вернуться с универсального уровня в мир форм и частностей, но не быть захваченными им.
Однажды к Аджану Чаа пришёл житель деревни, попросивший его помочь с женщиной, которая лишилась рассудка. На Западе мы бы сказали, что у неё была мания или бред. Она много дней подряд выкрикивала непристойные выражения вперемешку с буддийскими учениями о пустоте, бегала туда-сюда, не спала по ночам и тревожила остальных. Многие жители деревни считали, что она одержима злым духом. Аджан Чаа сказал, что встретится с ней.
Он велел своим монахам быстро выкопать большую яму рядом с местом, где он сидел. Другие монахи разводили большой костёр. «Поставьте на костёр большой котёл», — сказал он. Вскоре группа мужчин и женщин приволокла к нему бедную женщину и попросила его избавить её от злого духа.
Аджан Чаа попытался поговорить с ней, но она продолжала выкрикивать непристойности и говорить о пустоте и отсутствии смысла. Он велел монахам поторопиться, развести огонь ещё сильнее и сделать яму ещё глубже. Он сказал, что единственный способ избавиться от такого духа — посадить женщину в яму, вылить на неё кипящую воду и закопать её. Это должно помочь, сказал он. Когда вода нагрелась, он сказал: «Через минуту можете отнести её в яму».
Внезапно женщина стала очень спокойной и покорной. Она села и немного поговорила с ним. Он отослал большую часть людей и начал расспрашивать её, что случилось, слушая с состраданием. Он выслушал всю её историю. Позже он сказал суеверным жителям деревни, что страх быть сваренной заживо освободил её от злого духа. На самом же деле, рассказал он нам, он пробудил её инстинкт самосохранения. Тогда он смог начать слушать её и направить её туда, где она могла получить помощь.
Я ни в коем случае не утверждаю, что такое радикальное вмешательство было бы правильным в наших обстоятельствах. В своём культурном контексте Аджан Чаа был своего рода шаманом. Он знал, что нечто в жизни этой женщины должно было умереть. Поскольку он также знал, что форма пуста, он смог сыграть с этим интуитивно и мудро. Однако он никогда не забывал о важности уважения к осязаемой реальности мира. На одном уровне всё подобно сновидению. На другом — то, что мы делаем, имеет огромное значение.
Когда я вернулся в США после нескольких лет монастырской жизни, включавшей помимо прочего молчаливый ретрит длиной в год, я видел лишь универсальный уровень. Мой ум был безмолвным и пустым, и всё проявлялось подобно сну. С этой точки зрения западный мир казался слишком быстрым и одержимым. Он был явно пропитан материализмом, наполнен образами насилия, одержим успехом. Казалось, что он полностью утратил духовное понимание.
Я понятия не имел, как снова в него встроиться. В своей книге «Путь с сердцем» я рассказал историю о том, как отправился на встречу со своей сводной сестрой в салон Элизабет Арден в Нью-Йорке. Я по-прежнему носил монашеские одеяния, и когда поднялся наверх, чтобы подождать в спа, было не совсем понятно, кто выглядел более странно: я, босоногий нищенствующий монах с обритой головой, или женщины с авокадо и грязью на лицах и волосами в приспособлениях, напоминавших рыболовные катушки.
Было сложно возвращаться в мир форм после пяти лет, проведённых в Таиланде. Мне нужно было найти работу, место, где я мог бы жить, открыть банковский счёт, принять тысячу решений. Мне было трудно со всеми этими мелочами, поскольку казалось, что они не имеют никакого значения с точки зрения общей картины. Позже я услышал историю о том, как Тайдзан Маэдзуми-роси спросил ученика-плотника, когда будет окончен ремонт дзендо. «Он почти окончен, — ответил ученик, — остались лишь кое-какие мелочи». На миг мастер дзен замер от удивления, а потом объявил: «Но ведь мелочи — это всё, что есть!».
Мне потребовались годы работы и практики в мире, чтобы научиться уважать мелочи работы, денег и отношений. За это время, будучи учителем, я встретил множество таких же людей, как я, использовавших духовность как способ убежать от мира форм. Одним из них был Марк, пожилой, но обаятельный практикующий суфизм — он приглядывал за домами, когда их хозяева на время уезжали, а также работал садовником. У Марка был ребёнок в Германии, но он не обращал на него никакого внимания, и у него никогда не было денег, которые он мог бы отправить ему. Для Марка
