Записки диверсанта - Илья Старинов

Численный и качественный рост армий, вовлеченных в конфликт на стороне Франко, в сочетании с действиями контрразведки, значительно сузили возможности партизан бороться с противником в открытом бою. С другой стороны, армии эти неизбежно стали более зависимыми от самых разных поставок, от ГСМ до боеприпасов. Это впервые в XX веке открыло совершенно новые возможности по ведению диверсионной войны, и многие диверсионные приемы, отработанные в ходе гражданской войны в Испании, были затем тиражированы и использованы в самых разных странах в разное время.

У испанцев, в последний раз партизанивших во время наполеоновских войн, не было ни навыков, ни специалистов–диверсантов, способных решать специфические задачи партизанской борьбы в тылу современной регулярной армии. Увидев это, старший военный советник Яков Берзин добился направления в Испанию хорошо подготовленных, опытных командиров и специалистов — выпускников спецшкол в СССР. Они начали свою деятельность в роли советников и инструкторов небольших разведгрупп, которые затем превратились в диверсионные группы.

В СССР в конце 20–х и начале 30–х годов велась огромная работа по подготовке партизанской войны в случае возможного нападения врага. Были обучены или переучены сотни бывших партизан гражданской войны, разработаны новые специальные диверсионные средства — с упором на то, что партизаны смогли бы сами сделать в тылу врага из подручных материалов. Диверсионные школы прошли и многие деятели Коминтерна, отправившиеся затем руководить «рабочим движением» в Европе и Америке.

Мне довелось быть советником в одном из таких формирований, которым командовал капитан Доминго Унгрия. За десять месяцев эта диверсионная группа, численностью 12 бойцов, превратилась в XIV партизанский корпус, в котором сражалось около 3 тысяч человек. Мы совершили около 200 диверсий и засад, и ориентировочные потери противника составили более двух тысяч человек. Безвозвратные потери XIV корпуса за все время боевых действий составили всего 14 человек — причем одного убили в Валенсии анархисты, одного нечаянно подстрелили свои при возвращении из тыла противника, один погиб при установке мины, один погиб при переходе линии фронта (шальная пуля попала в рюкзак с динамитом), а 10 сложили головы в боях.

В начале ноября 1937 года я сдал свои обязанности герою гражданской войны Христофору Салнину и выехал на Родину.

После поражения республиканцев часть личного состава XIV–го корпуса, захватив судно, перебралась в Алжир, оттуда в Советский Союз. Часть бойцов перешла испано–французскую границу и была интернирована. Когда французские власти приняли решение о выдаче их фалангистам, бойцы в полном составе совершили побег из концлагеря и ушли в горы. На базе их партизанских отрядов были созданы 27 бригад, сведенных в 9 партизанских дивизий. Они повесили дуче и освобождали от фашистов Марсель и Париж. Четверо бойцов XIV корпуса впоследствии вместе с Фиделем Кастро высаживались на Плайя Хирон…

Часть III.

Если завтра война…

Глава 1.

Возвращение

Грузовое судно миновало Кронштадт. Впереди, в туманной дымке на редкость погожего осеннего дня, уже маячили знакомые контуры Адмиралтейства и Петропавловской крепости.

Вместе с несколькими товарищами я возвращался из Испании. Счастливые и взволнованные, смотрели мы на темную с прозеленью воду родного Финского залива, на золотую иглу знакомого шпиля.

Дорогая моя Родина, мы вернулись!

Позади остался трудный год в далекой и до боли близкой Испании. Там мы похоронили немало соотечественников. Там нашли верных друзей. Там земля впитала капли и нашей крови.

И все, что сделано нами, сделано во имя светлой Отчизны. Разве не она послала нас к испанским братьям? Разве наша любовь к Испании была не ее любовью?..

Ленинград!

Каким прекрасным предстал ты передо мной в погожий осенний день 1937 года! Я повидал Мадрид, Барселону, Париж, Антверпен, Брюссель. Спору нет, и они были красивы по–своему. Я даже изменил первоначальное мнение о Париже, увидев его на обратном пути из Испании ранним утром, когда трудовой люд спешил на работу, а крикливые гамены, шныряя в толпе, совали в руки прохожих «Юма».

Но ты, Ленинград, прекраснее всех столиц! Я шел по улицам, с трудом удерживай от искушения прижаться щекой к шершавой известке любой стены, и, не удержавшись, касался ладони то перил моста, то мокрой коры деревца, то холодного чугуна уличных фонарей.

