Молот ведьм - Константин Образцов

– Отдельных палат на бюджетном отделении у нас нет, – вполголоса пояснил Отченаш, – поэтому тяжелые больные лежат вместе. Мы стараемся сделать так, чтобы они не беспокоили друг друга: остальные пациенты здесь в кататоническом ступоре, на внешние раздражители почти не реагируют, и к приступам Николая привыкли. Пойдемте знакомиться.

Он подошел к койке у левой стены, присел на стоящий рядом табурет и сказал:

– Добрый день, Николай! Как наши дела сегодня?

Голос у главврача был глубокий и тихий, как безмятежный утренний сон.

– Здравствуйте, Арсений Виленович, – ответил пациент глухо. – А кто это с Вами?

– Это мои друзья, – так же тихо промолвил врач. – Они тоже врачи. Пришли мне немного помочь.

Алина подошла ближе и заметила, что все лицо и руки больного покрыты следами глубоких царапин, замазанных выцветшим йодом, а тонкие, потрескавшиеся губы искусаны в кровь. Николай беспокойно заерзал на койке. Звякнули пряжки ремней.

– Врачи? – спросил он.

– Вообще-то, я из полиции, – сообщил Чекан.

Отченаш сердито зыркнул в его сторону, а больной на кровати уставился на Семена и затрясся так, что загремело железо. Потом он широко разинул рот с большими желтыми зубами, и Алина поняла, что пациент трясется от смеха.

– Полиция! Полиция!

Больной задергал руками, пальцы забегали, как испуганные пауки.

– Полиция! Наконец-то! Доктор, спасибо!

Чекан вопросительно посмотрел на врача. Тот кивнул в сторону больного. «Разговаривайте уж теперь, делать нечего».

Смех прервался так же внезапно, как и начался.

– Арестуйте ее, – требовательно и твердо сказал Николай, глядя Чекану в глаза. – Немедленно арестуйте.

– Кого? – осторожно поинтересовался Чекан.

– Медсестру!

Арсений Виленович вздохнул и отвернулся к окну.

– Она ведьма, – быстро заговорил больной, – самая настоящая. Мучает меня. Хочет сжить со света. Сводит с ума. Пугает. Зовет их. Постоянно зовет. Они приходят и мучают. Каждую ночь. Не дают спать. Не дают жить. Все из-за нее. Приходят каждую ночь. Ведьма, понимаете? Очень сильно пугает. Я не могу…

Он осекся и замолчал. Глаза застыли, как осколки стеклянных бутылок, и уставились куда-то за плечо Чекану. Секунду лицо больного оставалось неподвижным, а потом вдруг исказилось гримасой такого ужаса, что Алина почувствовала, как у нее заледенели руки и волосы будто стянуло тугим обручем. Каждая мимическая мышца несчастного превратилась в беззвучный вопль страха, челюсть отвисла, глаза вытянулись вниз, не сводя взгляда с чего-то, появившегося у Алины за спиной.

Она резко обернулась. У двери в палату стояла невысокая молодая женщина в белом халате и смотрела на них. У нее были гладко расчесанные на прямой пробор черные волосы, забранные на затылке в пучок, темные, почти черные глаза под густыми бровями и серьезное лицо с острым носом и тонкими губами – не красивое, но странно привлекательное. В руке женщина держала железный эмалированный лоток со шприцами.

– Здравствуйте, – негромко сказала она, посмотрела на сидящих рядом с койкой гостей и взглянула на главврача. – Арсений Виленович, мне позже зайти?

– Нет, Карина Максимовна, заходите, все в порядке – Отченаш сделал рукой широкий приглашающий жест. – Вы нам не помешаете.

Медсестра кивнула и прошла к больным в правой части палаты.

Пациент на койке издал звук, похожий на глухое шипение. Алина посмотрела в его сторону. Бледно-голубые глаза Николая слезились и глядели умоляюще.

– Не говорите, – прошелестел он искусанными губами, – не говорите ей…

В наступившей тишине отчетливо слышались тихие шаги медсестры и позвякивание шприцев в лотках. Она сделала уколы двум неподвижным пациентам и направилась к Николаю. Тот вытянулся на койке, зажмурился и замер. Алина увидела, что он снова трясется, на этот раз мелкой заячьей дрожью. Карина спокойно подошла к его койке, не глядя больному в лицо, обработала испещренную крошечными кровоподтеками вену на левой руке, и взяла шприц. Из плотно сжатых губ Николая вырвался тихий сдавленный писк.

– Ну спокойно, спокойно, голубчик, – Отченаш успокаивающе тронул его за руку и встал с табурета. – Все хорошо, я рядом, все хорошо…

Алина внимательно смотрела, как медсестра Карина села, выверенным, профессиональным движением ввела иглу, впрыснула препарат, потом убрала шприц и прижала к ранке кусочек ваты со спиртом. Перед тем, как подняться, она быстро взглянула Алине в глаза, отвернулась, и пошла к выходу.

