Счастливчики - Хулио Кортасар

— Вижу, Фелипе, у вас есть практическая жилка. Однако едва ли вам самому приходится стирать и гладить рубашки.

Фелипе густо покраснел и взял предложенную сигарету.

— Не подсмеивайтесь надо мной, — сказал он, отводя взгляд. — Просто нейлон, для всяких путешествий…

Рауль кивнул, помогая ему выйти из положения. Нейлон, разумеется.

К правому борту «Малькольма» подходила лодка, в которой сидели мужчина и парнишка. Паула и Клаудиа помахали им рукой, и лодка подошла ближе.

— Почему вы стоите тут? — спросил мужчина. — Поломка?

— Загадка, — ответила Паула. — Или забастовка.

— Какая может быть забастовка, сеньорита, наверняка, поломка.

Клаудиа открыла кошелек и показала две бумажки по десять песо.

— Сделайте нам одолжение, — сказала она. — Подойдите к корме и посмотрите, что там происходит. Ну да, к корме. Посмотрите, нет ли там офицеров, или, может быть, что-нибудь чинят.

Лодка стала отходить от борта, и мужчина, явно смущенный, не сказал ни слова. Парнишка принялся торопливо выбирать якорный канат.

— Недурная мысль, — сказала Паула. — Однако до чего же нелепо, вам не кажется? Посылать лазутчика, какой абсурд.

— Не больший, чем, например, пытаться угадать пять цифр из всех возможных комбинаций. В этом абсурде есть свои закономерности, хотя, возможно, я просто заражаюсь идеями Персио.

Она стала объяснять Пауле, кто такой Персио, и не очень удивилась, обнаружив, что лодка все больше удалялась от «Малькольма», а лодочник даже не обернулся.

— Austuzie femminile[29] потерпели поражение, — сказала Клаудиа. — Одна надежда — мужчины что-нибудь узнают. Вы оба довольны каютой?

— Да, вполне, — сказала Паула. — Для такого маленького парохода каюты просто замечательные. Но бедняга Рауль скоро начнет жалеть, что взял меня с собой, потому что он — воплощенный порядок, а я… Вам не кажется, что разбрасывать вещи где попало — удовольствие?

— Нет, не кажется, ведь и дом, и сын — все на мне. Правда, иногда… Да нет, все-таки я люблю находить нижнее белье в ящике для белья, и тому подобное.

— Рауль поцеловал бы вам руку, если бы вас услышал, — засмеялась Паула. — Сегодня я начала день с того, что, кажется, почистила зубы его щеткой. А ему, бедняге, так нужен покой.

— Для этого в его распоряжении целый пароход, на котором почти спокойно.

— Не знаю, он почему-то нервничает, его бесит эта история с кормой, на которую вход воспрещен. Правда, Клаудиа, Раулю со мной будет очень плохо.

Клаудиа почувствовала, что за ее настойчивыми повторениями кроется желание сказать что-то еще. Клаудиа не испытывала особого любопытства, но Паула ей нравилась, нравилась ее манера смотреть, смаргивая, ее порывистость.

— Я полагаю, что он уже привык к тому, что вы можете воспользоваться его зубной щеткой.

— Дело не в щетке. Я теряю его книги, проливаю кофе на ковер… а щетку его я не трогала до сегодняшнего утра.

Клаудиа улыбнулась и ничего не сказала. Паула колебалась, потом взмахнула рукой, словно отгоняя муху.

— Наверное, лучше сказать вам сразу. Мы с Раулем — просто друзья.

— Он очень симпатичный человек, — сказала Клаудиа.

— Поскольку никто на пароходе или почти никто этому не поверит, мне бы хотелось, чтобы по крайней мере вы это знали.

— Спасибо, Паула.

— Это я должна говорить спасибо, что встретила такого человека, как вы.

— Да, иногда бывает… И со мной — тоже, бывает, хочется сказать спасибо просто за то, что этот человек рядом, за то, что кивнул понимающе или просто молчит. За то, что знаешь: можно говорить с ним, можно сказать то, что не сказал бы больше никому, и за то, что это оказалось так легко.

