Фол последней надежды - Юля Артеева

— Ты чего здесь? — из раздумий меня вырывает голос, который слышать я хотела бы меньше всего.

— Отдыхаю, — огрызаюсь, вскидывая голову, — а ты?

Коса хмурится и переминается с ноги на ногу:

— Тебя долго не было.

— И что с того?

— Ну мало ли.

— Мало ли что? Мало ли — я умерла? Или мало ли — сбежала в другую страну?

Прекрасно понимаю, что на волне агрессии меня несет сильнее, чем нужно. Но и его излишнее внимание сейчас просто выводит меня из себя. Всегда выводило. Но именно в эту секунду я не могу натянуть на лицо улыбку и притвориться, что рада его появлению.

И в самом страшном сне я бы не хотела знать, что Громов испытывает ко мне что-то подобное. Это пережить я бы не смогла.

— Анж, зря ты так.

— Сереж, — зеркалю его тон, отрываясь от стены и упираясь кулаками в бедра, — как «так»? Можно хоть вздохнуть без твоего взгляда? Чего ты ходишь за мной?

И тут Акостин внезапно ощетинивается. Сощуривает глаза, складывает руки на мягкой груди и пренебрежительно кривит губы:

— Думаешь, я не вижу?

— Чего?

— Того. Что ты без ума от Громова. Думаешь, классно скрываешься? Я все твои слюни вижу.

— Какие слюни? — проговариваю оторопело.

Коса усмехается:

— За собой сначала последила бы, а потом меня упрекала.

Я, испытывая полный шок, молчу. Только смотрю на одноклассника, до этого момента безобидного и доброжелательного. Даже не стараюсь удержать лицо, для меня эта задачка сейчас из разряда невыполнимых.

Все, что я могу, это просто заставить себя двигаться. Потому что понимаю, что Ваня может выйти из раздевалки. Так что я просто концентрируюсь на механических действиях — руки вдоль тела, одна нога вперед, потом вторая, затем снова первая. Когда Акостин пропадает из моего поля зрения, дышать становится значительно легче.

Слишком много открытий за последние десять минут.

Той же деревянной походкой я выхожу из школы, возвращаюсь на поле, быстро сообщаю физруку, что Громов здоров. Конечно, не просил он меня туда идти. Сама подорвалась, когда увидела, что Ваня уходит, а Виктор Евгеньевич волнуется. Тут свести два и два, чуть надавив, было не сложно, так что он разрешил мне отлучиться.

Ну ладно, еще я наврала, что забыла выпить таблетку, и мне нужно сбегать в раздевалку. Не думала, что Акостин услышал эту мою маленькую манипуляцию. Вероятно, он следит за мной гораздо более пристально, чем я предполагала.

Другой вопрос — что он собирается с этим делать?

Расстроенно закусываю губу до боли, чтобы привести себя в чувство. Встаю на место нападающего в команду Бавинова и жестом показываю, что готова играть. Тут же рвусь к воротам, жестко прессуя соперников. Они, разморенные атмосферой ленивого урока физкультуры, пускают меня дальше, чем должны были бы. Почти у самых ворот я принимаю мяч, и выхожу один на один с Бо. Его обмануть не так уж просто, так что в итоге я бью левой ногой, неудобно, и, конечно, мажу. Брат смеется, еще не в курсе той бури, которая закрутила мою душу. А я зло пинаю землю, на этот раз правой ногой, от чего в воздух взлетают кусочки газона. Разворачиваюсь и иду к скамейкам, бросаю физруку:

— Замените меня.

— Субботина, издеваешься?

— Я не буду играть! — почти ору в ответ и приземляюсь на лавку.

Пусть хоть убивает меня, с места не сдвинусь. Но Виктор Евгенич бормочет что-то про подростков, которые всю душу ему измотали, и меняет меня на Олега, который вечно отсиживается на последней парте. Я хмыкаю и отворачиваюсь. Принимай свою карму, Олежа, от жизни не спрячешься.

Краем глаза вижу, как Коса усаживается на скамейку рядом со мной, но демонстративно двигаюсь в противоположную сторону. Пошел он.

— Анж, — говорит он тихо.

Я взмахиваю рукой, разрезая воздух:

— Сереж, все отлично. Но мы не будем об этом говорить.

— Почему?

— Просто оставь себе свои тупые домыслы, понятно?

— А я разве не прав?

Я так злюсь, что почти готова ударить его. Разве так делается? Разве можно лезть в чужую душу сразу с претензией?

— Сережа, — высекаю, чувствуя, как дергается моя верхняя губа, — как видишь, все мои слюни на данный момент у меня во рту. Я ни на кого их не пускаю, так что и обсуждать нам нечего, верно?

Не дожидаясь его реакции, поднимаюсь со скамейки и подхожу к физруку:

— Виктор Евгенич, правда солнце сегодня активное, можно мне в медпункт?

— Субботина, совсем меня в гроб загнать хотите?! Иди, но в конце урока мне покажись. Отправить с тобой кого-то?

— Нет, — бросаю уже через плечо, — все в порядке.

— Энж! — кричит Бо прямо с поля.

Откликаться не хочется, потому что тогда я начну рыдать от злости и растерянности прямо у брата на плече, а это сейчас действительно ни к чему. Так что сначала я малодушно делаю вид, что не слышу.

Но Богдан не сдается и орет еще громче:

— Энж!

Я поворачиваюсь и показываю ему два больших пальца. Надеюсь, что с этого расстояния он не успел разглядеть выражение моего лица.

Вроде бы, не случилось ничего ужасного, верно? Просто парень, в которого я много лет влюблена, думает, что неприятен мне. Просто человек, которому я не доверяю, оказывается, знает о моих сокровенных чувствах.

Сердце не остановится, земля не разверзнется, жизнь не замедлится. Никакого криминала. Но почему тогда мне так тревожно? Сердце по всем параметрам бьется чаще, чем это возможно. Кожа горит. Горло такое сухое, что с трудом получается сглотнуть.

В раздевалке я беру полотенце и с наслаждением моюсь под душем. Пью прямо из-под крана, запрокинув голову, потому что уверена — еще секунда без воды, и я вся покроюсь трещинами. Мочу даже волосы, чего не делаю обычно, и собираю их в пучок на затылке, сушить не хочется. Натягиваю одежду на влажное тело и решительно выхожу из раздевалки в зал.

Примерно тут моя целеустремленность дает сбой. Я чего хотела? Сама не очень понимаю.

Громов тут? Или уже ушел через другую дверь? А если он еще в раздевалке, то что я собираюсь ему сказать?

Уже решаю вернуться к шкафчику за вещами, когда дверь напротив тоже открывается. Громов шагает мне навстречу с таким выражением лица, будто был уверен, что увидит именно меня. Нас разделяет весь спортивный зал, но я словно чувствую мягкий аромат лайма.

Это, конечно, иллюзия. У меня не настолько классное обоняние.

Но во рту скапливается слюна, которую приходится шумно сглотнуть. Не люблю лайм. Не любила. Пока Громов