– Всего доброго.

Ей никто не ответил. Пациент на кровати лежал с закрытыми глазами и глубоко, шумно дышал.

– Пойдемте, – негромко сказал главврач. – Сейчас лекарство подействует. Для первого знакомства вполне достаточно.

Они вышли в коридор.

– Ну вот, – развел руками Отченаш. – Вы все сами и увидели.

– Вы простите, я, наверное, зря про полицию сказал… – виновато произнес Чекан.

Он был бледен и выглядел немного растерянным. Алина понимала, почему.

Арсений Виленович махнул рукой.

– Да ладно, чего там…кто же мог знать.

– Насколько я понимаю, он на нейролептиках? – спросила Алина.

– Да, разумеется. Сейчас на хлорпротиксене. Мы пробовали разные сочетания медикаментов, но результат, как видите, неутешительный. Жаль, молодой еще человек, тридцать лет всего. До поступления сюда работал автослесарем. И вот такая беда.

– А его раны?..

– Нанес сам себе, – ответил главврач.

– Не очень характерно для онейроида, – заметила Алина.

– Зато типично для делирия, – отозвался Отченаш. Он помолчал и добавил: – Послушайте, если Вас смутила реакция больного на старшую медсестру, то уверяю, для этого нет никаких иных оснований, кроме психического заболевания. Карина Максимовна грамотный, внимательный сотрудник и прекрасная молодая женщина, тихая, скромная. У нас уже два года. Работа медсестры и в обычной больнице – не сахар, знаете ли, а в нашем учреждении этот труд нелегкий вдвойне. За все время работы к ней не было никаких нареканий ни от врачей, ни от больных, ни от их родственников, только благодарности – а их здесь ой как трудно заслужить. Говорят, что люди, пережившие жизненные невзгоды, лучше понимают страдания других, и я думаю, это как раз тот самый случай: Карина Максимовна сама из детдома, росла без родителей, и сейчас тоже одинока, насколько я знаю. Может, поэтому так трогательно заботится о наших больных – и поверьте мне, они это ценят.

– Вы изучаете биографии всех своих сотрудников, Арсений Виленович? – поинтересовалась Алина.

– Разумеется, – ответил он и посмотрел на Алину через очки. – Чтобы не судить о людях поверхностно.

До проходной Алина и Чекан шли молча и не оборачиваясь.

– Ну, что скажешь? – спросила Алина, когда они сели в машину.

– Не наш пациент, – покачал головой Чекан.

– Да, не наш, – задумчиво ответила Алина. – Это пациент медсестры Карины.

В центре города сыро и тесно, как в сумрачном погребе; тут всем мало места: распухшим от влаги домам вдоль узких улиц, людям в этих домах, рекам в тисках каменных берегов, даже тучам в пасмурном небе. Машины с трудом продвигались по дорогам, как вялая кровь по холодным, тонким сосудам, то и дело скапливаясь тромбами на перекрестках. Остановить мотоцикл пробки не могли, но скорость движения все равно порой замедляли. Черно-красный «Дукати Диавел» осторожно пробрался вперед между неподвижных автомобилей, едва не задев немолодую черную «Мазду» с рыжей женщиной на пассажирском сидении, утробно взревел, вывернул налево под красный сигнал светофора, и, не обращая внимания на негодующие сигналы, рванулся вперед, ныряя в просветы в потоке машин.

Через десять минут мотоцикл пересек Невский проспект, игнорируя разметку и знаки, сделал еще один поворот и остановился напротив пятиэтажного гранд-отеля с безупречным старинным фасадом, который на фоне прочих домов выглядел как дорогой антиквариат в сравнении с грязной рухлядью. Водитель мотоцикла снял шлем и тряхнул волосами. На кожаный воротник куртки упала толстая, тугая коса блестящих черных волос. Женщина поставила байк на подножку и с шлемом в руке направилась через дорогу ко входу в гостиницу. Сразу две машины резко затормозили, но никто и не вздумал возмущенно сигналить: водители смотрели, как она переходит дорогу – высокая, длинные сильные ноги обтянуты черной блестящей кожей мотоциклетного комбинезона; глаза, как у женщины-кошки с египетских фресок, строгие черты амазонки или богини войны; в изящных ушах – стальные серьги с масками боли; густые темные волосы выстрижены на татуированных узорами висках, а сзади забраны в косу. Не глядя на замершие автомобили, она подошла к дверям отеля, которые перед ней торопливо открыл молодой швейцар в темно-красной ливрее – да так и застыл, держа дверь нараспашку и провожая глазами крепкие круглые ягодицы, едва не рвущие узкие брюки.