— Надолго? — спросила меня дежурная гостинице.

— На сутки.

Я не сказал, что и эти сутки повиснут на моей совести, что и за них придется давать объяснение. Но я не мог покинуть Ленинград, едва ступив и его землю.

В Ленинграде я узнал страшную весть. Начальник штаба советников — полковник Иван — как мы его знали, приехав в Ленинград бросился с моста и погиб. Как позднее я узнал, поводом послужило вступление Сталина на совещании командного состава в июле месяце.

Все началось с телефонных звонков. Может быть, это покажется странным, но в моей памяти отлично сохранились номера многих домашних и служебных телефонов знакомых и сослуживцев.

Поэтому, оставшись один, я буквально повис на телефоне. Но вот досада! Куда бы я ни звонил отвечали совсем незнакомые люди. Не мог же я перепутать все номера? Ничего похожего раньше не бывало…

Неуверенно набрал номер управления военного коменданта станции «Ленинград–Московский».

— Дежурный помощник коменданта Чернюгов слушает…

Наконец‑то хоть один знакомый голос! Он, правда, стал каким‑то другим. В бытность Писарев Чернюгов отвечал громко, бодро, а став помощником коменданта, вроде бы оробел. Но сейчас не до этого…

— Здравствуйте, товарищ Чернюгов! Старинов говорит!

Трубка некоторое время молчит. Потом Чернюгов неуверенно осведомляется:

— Какой Старинов? Товарищ военинженер третьего ранга?

— Ну да, он самый! Не узнали?

Трубка молчит.

— Вы слышите меня, товарищ Чернюгов?

— Да, слышу… Вы откуда, товарищ военинженер?

— Сейчас — из гостиницы, — смеюсь я, узнавая характерные нотки в чернюговском голосе и потешаясь его недоумением. Может быть, писарь считал меня погибшим? И я спешу успокоить его: — Со мной все в порядке! Жив–здоров! А как вы там?

— Все нормально, товарищ военинженер…

— Послушайте, товарищ Чернюгов, я, собственно, вот зачем звоню… хочу узнать, где сейчас Борис Иванович Филиппов.

Ответа нет.

— Слышите вы меня?!

Да, Чернюгов слышит.

— Он теперь… на курорте… — В голосе Чернюгова то ли пренебрежение, то ли снисходительность.

Я слышу, как звонит на столе дежурного другой телефон.

— Извините, меня вызывают…

Подержав в руке замолчавшую трубку, тяжело опускаю ее на рычаг.

Конечно, Борис Иванович выбрал неподходящее время для курортных разъездов. Здравомыслящие люди в конце октября на юг не едут. Но все равно тон Чернюгова слишком неуважителен. Или у бедняги голова закружилась от повышения по службе?

Пожав плечами, звоню опять. На сей раз в Управление военно–транспортной службы Октябрьской железной дороги, своему однополчанину Коле Васильеву. Этот все растолкует!

И впервые слышу в ответ короткое страшное слово: «Взяли».

Взяли? Арестовали Бориса Ивановича? Милейшего Бориса Ивановича Филиппова, всегда трепетавшего перед начальством? Душевного, простецкого Бориса Ивановича?

Непостижимо! Значит, его дружелюбие, заботливость, простота — все это было страшной маскировкой?..

Я вдруг стал противен самому себе. Да что же такое происходит? Или я чего‑то трушу? Как посмел я усомниться в Филиппове?!

А беспощадный голос совести тут же спросил: «Но в Якире, которого ты тоже знал, все‑таки усомнился? Филиппов арестован теми же органами. Почему теперь ты не веришь? Или опять думаешь, что тут ошибка? Оставь! Точно так же ты думал, услыхав первый раз об аресте Якира! "

Окончательно растерявшись, решил позвонить еще одному другу — Н. С. Фрумкину. Он встречал меня на пристани и показался почему‑то очень грустным. Фрумкин ответил, что зайдет ко мне сам, а от телефонного разговора уклонился.

Больше я не подходил к аппарату.

Теперь догадался, почему по знакомым телефонам отвечали чужие люди.

Значит, правдой оказались темные слухи о массовых арестах на моей родине. Слухи, доходившие даже до Испании!

Я вышел из гостиницы и долго бродил по городу, пытаясь осмыслить происходящее.

Мозг сверлила неотступная мысль: «Завтра надо ехать в Москву. Какие новости ожидают там?»

В номер вернулся поздно ночью: не хотелось оставаться один на один с черным телефонным аппаратом.