У восточного порога России. Эскизы корейской политики начала XXI века - Георгий Давидович Толорая

Моментом истины, похоже, стала болезнь Ким Чен-ира, который пропал из виду в августе 2008 г. более чем на три месяца.

Ситуация всерьез встревожила северокорейскую политическую элиту, осознавшую хрупкость системы, замкнутой на одного человека. Внешняя угроза и образ врага – проверенное средство сплочения подданных. Для реального обеспечения преемственности руководства и сохранения стабильного режима управления государством процесс передачи власти должен занять немало времени и быть многоступенчатым, чтобы обеспечить новому лидеру необходимую легитимность. Между тем выдвижение в преемники младшего сына вождя Ким Чен-ына, который был, по некоторым данным, определен вождем в свои наследники 8 января 2009 г. (в день его рождения)[56], запоздало.

Для гладкой смены власти важна консолидация народа и элиты, а также гарантии неприкосновенности страны. Ким Чен-ир, по-видимому, принял решение оставить будущим руководителям в наследство ядерный щит.

Не видя перспектив в получении уступок Запада и подвергшись экономическим санкциям, пхеньянское руководство в качестве ответа на стоящие перед страной вызовы избрало реставрацию социализма “нашего образца”, запрет рыночных механизмов, возврат к жестко централизованному планированию и командной системе, основанной на распределении. С начала 2009 г. были усилены ограничения рыночной торговли, а в конце года проведена денежная реформа (деноминация). Старые воны были заменены на новые в отношении 1:100, причем сумма обмена была ограничена 100–300 тыс. вон (менее 100 долл, по курсу черного рынка). Магазины были закрыты, обмен валюты не производился. Эти меры единодушно были охарактеризованы зарубежными аналитиками как попытка ликвидировать средний класс, т. е. лиц, научившихся в голодные 1990-е гг. и позднее получать доход вне парализованного государственного сектора[57]. Одновременно реформа была предназначена для того, чтобы поднять доход работающих в госсекторе, однако в отсутствие товарного наполнения рынка это увеличение быстро стало иллюзорным. Надежды на то, что удастся сбалансировать товарную массу с денежной по новым стоимостным пропорциям, не оправдались – возникли товарный дефицит, инфляция, валютный (неофициальный) курс новых вон начал резко падать[58].

В данной ситуации необходимо учитывать и другое обстоятельство. Экономическая реформа, всегда ложащаяся нелегким бременем на плечи населения и связанная с социально-экономическими и политическими рисками, как известно, возможна в условиях безопасного внешнего окружения государства и его доступа к международным финансовым ресурсам. В такой благоприятной обстановке находились Китай и Вьетнам, успешно осуществившие свои программы рыночных преобразований. На подобные внешние условия надеялся и Ким Чен-ир в июле 2002 г., когда начал экономическую реформу. Однако международное сообщество не приложило достаточных усилий, чтобы поддержать это важное начинание. Тот факт, что Пхеньян оказался в ситуации углубляющейся изоляции, санкций и прессинга, стал одной из фундаментальной причин, вынудивших его вернуться к централизации и политике закручивания гаек. Одновременно ужесточился идеологический пресс, усилилась борьба с проникновением зарубежной поп-культуры (особенно южнокорейской). Короче говоря, психология осажденной крепости в КНДР стала определяющей, а в такой системе координат символ и гарантия спокойствия – это ядерный щит.

Какова же стратегия США? Ракетные и ядерные испытания вывели КНДР в фокус политики Белого дома, что удовлетворило амбиции руководства КНДР, стремящегося позиционировать себя равновеликим США партнером. КНДР хочет закрепить за собой статус, напоминающий индийский или пакистанский, намотав на ус, что, несмотря на нуклеаризацию этих стран, сотрудничество США с ними в итоге не пострадало. При этом в Пхеньяне понимают, что теоретически гарантии безопасности для правящей элиты КНДР могут дать лишь США, и хотят добиться этого в первую очередь. Такая перспектива, однако, идет вразрез со стратегией Вашингтона, который считает главным ядерное разоружение. Причем гарантией реальной необратимой и проверяемой денуклеаризации многие в США считают лишь смену режима. Правящий истеблишмент этой державы не готов смириться с существованием кимченировского режима по глубоким идеологическим соображениям и даже в случае принятия Пхеньяном всех условий денуклеаризации стал бы стремиться к демонтажу этой деспотии. Кроме того, контролируемый уровень напряженности в Северо-Восточной Азии отвечает геополитическим целям Соединенных Штатов в качестве обоснования их военного присутствия в регионе и военных союзов с Японией и Южной Кореей, а также соответствует долгосрочной стратегии сдерживания Китая.

Реальные возможности для проведения самостоятельной политики в корейском вопросе Южной Кореей и Японией ограничены, несмотря на то, что эти проблемы представляют для них жизненный интерес. Они вынуждены апеллировать к США для достижения устраивающих их решений, но не обладают правом их принятия.

Стратегия Б. Обамы в отношении корейской проблемы формировалась противоречиво, с учетом опыта предшественников. Подход эпохи Клинтона – обещание северокорейцам нормализации отношений и помощи после ликвидации ядерной программы – скомпрометировал себя и в Вашингтоне (где, впрочем, обещания Северной Корее всерьез выполнять не собирались), и (именно поэтому) в Пхеньяне. Подход эпохи позднего Дж. Буша (точнее, К. Райс – К. Хилла), основанный на продвижении шаг за шагом по принципу “действие в обмен на действие”, не может привести к удовлетворяющим обе стороны результатам, пока не приняты стратегические решения: в США – о сосуществовании с КНДР, в Пхеньяне – об уступках не только в ядерном вопросе, но и на пути демилитаризации и открытости. Это пока за гранью практической политики.

Администрация Обамы избрала довольно противоречивую тактику сочетания давления и санкций, отказа от признания ядерного статуса с попытками вернуть Пхеньян в переговорный процесс с прежними параметрами – т. е. в многостороннем формате и на основе презумпции безусловной обязанности Пхеньяна самоликвидировать ядерную программу независимо от исхода переговоров. Вашингтон сделал упор на реализации утвержденных Советом Безопасности ООН санкций, особенно стремясь прекратить оружейный экспорт КНДР в надежде, что лишение источников дохода сделает северокорейский режим более сговорчивым. Такой вариант носил промежуточный характер, поскольку цели переговоров оставались неопределенными. В этих условиях Пхеньян не видел в них смысла и уклонялся от диалога под тем предлогом, что не может его вести на равноправной основе, пока не сняты санкции.

К большой пакетной сделке стороны оказались не готовы, хотя она, очевидно, остается единственной надеждой на достижение комплексного урегулирования в Корее.

После визита в КНДР в августе 2009 г. бывшего президента США Б. Клинтона северокорейцы обозначили перспективы поиска решения, в первую очередь на двустороннем переговорном треке. После многомесячных заклинаний о том, что такие переговоры возможны только в рамках шестистороннего дипломатического процесса, США вынуждены были согласиться на контакты, уклончиво заявив, что “готовы к двустороннему диалогу, если это поможет продвинуть шестисторонний процесс”. Пхеньян сумел продавить свой подход и не только отыграть, но и даже улучшить свои позиции[59].

Попытка возобновить дипломатический процесс была сделана в декабре 2009 г. в ходе визита специального представителя президента США С. Босуорта, передавшего письмо Обамы на имя Ким Чен-ира. Северокорейская сторона изложила свои требования (отмена санкций,