Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века - И. Потапчук

Переходя затем к вопросу о трате похищенных денег, защитник заметил, что воля отца, умыслившего преступление, руководила и дальнейшими действиями сына. Возникшая было мысль подбросить воровские деньги не осуществилась, так как это было рискованно ввиду того материального препятствия, которое представляла пачка весом в 17 фунтов. А затем Борис, скованный по рукам и по ногам словом, данным отцу, оставил эту мысль, считая деньги собственностью отца, купленною им ценой страданий. Деньги как неприкосновенный отцовский капитал лежали нетронутыми, пока не настала нужда, заставившая Бориса разменять первую сторублевую бумажку. С этих пор преступление идет прогрессивно. Как грязь засасывает неосторожно ступившего в болото человека, так преступление все глубже и глубже втягивало Бориса и захватывало новых лиц. Все время Борис оставался верен отцу: он слепо пошел за ним на преступление, чтобы добыть деньги; он также слепо повиновался ему и в их трате. Из-за стен тюрьмы Ф. И. Мельницкий, умерший для общества, распоряжался похищенными деньгами через Бориса, который был его душеприказчиком на этом свете. Получив разрешение тратить деньги лично для себя, Борис тратил их по-детски, безрассудно, нерасчетливо: 3 тысячи были истрачены в лето на конфеты! И надо удивляться, как окружающие не видали ничего, как власти не могли остановить преступление. В то же время с этими дешевыми деньгами обращались крайне небрежно: простая женщина отправляла их в деревню, как кладь, с извозчиком, и целое лето, осень и начало зимы они стояли там в ящике на крыльце. Тысячу раз можно было бы их зарыть в деревне где-нибудь в таком месте, что найти, конечно, не было бы никакой возможности; но никто об этом и не думал. Деньги возились в виде поклажи: летом на дачу, в деревню, а на зиму опять в Москву. Небрежность хранения можно сравнить разве только с небрежностью розыска, и успех преступления с одной стороны обусловливался вполне бездействием с другой. В Москве точно так же тратили деньги, нисколько не скрываясь: заводили торговлю, клали на текущий счет, держали в бумаге на письменном столе. Наконец, в самом конце уже прошедшего года последовала развязка. Все подсудимые тотчас же сознались и чистосердечно рассказали все. Надо думать, что надзор Ф. И. Мельницкого за деньгами в последнее время сильно ослабел. Несомненно, что обвинительный приговор сломил гордого старика. Он уже не столько занимался в последнее время вопросом о хранении денег, сколько сборами в предстоявшее путешествие и хитроумным устройством той палки, которая должна была унести с собой в далекую ссылку его львиную долю; но ему не удалось получить ни палки, ни денег в эту палку: 31 декабря 1882 года деньги были найдены.

Но каково было старику Мельницкому так скоро видеть гибель всех его планов и надежд! Безумец на преступлении задумал устроить счастье свое и своей семьи, и что же вышло взамен этого счастья, о котором он мечтал? Сам он — преступник, семья нищая, разбрелись в разные стороны; все пошло прахом, все сгинуло, и остался только один позор до конца дней! Трудно встретить историю семьи более печальную и более трагическую! В своем дневнике, где среди мусора лжи местами попадаются иногда и блестки правды, Ф. И. Мельницкий написал следующие знаменательные слова, обращаясь к своим детям: «Много и много в жизни вашей придется вам увидеть горя!» Недолго пришлось ему ждать осуществление этого пророчества. Ему довелось быть не только пророком, но и свидетелем исполнения его пророческих слов. Не знаю, что творилось в его темной и загадочной душе, он воочию увидел позор своих детей, но для них едва ли найдется большее горе, чем то, которое они испытывают теперь! Господа присяжные! Когда человека постигает сильное горе, когда судьба шлет ему тяжелое испытание, он ищет нравственной опоры в близких ему людях, он стремится поделиться с ними своим несчастьем и услышать от них слово дружеского участия, любви и утешения. Самые близкие существа для человека с минуты появления его на свет Божий, это те, которые дали ему жизнь,— его отец и мать. От колыбели ребенка и до самой могилы мать является верной и неизменной утешительницей своих детей. С момента пробуждающегося сознания человек может всегда раскрыть пред матерью свою душу без страха и боязни быть отвергнутым. Любящая мать не оттолкнет сына, хотя бы весь мир отвернулся от него, как бы он низко ни пал, как бы много ни согрешил пред Богом и людьми! Припав к родимой груди, преступный сын изольет свою душу, выплачет свое горе, поведает свои скорби и услышит от матери слово всепрощающей любви и материнского благословения, в котором он найдет нравственную силу для искупления вины своего прошлого. Но у Б. Мельницкого нет матери — 5 лет уже как она умерла; ему некуда идти теперь со своим горем и негде искать утешения! Правда, у него остался отец, но этот отец вместо того, чтобы вывести сына на дорогу честной жизни, указал ему путь преступления и привел вслед за собою на уголовный суд. Есть у него невеста, но эта несчастная девушка сама пьет горькую чашу и сама более чем кто-либо нуждается в поддержке и утешении. Кто же защитит Бориса, кто придет на помощь к нему, беспомощному, и сведет его с этой позорной скамьи, на которой он находится теперь по воле отца? Только вы, судьи, властны сделать это, только в вас его надежда и спасение! О, пусть же ваша совесть будет заступницей за него; пусть встанет она между преступным отцом и несчастным сыном и, явясь грозным судьей для отца, обратится к сыну с кротким, милосердным словом прощения! Собственным горьким опытом убедился Борис Мельницкий в несостоятельности отцовского принципа житейской мудрости и узнал, что не в деньгах только счастье, что жизнь не есть коммерческая сделка со своей совестью и что счастье жизни в честном труде и честном имени. Возьмите у Бориса все, что он имеет, ничего ему не нужно, но душу его не погубите. Не смущайтесь грозными фарисейскими криками, требующими во что бы то ни стало распятия человека, и не приносите бесполезных жертв во имя безличной идеи неумолимого правосудия! Те времена, когда бросали человеческие жертвы в раскаленную пасть грозного идола, давно прошли и не вернутся более. Не в казни сила, а в любви к человеку. Когда вы будете в вашей совещательной комнате обсуждать судьбу Бориса, вспомните о его нравственных страданиях, о том тяжелом уроке, который дала ему жизнь в такие годы, когда люди еще сидят на школьной скамье; не откажите ему протянуть руку вашей помощи во имя его спасения и отпустите его с миром; не лишайте его средства в будущем загладить вину прошедшего и дайте ему возможность начать другую, новую и лучшую жизнь.

