Истории медсестры. Смелость заботиться - Уотсон Кристи

– Я пела ему всю ночь, кажется, мой голос заставил его нахмуриться, – смеется медсестра.

Именно такие действия медсестр, которые якобы не имеют смысла, играют важнейшую роль. Наряду с оказанием экспертной и научно обоснованной помощи, коррекцикей полиорганной недостаточности и реанимационными мероприятиями она прописывает ему песни и детские стишки. Интересно, слышит ли он ее? Я надеюсь, что это так.

Я мою руки и осторожно распутываю Майкла из всех трубок и проводов, чтобы поднять его как можно бережнее. Я хотела бы оставить его в покое на весь день, чтобы он отдыхал и рос, но его кожа такая тонкая, что на ней могут появиться следы и пролежни. Он дрожит. У него были судороги, которые мы лечили лоразепамом, поступающим в организм через маленький архаичный аппарат с циферблатом, настраиваемым с помощью ножниц. Я не раз резала себе руку, пытаясь с ним справиться (в настоящее время разработаны альтернативые и удобные машины).

Оказывается, дрожь Майкла – это не припадок. Это синдром отмены. Дети-наркоманы – обычное явление в отделениях интенсивной терапии новорожденных. Все, что большинство беременных воспринимает как само собой разумеющееся – витамины, отказ от курения, алкоголя, определеных лекарств, достаточный отдых, попытки избежать стресса, – практически невозможно, если мама страдает какой-либо зависимостью. Но из всех факторов, которые повлияли на Майкла во время беременности его матери, я бы предположила, что главный – это стресс. В то время как другие младенцы слышат успокаивающий голос, его пинали и кричали на него еще до рождения. Майкл буквально поглощал стресс, который пережила его мать. Домашнее насилие обычно впервые происходит во время беременности или случается чаще, если оно уже имело место в семье. Нерожденный ребенок подвержен риску стресса, беспокойства, недоношенности, инфекции и смерти. Акушерки и медсестры постоянно спрашивают о домашнем насилии на протяжении всей беременности женщины, но, конечно, некоторые пациентки никогда не видят акушерку и не контактируют во время своей гестации с медсестрой.

Спустя годы я посещаю тюрьму и вспоминаю отца Майкла Дэнни. Тюремные медсестры говорят мне, что никто не рождается плохим и человека нельзя судить по одному событию, какое бы ужасное преступление он не совершил. Я узнаю о проблемах, с которыми здесь сталкиваются коллеги, о сложных решениях, которые им приходится принимать. Эти медсестры невозмутимы и спокойны.

– Это самая автономная область сестринского дела, которую я могу себе представить.

У Гилла, тюремного медбрата, мягкий голос. На нем униформа и ремень, к которому прикреплена пара гигантских ключей. Но он излучает тепло и постоянно улыбается. Я представляла себе тюремную медсестру совсем не такой. Мне казалось, здесь работает кого-то серьезный, формальный. Но Гилл дружелюбен, расслаблен и болтлив.

Карьерные пути бесчисленны, и мы занимаемся всеми аспектами здоровья, которые Вы только можете себе представить – от психического до паллиативной помощи и злоупотребления психоактивными веществами.

– Жизни некоторых из этих людей… Трудно представить, что они окажутся где-то еще, – его лицо на секунду меняется, становится задумчивым, и в нем мелькает боль. – Бедняги.

Сочувствие прямо выгравировано на его коже. Я вижу, как искренне Гилл заботится о заключенных. Я узнаю от него, что 27 % из них находятся под присмотром медсестер, причем темнокожие мужчины на 26 % чаще, чем белые, остаются без ухода под стражей. Как мать чернокожего сына, о котором раньше «заботились» (в детском доме), я нахожу эти статистические данные поистине шокирующими и ужасающими. И как человек, я нахожу их поистине шокирующими и ужасающими. Как медсестра? К сожалению, я даже не удивлена. В уходе неравенство тоже колоссально. И медсестры ежедневно видят разделение и неравенство в нашем обществе, скрытое от глаз людей. Тем не менее есть люди, о которых несмотря ни на что заботились Гилл и такие же медсестры, как он. Я встречаю так много вдохновляющих медсестер. И я нахожу их в необычных местах.

