В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш) - Кнут Гамсун

Тихое, теплое утро; еще не совсѣмъ разсвѣло. Мы проѣзжаемъ мимо монастыря съ позолоченными куполами; но я увѣряю самъ себя, что еще черезъ чуръ темно для того, чтобы получше разглядѣть его. Но истина въ томъ, что послѣ встрѣчи съ полицейскимъ чиновникомъ я снова почувствовалъ себя безпокойно. Я ни къ чему не расположенъ. Ахъ, если бы только хватило у меня мужества и отваги для вторичной встрѣчи.

Мы проѣзжаемъ версты четыре. Я дремлю часочекъ, мы оба спимъ въ экипажѣ, даже и Карнѣй клюетъ носомъ на козлахъ. Послѣ сна я снова становлюсь храбрымъ и испытываю тщетную радость. Кругомъ насъ земля становится все плодороднѣе, хотя мы снова порядочно поднимаемся вверхъ; по обѣимъ сторонамъ дороги раскинулись лѣса, по преимуществу состоящіе изъ дикихъ яблонь. Яблоки мелки; молчаливые, коричневые люди ходятъ тамъ и здѣсь по лѣсу и собираютъ ихъ въ мѣшки, между тѣмъ какъ утро едва-едва брежжитъ. Загадка для меня, когда же собственно спятъ люди на Кавказѣ. Всѣ люди бродятъ при свѣтѣ едва занимающагося дня и собираютъ фрукты, словно они только этимъ и занимались цѣлую ночь напролетъ. Они, вѣроятно, всю ночь пролежали здѣсь въ лѣсу, чтобы въ виду зноя пораньше быть на ногахъ.

Разсвѣтаетъ совсѣмъ, и дорога не поднимается больше, мы снова ѣдемъ внизъ по горамъ.

Теперь мы все проѣзжаемъ мимо большихъ площадей обработанныхъ нивъ, кругозоръ расширяется: женщины несутъ на плечахъ воду изъ Арагвы въ кувшинахъ. Снова кажется мнѣ, что настало воскресное утро, праздничное ликованіе царитъ надъ всѣмъ ландшафтомъ, а женщины приводятъ меня въ истинное восхищеніе. Я читалъ, что кавказскія женщины малы ростомъ и невзрачны, и это въ общемъ справедливо; но эти женщины были высоки и стройны, а походка ихъ очень красива. Онѣ охотнѣе всего идутъ группами, и мы слышимъ, какъ онѣ тихо переговариваются между собой. Онѣ идутъ гуськомъ одна за другой съ рѣки, стройными рядами, держа кувшинъ на плечѣ, а другою рукой опершись о бедро. Мы никогда ничего не видѣли столь прекраснаго, онѣ шагаютъ и скользятъ въ своихъ голубыхъ и красныхъ одеждахъ, съ шелковыми платочками на головахъ.

Всякій разъ, при видѣ такого шествія, дѣлали мы все возможное, чтобы убѣдить ѣхать Карнѣя потише; намъ хотѣлось встрѣтиться съ женщинами, когда онѣ станутъ переходить черезъ дорогу. Но проклятый парень, отказавшійся отъ жизни въ качествѣ молоканина, не заботился нисколько о нашихъ знакахъ и жестахъ. Впрочемъ, насколько мы могли разглядѣть, женщины были не красивы. У нихъ былъ нечистый цвѣтъ лица со множествомъ голубоватыхъ точекъ на немъ, но онѣ были высоки и стройны, какъ ивы, и имѣли высокую грудь.

Передъ нами вдоль дороги прыгаютъ толпы молодыхъ мальчиковъ и играютъ между собою; они дѣлятся на группы: однимъ по десяти, другимъ лѣтъ по двѣнадцати. Они бѣгаютъ и возятся, играя, отважные и гибкіе; когда они подходятъ къ ручью, то не идутъ по мосту, но перепрыгиваютъ черезъ него, вообще, кажется, добровольно разыскиваютъ препятствія. Хотя мы проѣхали по срединѣ черезъ одну изъ такихъ группъ, мы не слыхали въ догонку ни одного замѣчанія: мальчики ни о чемъ не помышляли, кромѣ своей игры. Лица ихъ оживлены и возбуждены. Только одинъ изъ нихъ настолько взрослый и настолько богатъ, что можетъ носить блестящій поясъ; зато онъ и ходитъ среди другихъ такъ же гордо, какъ молодой жеребенокъ.

Мы подъѣзжаемъ къ станціи Душетъ. Здѣсь снова начинаются виноградники, такъ глубоко въ долину мы теперь спустились. Станція лежитъ нѣсколько въ сторонѣ отъ города, самъ городъ виденъ намъ на разстояніи полуверсты; въ немъ, должно быть, приблизительно четыре тысячи жителей. Старинная церковь величаво и высоко подымается надъ городомъ, остатки стѣнъ крѣпости и массивной башни напоминаютъ прошедшія времена, когда князья съ Арагвы вели войну съ Грузинами.

Мы проѣзжаемъ мимо станціи.

Дорога наша уже не идетъ по горамъ, но по обширнымъ равнинамъ луговъ или пашенъ. Сзади насъ, налѣво, видны еще горы, но онѣ уже не кажутся высокими, такъ далеко отъ нихъ мы отъѣхали.

Мы можемъ обозрѣвать дорогу почти версты на три впередъ, и повсюду, съ обѣихъ сторонъ, видны люди на поляхъ за работой: кто пашетъ, кто жнетъ пожелтѣвшую, съ короткой соломой рожь. Они пашутъ плугами, запряженными каждый восемью, десятью или двѣнадцатью буйволами, по-двое, длинною цѣпью.

