Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока парни расставляли мебель, девушки, кроме Лиат, собирали в большие мусорные пакеты всю одноразовую посуду с остатками еды, пустые бутылки, грязные салфетки и выносили их за дверь. Потом Одед отправился записывать Дане свой стих. Шели и Хен, улучив момент, присели вдвоем на диване в гостиной. Лиат, которой уже было совершенно невмоготу оставаться здесь, устало поглядела на Шахара, но тот и не собирался никуда уходить. Теперь, он ловил каждое свое мгновение рядом с Галь, как будто наверстывал упущенное время.
От острых глаз классной руководительницы не ускользало, что бывшая и теперешняя девушки Одеда, в целом, ладят между собой. Она ласково посмотрела на них и, без обиняков, обратилась к Офире:
– Насколько я понимаю, вы с Одедом вместе.
Офира слегка покраснела от смущения и подтвердила.
– Вы давно с ним встречаетесь?
– Уже две недели, – отозвалась Офира, и тут же добавила: – Это может показаться недолго, но для нас с ним – каждый день за целый месяц.
– Я себе представляю, – промолвила Дана. – За последние месяцы произошло много событий, и поэтому кажется, что время течет медленней. Очень рада за вас!
Девушка, улыбаясь, кивнула и вернулась к своему занятию. В этот момент в кухню вошел Одед с записанным стихотворением, и спросил, куда его положить. Учительница попросила оставить его на столике в гостиной и позвать всех оставшихся.
– А зачем? – поинтересовался Одед.
– Будем чай пить, – сказала Дана.
– Какой чай, Дана, уже поздно! – запротестовали Одед и Офира. – Мы, пожалуй, уже пойдем!
– Нет, задержитесь не надолго, ребята, пожалуйста, – настойчиво попросила Дана. – Я хотела бы сказать вам еще несколько слов.
Поскольку никто не мог перечить просьбе Даны, то Галь, Хен, Шели, Офира, Шахар и Лиат, по зову Одеда, собрались вновь вокруг стола. Хозяйка закипятила чайник, и спросила у каждого, что он будет пить. Большинство попросило чаю, хотя Шахар предпочел крепкий кофе.
Образовавшийся кружок был гораздо тесней предыдущего, поскольку именно его составляли непосредственные участники всех происшествий, с которыми можно было поговорить обо всем. Это состояние необычной близости между оставшимися прямо витало в воздухе. Сегодня Дана показала им самый наглядный пример того, что значит быть выше любой ситуации, и заразила их взаимной деликатностью и подчеркнутым вниманием друг к другу.
За окном уже стояла глубокая ночь. Яркое освещение в доме Даны особенно подчеркивало это. Разлив своим юным гостям кипяток, она пристроилась между ними.
– Теперь начинается вечер для нас одних, – лукаво заметила она, напомнив этой фразой Хену о его неудавшемся трюке с бутылкой виски, припасенной специально к концу именин Шели.
– Удавшийся на славу, – по-свойски улыбнулась ей Офира.
– Это была чудесная инициатива! – поддержал ее Одед.
– А главное – очень поучительная, – тут же подхватил Хен. – Я сам был поражен, когда вдруг понял, насколько… ты заставила весь наш класс преобразиться, хотя бы на один лишь вечер! Взять хотя бы игру в бутылку.
– Вот видишь, Хен, как иногда полезно не прятать алкоголь, – усмехнулась приятелю Галь, и все поддержали ее тихим смехом.
– Да, мы неплохо провели сегодня время, – высказала свое ощущение Дана. Потом, посмотрев в упор на Лиат, обратилась к ней с теплом в голосе: – Лиат, у тебя очень красивая стрижка! Она тебе идет гораздо больше, чем длинные волосы.
Обалдевшие ребята переглянулись от неожиданности. Никто бы и не подумал, что Дана сделает комплимент Лиат, изгою их компании! Лиат, чувствовавшая себя очень неловко, побагровела до корней волос, и глухо поблагодарила учительницу. Она даже притронулась к своей шевелюре, словно для того, чтоб удостовериться, что ее новая форма ей и вправду идет.
– Я действительно так считаю, – подчеркнула Дана. – Присмотревшись к тебе поближе, я могу сказать, что в каре тебе намного лучше. Свободней как-то. Просто мы все привыкли видеть тебя с пышной копной, и теперь нужно привыкнуть по-новой.
Двое или трое сидящих за столом хотели было сказать, что им совершенно ни к чему привыкать к новому облику Лиат, поскольку больше они не желают ни видеть, ни знать ее, но, из уважения к учительнице, скрипнув зубами, промолчали. Что касалось Лиат, то она, под впечатлением от этого поразительного комплимента Даны, просто не знала, куда себя подевать. Поскольку она просидела в стороне целый вечер, ей было очень совестно принимать всякие любезности учительницы. Она была бы рада бежать отсюда прямо сейчас, куда угодно, но не решалась и шагу сделать без Шахара. Обменявшись с ним скорым взглядом, и прочтя в его выражении лица одно лишь равнодушие, девушка еще больше поникла. А Шели, для того, чтобы разрядить обстановку, сочла нужным произнести:
– Я собираюсь перекраситься.
– В какой же цвет? – спросили ее.
– Наверно, в каштановый. Надоело блондинкой быть.
– Ну, а мне?.. Мало ли, что мне надоело? – благодушно заметил Хен и обнял ее за плечи.
– Ребята, – вдруг серьезно заметила педагог, переходя к делу. – Я специально попросила вас немного задержаться, потому, что только вам я могу сейчас сказать то, чего не должны были услышать ваши одноклассники. Пока – не должны были. Дело в том, что… – она замолкла на секунду и обвела глазами своих встревожившихся юных гостей, – мы с вами действительно встречаемся в последний раз перед выпускным вечером. Особенно с тобой, Галь. В будущем учебном году меня в нашей школе уже не будет.
Если бы сейчас в кухню классной руководительницы ударила молния, она произвела бы гораздо меньший эффект, чем это сообщение, произнесенное совершенно невозмутимым, даже холодным тоном. Все словно остолбенели. Даже Лиат вздрогнула. Такое было невозможным! Чтоб Дана Лев, чей доминантный, но, в то же время, свободолюбивый образ был неразрывно связан со школой, и впрямь покидала ее? За что? И это – после всего, что она сделала для их чертового класса?
– Тебя уволили? – негодующе воскликнула Галь, даже вскочив от неожиданности.
– Нет, я сама подала в отставку, – раздался такой же спокойный, уверенный ответ.
Когда педагог это произнесла, члены шестерки так всполошились, что ей пришлось успокаивать чуть ли не каждого отдельно. Галь, из глаз которой заструились слезы, допытывалась, не она ли всему прямая причина. Лиат, самая малословная, была белее, чем мел, и сидела в полной оторопи, присушиваясь к негодующим воплям своих бывших друзей. Шахар же, поначалу пытавшийся вторить остальным, в конце концов тоже умолк, так как сказать ему было, собственно, нечего. Он и так чувствовал, что находился здесь только из милости, и "за компанию", которой больше не существовало.
– Успокойтесь и выслушайте меня! – в конце концов вскричала Дана, сделав жест, которым приказывала всем садиться, точно на уроке. – Вот непослушные! Вот поэтому
