Весь Карл Май в одном томе - Карл Фридрих Май

с отсутствующим видом смотрел на берег и делал вид, что не замечает присутствия Серого. Поведение этого невоспитанного эфенди возмущало его до глубины души! Мало того, что он совершенно не воспринимал Отца Листьев как ученого, он еще имел наглость «тыкать» ему прямо в лицо! Только двум человекам во всем мире, а именно: Шварцу и достойнейшему господину Вагнеру, была оказана высокая честь называть Отца Одиннадцати Волосинок на «ты». Все остальные, разумеется, если беседа шла не на арабском языке, где вообще не распространено обращение в форме второго лица множественного числа, просто обязаны были, по мнению словака, соблюдать в обращении с ним хотя бы элементарные нормы вежливости. Пфотенхауер же, который понятия не имел об амбициях своего «ученого коллеги», продолжал с ним фамильярничать, легкомысленно следуя примеру Шварца и не подозревая при этом, что каждый раз забивает новый клин в здание еще не родившейся дружбы. Вот и сейчас, так и не дождавшись, Пока Стефан изволит сфокусировать на нем свой взгляд, он простодушно заговорил с ним самым что ни на есть дружеским тоном:

— Так ты, выходит, кой-чего и в перевязке смыслишь? Это нам очень на руку, потому как с твоей помощью мы скорее управимся.

— Я мог перевязать намного лучше, чем другие некоторые, очень из себя ученых воображающие, — сухо отрезал Отец Листьев, по-прежнему не глядя на немца. — Я мог варить и намазывать катаплазма и мазь, целительную и рассасывающую для карбункула.

— Что я слышу! Ты знаешь, что такое катаплазма?

Пфотенхауер сказал это из самых лучших побуждений, но малыш так и взвился.

— Вы считаете это чудом, огромным? — гневно вопросил он. — При обширном богатстве образования, моего, катаплазма и пластырь для меня просто чушь, ерундовейшая! Я изучать уже иметь катаплазма, каталог и катастрофа в том числе!

— Хорошо-хорошо! — примирительно сказал Пфотенхауер. — Могу я спросить у тебя, что такое каталог?

— Каталог есть событие, потрясательное и трагическое, как землетрясение, подземное.

— А катастрофа? — поинтересовался Серый, который поклялся себе не спорить сегодня с малышом, что бы тот ни сказал.

— Катастрофа — это есть книга и опись полей, а также лугов и нив, принадлежащих.

Пфотенхауер ожидал, что словак, как обычно, ограничится тем, что перепутает катастрофу с каталогом. Поэтому, когда тот внезапно ввел новое понятие, застигнутый врасплох Серый не удержался и добродушно поправил:

— Но такая книга уже зовется на катастрофа, а кадастр! Ты все-таки путаник чистой воды! Никак я в толк не возьму, как ты с такими…

— Молчите тихо! — перебил его словак, резко поворачиваясь к нему всем телом и в упор глядя на него бешеными от ярости глазами. — Если вы не понимать меня, то я вас тоже не понял, совсем! Я оставлял вам ученость, вашу, а вы теперь можете оставлять мне знания, мои! Если я однажды и перепутал что-нибудь, нечаянно, то я все же был человеком, вежливым и снисходительным, а вы всегда были человек, грубый и оскорбительный.

— Я? — ошеломленно переспросил Пфотенхауер, испуганно уставившись на метающего громы и молнии малыша. — Да что с тобой такое, приятель? Разве можно так кипятиться из-за одного маленького возражения?

— Я стал рассерженный не только из возражения, противостоящего, а из нарушения правил, заглавных! Поняли?

— Ежели начистоту, то не очень. Что это еще такое, «заглавные правила»?

— Этого вы не знаете и не понимаете? Я всегда говорил вам «вы», множественное, а вы всегда говорите мне «ты», единственное. Но мы еще не делали друг с другом брудершафт, дружеский. Если вы и дальше останетесь при своем единственном «ты», то и я не буду говорить «вы». Я учился, и вы учились, и мы стоим на уровне, одинаковом. Теперь у вас есть выбор. Я говорю «вы», и я говорю «ты», совсем так же, как вы говорите его мне!

Эта тирада произвела на Пфотенхауера, пожалуй, еще более сильное впечатление, чем известный вопрос одного профессора естествознания. Как и в те давние времена, Серый остался стоять с открытым ртом, не в силах вымолвить ни слова. Впрочем, словак и не ожидал от него никакого ответа; он отвернулся и зашагал прочь, предоставив противнику в одиночестве осознавать свое полное ничтожество. В это время из каюты вышел нагруженный медикаментами Шварц. Он окинул быстрым взглядом гордо удалявшуюся фигурку малыша, потом пристально взглянул на уныло поникший, как будто его застали за воровством варенья из буфета, нос Пфотенхауера, и, оценив ситуацию, спросил:

— Вы, кажется, снова с ним не поладили?

— Да уж, — махнул рукой Серый. — Этому парню палец в рот не клади! Он отчитал меня как сопляка какого за то, что я обращаюсь к нему на «ты», и грозил тоже начать мне «тыкать», ежели я не буду величать его по всем правилам хорошего тона.

— Он так и сказал? Ну что ж, любезный друг, в конце концов он имеет право требовать от вас уважения к «персоне, своей».

— Благодарю покорно! Не хватало еще, чтоб он стал называть меня попросту Наци или еще лучше Наци-Птица. Это действительно была бы самая настоящая катаплазма!

Глава 15

УСПЕШНОЕ НАПАДЕНИЕ

На следующий день между часами послеполуденной и вечерней молитв, а точнее, около четырех часов пополудни, флотилия из пяти кораблей достигла места, где река так широко разливалась, что образовывала целое озеро, берега которого отстояли довольно далеко друг от друга.

— Вот мы и прибыли! — сказал Сын Тайны, стоявший вместе с обоими немцами на носу дахабии. — Прикажите править к берегу, потому что, если мы пройдем немного дальше, нас могут заметить.

— Разве фельдфебель со своими людьми находится поблизости, на берегу озера? — спросил Шварц.

— Нет. Если мы завернем направо, в озеро, и пройдем его до конца, то перед нами окажется узкий канал, который ведет в залив со стоячей водой. В некоторых местах этот залив очень глубокий, и поэтому он не высыхает даже жарким летом. На более мелких участках растет камыш, а всю поверхность воды покрывают травяные островки, которые движутся только при порывах сильного ветра или когда их корнями вздумает полакомиться гиппопотам. Это и есть залив Хуса-эль-Бахр.

— Значит, нам незачем оставаться здесь, на реке. Мы можем войти в озеро и уже там бросить якоря.

— Я не стал бы этого делать. Фельдфебель расположился на берегу залива, и не исключено, что кто-нибудь из его людей захочет наведаться к озеру. Зачем тебе лишний риск?

— Ты прав. Мы причалим здесь, а потом я хочу как следует расспросить обнаши.

Обнаши, о котором шла речь, был не кто иной, как тот самый капрал, который бежал от