Господа судьи и присяжные заседатели! Вспомним, с какой радостью встретили москвичи начало 1883 года, который близится уже к концу; стоустая молва быстро разнесла весть: деньги, украденные Мельницким, найдены. Но как часто бывает, что горе очищает и возвышает человека, так часто и радость переходит в легкомыслие и самодовольство готовых сыпать грязью без счета и меры на павших и уличенных. Среди злословья, сыпавшегося на сидящих пред вами, чаще и резче всего слышалось имя Дорвойдта; он как человек посторонний к семье Мельницких и задумавший разбогатеть на воровские деньги, есть, как говорили, истинный сын и язва нашего века, и предубеждение против Дорвойдта сложилось страшное. Но подумали ли эти люди, так невеликодушно очернившие человека вконец, что прежде чем осудить его, надо хорошо узнать, каков этот человек, какова его прошедшая жизнь, как и при каких обстоятельствах он впутался в позорное дело, и что, вообще, для понимания настоящего надо уразуметь прошедшее. Оставлю я этих недобрых людей с добрым пожеланием — прочесть накануне предстоящего праздника «притчу о мытаре и фарисее», и помня правило, что без знакомства с прошедшим нельзя понять настоящего, коснусь несколько всей жизни Дорвойдта, чтобы сделать ясным, с кем имеем мы дело; не скажу при этом ничего такого, что бы не основывалось на строго установленных данных в деле.

Дорвойдт имел во время совершения преступления 25 лет. Сын беднейшего чиновника, восемнадцатилетний юноша вступает на службу в управление Московско-Брестской дороги; своим умом и деятельностью приобретает доверие начальства и беспримерное расположение товарищей. Уходит он в военную службу, товарищи провожают его дружеским обедом — случай небывалый в их среде в течение 12 лет; возвращается со службы, его принимают на место сверх штата. Товарищи недоумевают, каким образом Дорвойдт впутался в это грязное дело, так это было на него непохоже. Будем недоумевать и мы, если не вглядимся в основные черты характера Дорвойдта. Вы слышали факты, говорящие о замечательной мягкосердечности и участливости к нуждам других: как отдавал он последнюю красненькую такому же бедняку, как уступал свое место другому, а сам приискивал для себя новое. Но мягкие и гуманные чувства хороши только тогда, когда рядом с ними есть сила воли и твердость характера, которых не было у Дорвойдта; без этого мягкие чувства переходят в тряпичность и уступчивость, поощряющую зло. Вы видели черты этой уступчивости в эпизоде с его помощником, который пьянствовал, грубиянил, бездельничал, и как Дорвойдт, не будучи в силах пожаловаться на него начальству, работал за себя и за него. Но еще рельефнее отношения его к Хачанову: оставив службу в управлении, Дорвойдт поступил к Хачанову; Хачанов сдает ему все дело на руки, заставляет день и ночь работать и эксплуатирует елико возможно своего, как выражался он сам, друга; не платит ему не только выговоренных процентов, но даже жалованья и расходов на разъезды, когда Дорвойдт бедствует и занимает по 10 и 15 рублей. Дорвойдту стало невмоготу, и он сбежал от Хачанова в Нижний; Хачанов не хочет выпустить его из рук; является в Нижний, упрашивает, умаливает Дорвойдта возвратиться к нему опять, грозит насплетничать, наклеветать на него и почти насильно возвращает его к себе на службу. «Не знаю,— писал Дорвойдт жене задолго до истории с деньгами Мельницких,— во мне есть пружина, которая делает из меня в важных и критических минутах жизни положительную тряпку. Я сознаю всю глубину ошибки и продолжаю делать ее; что же это значит, понять не могу». Эти пророческие слова вполне оправдались впоследствии. Необходимой спутницей подобной бесхарактерности является доверчивость к людям. Мы видели и эту доверчивость Дорвойдта: несмотря на все странности поведения Хачанова, когда не разглядеть его мог разве только слепой, Дорвойдт в своих письмах силится уверить сам себя, что Хачанов оправдывает доверие Дорвойдта к нему и вознаградит его когда-нибудь. Мы видели двух свидетелей сыщиков и слышали, как в то время, когда происходят недочеты, он, заподозрив Крылова в похищении шкатулки, увольняет его, но оставляет его еще у себя до приискания места, в то время когда Крылов и Черепков следят за ним и доносят, когда все, даже дворник, знали о роли Крылова и Черепкова, а Дорвойдт один ничего не подозревал.