Мы видѣли разъ восемнадцать буйволовъ, впряженныхъ въ одинъ плугъ; ихъ погоняло четверо человѣкъ. Всякій разъ, какъ борозда была пропахана и надо было поворачивать плугъ, было искуснымъ фокусомъ снова поставить въ порядокъ быковъ. У погонщиковъ длинныя плети, которыми они всегда попадаютъ по тому именно буйволу, который заслужилъ удара, кромѣ того, они поощряютъ животныхъ разнообразными звуками, свистами и производятъ много шуму.

Населеніе состоитъ здѣсь преимущественно изъ землѣпашцевъ. Жилища становятся выше, а виноградники кругомъ обширнѣе. Мы ѣдемъ по лѣсамъ, состоящимъ изъ деревьевъ дикой сливы и вишни, холмы сверху до низу поросли кустарникомъ.

Солнце палитъ, — что же будетъ съ нами, попозже, днемъ! Много и теперь пыли, но пыль станетъ со временемъ еще хуже. Мы видимъ, что дорога наша опять идетъ впередъ на нѣсколько верстъ по обширной равнинѣ на днѣ долины. Здѣсь мѣстность такъ плоска, что теченіе Арагвы едва замѣтно, она извивается причудливыми изгибами и все словно ищетъ себѣ новаго исхода.

Мы спимъ часа два и пріѣзжаемь въ Цилканы. Полдень, и мы выходимъ изъ экипажей. Карнѣй требуетъ, какъ и вчера, четыре часа отдыха по причинѣ жары.

Намъ остается еще тридцать пять верстъ до Тифлиса, но половина дороги идетъ подъ гору, а другая половина совсѣмъ ровна, — ладно, Карнѣй отвоевываетъ свои четыре часа.

XI

И здѣсь также хозяинъ приходитъ къ намъ съ живымъ цыпленкомъ, котораго предлагаетъ на обѣдъ, и мы соглашаемся съ нимъ наклоненіемъ головы, что жареный цыпленокъ нѣчто очень хорошее. Позже оказывается, что этотъ хозяинъ рожденъ на Кавказѣ отъ нѣмецкихъ родителей, и нѣмецкій — его родной языкъ. Онъ говоритъ также по-англійски.

Здѣсь мы не нуждаемся, такимъ образомъ, въ языкѣ знаковъ.

На станціи появляется жандармскій офицеръ. Онъ разглядываетъ насъ и ведетъ подозрительный разговоръ съ хозяиномъ. У офицера при себѣ двое солдатъ, съ которыми онъ отъ времени до времени говоритъ.

Безпокойство мое вновь пробуждается съ новою силою и вовсе лишаетъ меня аппетита, несмотря на цыплятъ, ѣду и все прочее; жандармы эти, вѣроятно, прибыли по приказанію полицейскаго чиновника, чтобы задержать меня. Упорный, самонадѣянный глупецъ, зачѣмъ я вчера не сговорился съ этимъ ужаснымъ человѣкомъ! Теперь уже поздно. Вообще всегда должно ладить съ людьми, внушающими страхъ, завязывать хорошія отношенія съ ними и никогда въ жизни не поступать противно ихъ желаніямъ.

Быть можетъ, мнѣ суждено теперь покончить дни свои въ русской тюрьмѣ; я долженъ въ оковахъ отправиться въ Петербургъ и быть тамъ заживо погребеннымъ къ Петро-Павловской крѣпости. Мнѣ суждено оставить на каменномъ столѣ отпечатокъ моего худого локтя, опираться головою на руку, погружаясь въ мрачное раздумье и исписать стѣны моей убогой кельи изреченіями, которыя будутъ впослѣдствіи изслѣдованы и изданы въ формѣ книги. Послѣ моей смерти дадутъ мнѣ всякое возможное удовлетвореніе; но къ чему будетъ оно мнѣ тогда? Я никогда не мечталъ о почестяхъ, не стремился къ сознанію того, что кругомъ, по городамъ Норвегіи, воздвигнуты въ мою память большія бронзовыя статуи; наоборотъ, всякій разъ, какъ я помышлялъ объ этихъ посмертныхъ статуяхъ, я желалъ гораздо больше тотчасъ же получить за нихъ деньги — наличныя деньги! Но такова была судьба моя. А какъ же обойдется дѣло съ научными замѣтками, собранными для географическаго общества! Уничтожены, сожжены будутъ онѣ у меня на глазахъ рукою палача на твердо вымощенномъ дворѣ крѣпости. А кругомъ будутъ стоять солдаты съ отточенными штыками, приговоръ будетъ прочтенъ, и я взойду на костеръ, говоря до послѣдняго мгновенія: а все-таки земля шаръ! Тогда затрубитъ вдругъ герольдъ передъ воротами крѣпости, станетъ махать платкомъ, подъѣдетъ на бѣломъ отъ пѣны конѣ и закричитъ: помилованіе именемъ императора! И я буду помилованъ, чтобы провести остатокъ дней въ пожизненномъ заключеніи въ крѣпости. Но я молю о смерти, стою тамъ, въ пламени, съ неподражаемо жизни. Но безчеловѣчные палачи стаскиваютъ меня снова внизъ, несмотря на мои протесты, и отводятъ меня обратно къ каменному столу, который я стеръ и сдѣлалъ тонкимъ во время своего тяжкаго раздумья…

Пока мы сидимъ за обѣдомъ, жандармскій офицеръ спрашиваетъ черезъ нашего хозяина, служащаго намъ переводчикомъ, не видѣли ли мы по дорогѣ офицера.

Я забываю отвѣчать, забываю прожевыватъ своего цыпленка, я чувствую вдругъ, что совершенно сытъ. Итакъ, дѣйствительно, существуетъ связь между жандармскимъ офицеромъ и полицейскимъ чиновникомъ!