Медсестры работают с каждым человеком. В нашем обществе есть гигантская сеть безопасности, состоящая из медсестер, социальных работников, полиции и сотрудников тюрем. Они выделяют самых уязвимых среди нас. Медсестры работают и с теми, кто попался в эту последнюю сеть: в системе правосудия и судебно-медицинской экспертизы они трудятся в полицейских изоляторах и тюрьмах, в центрах содержания иммигрантов, а также работают с теми, кто подвергся сексуальному насилию. Интересно, что привлекает медсестер в эту специализированную область нашей работы? Как они остаются непредвзятыми?

Судебно-медицинская экспертиза меня не привлекает. Я не хочу брать мазок из полового члена у потенциального насильника. Но одна из самых умных и талантливых медсестер, которых я встречала, объясняет тягу к судебной медицине, о которой я раньше не думала. Джесс, член Королевского института медсестер в Шотландии (QNIS), – мой кумир. QNIS и его партнерская организация, базирующаяся в Лондоне, Королевский институт медсестер (QNI), являются благотворительными организациями. Все люди заслуживают наилучшего сестринского ухода от специалистов с нужными навыками, на дому и в больнице, в любое время. Везде, где это необходимо. QNI, вероятно, является старейшей профессиональной организацией медсестер в Великобритании, а может быть, и в мире. Королевские медсестры из QNI и QNIS работают в самых разных условиях: в качестве участковых медсестер, медсестер для бездомных, в учреждениях первичной медико-санитарной помощи, в школах, учреждениях для детей с ограниченными возможностями обучения и в психиатрических клиниках, а также формируют национальную сеть руководящих медсестер, публикуя исследования и влияя на политиков.

Мне посчастливилось встретить много впечатляющих коллег, но Джесс – одна из лучших. Она прирожденный лидер. Просто побыв рядом с ней, становится спокойнее. Наверное, точно так же думают ее пациенты и коллеги.

– Наша работа состоит в том, чтобы убедиться, что люди находятся в хорошем состоянии, что они в безопасности, сыты, что об их физическом и умственном благополучии позаботились, что они способны предстать перед судом, что обвиняемый и заявитель могли добиться правды и справедливости.

Я никогда не думала, что судебно-медицинская медсестра в полиции или в тюрьме будет иметь такое же влияние на ход судебного процесса, как адвокат по уголовным делам, но, конечно, как всегда, медсестры обладают скрытой силой.

– Помогает то, что мы думаем о правах человека и целых жизнях, а не об одном большом ужасном моменте. Ни один человек не может быть полностью хорошим или полностью плохим.

Я провожу некоторое время с медсестрами в полицейском изоляторе. Это желто-синие комнаты с тяжелыми металлическими дверями на нескольких засовах, над каждой – имя человека, который находится внутри. Они разделены на мужские и женские камеры. Я захожу внутрь. Туалет имеет форму конуса «для предотвращения уничтожения частиц чужой ДНК водой или возможного членовредительства», а запах очень похож на некоторые больничные палаты: зловонные человеческие жидкости, залитые хлоркой. В маленькой кухне я вижу еду для заключенных: картонные подносы с курицей или лапшой. Мне сказали, что большинство людей выбирают последнее, но что курица, что лапша, по-видимому, хорошо справляется с диабетическими гипогликемическими приступами (низким уровнем сахара в крови). Интересно, что Омар из первой камеры думает о лапше? Халяльна ли курица?

Как и во всех других областях сестринского дела, в больнице и за ее пределами безопасность персонала – одна из насущных проблем: здесь не хватает медсестер, полицейских или социальных работников, чтобы справиться с этой работой.

– Многие люди, оказавшиеся в таких местах, лишены гражданских прав и маргинализированы, они не могут попасть к врачу общей практики, – говорит Джесс. – Мы пытаемся оказать им необходимую помощь. Некоторые из этих людей ведут безнадежную жизнь.