— Как подарить цветок, — сказала Паула и чуть дотронулась до плеча Клаудии. — Но мне нельзя доверяться, — добавила она, убирая руку. — Я способна на страшные гадости, я — ужасная подлюга и по отношению к себе, и к другим. Бедняга Рауль терпит меня до поры до времени… Вы не представляете, какой он хороший, какой понимающий, может, потому, что он не воспринимает меня в реальности; я хочу сказать, что существую для него только в плане как бы абстрактно-интеллектуальном. Если бы по какой-то невероятной случайности мы вдруг переспали с ним, я думаю, он бы уже наутро меня возненавидел. И не он первый.

Клаудиа повернулась спиной к реке, пытаясь уйти от палящего солнца.

— Вы мне ничего не скажете? — хмуро спросила Паула.

— Ничего.

— Ну что ж, может, так лучше. Зачем вешать на вас свои проблемы?

Клаудия уловила в ее тоне досаду и раздражение.

— Мне думается, — сказала она, — если бы я задала вам вопрос или отпустила какое-нибудь замечание, вы бы сразу почувствовали ко мне недоверие. Нормальное и непримиримое недоверие одной женщины к другой. Вы не боитесь так откровенничать?

— Откровенничать… Не было никаких откровений. — Паула расплющила только что закуренную сигарету. — Я всего-навсего показала вам свой паспорт, ужасно боюсь, как бы меня не приняли за то, чем я не являюсь, что такой человек, как вы, может по чистому недоразумению проникнуться ко мне симпатией.

— И отсюда — Рауль и все эти ненормальности, и любови, мимо которых вы проходили… — Клаудиа рассмеялась и вдруг наклонилась и поцеловала Паулу в щеку. — Какая дурочка, какая жуткая дурочка.

Паула опустила голову.

— Я гораздо хуже, чем вы думаете, — сказала она. — Главное — вы мне не доверяйте, не доверяйте.

Нелли сочла оранжевую блузку слишком смелой, но донья Росита более снисходительно относилась к современной молодежи. Мать Нелли заняла промежуточную позицию: сама по себе блузка хорошая, но ярковата. Когда же поинтересовались мнением Атилио, тот здраво рассудил, что такая блузка на женщине не рыжеволосой едва ли будет бросаться в глаза, но лично он ни в жисть бы не позволил своей невесте так заголяться.

Солнце жарило, и они пошли прятаться под тент, который только что натянули два матроса. Все, довольные, расселись в разноцветных шезлонгах. Единственное, чего не хватало — чая-мате, а виновата была донья Росита, она не захотела брать с собой термос и сосуд для мате в серебряной оправе, подаренный отцом Нелли дону Курсио Пресутти. В душе сожалея о своем промахе, донья Росита, однако, вслух высказалась в том смысле, что не совсем прилично пить мате на палубе первого класса, а донья Пепа возразила, что это можно было бы делать и в каюте. Мохнатый предложил подняться в бар выпить пива или сангрии[30], но дамы предпочли остаться в удобных креслах и любоваться рекой. Дон Гало — каждый раз, когда его спускали по лестнице, женщины наблюдали за этой процедурой с расширенными от ужаса глазами — снова появился, вступил в беседу и поблагодарил Мохнатого за помощь, которую тот оказывал его шоферу при проведении столь деликатных операций. Сеньоры и Мохнатый хором заверили, что иначе и быть не может, а донья Пепа спросила Дона Гало, много ли он путешествовал. Ну, разумеется, мир повидал, особенно — в районе Луго и в провинции Буэнос-Айрес. Плавал он и в Парагвай, на судне Михановича, ужасное было плавание, в двадцать восьмом году, жара стояла страшная…

— И всегда?.. — Нелли деликатно кивнула в сторону кресла и шофера.

— Ну что вы, детка, что вы. В те поры я был посильнее Паулино Ускудуна[31]. Однажды в Пеуахо в лавке случился пожар…

Мохнатый сделал знак Нелли наклониться, чтобы он мог шепнуть ей на ухо.

— Сегодня моя старуха встанет на рога, — сообщил он. — Она зазевалась, а я сунул в чемодан два кило мате «Салус» и кувшинчик для заварки. После обеда придем сюда с травкой — у них челюсти отвалятся.

— Ой, Атилио! — сказала Нелли, не отрывая восхищенного взгляда от блузки Паулы. — Ты просто, ой, ну ты просто…

— Как же она взовьется… — сказал Мохнатый, довольный жизнью.

Оранжевая блузка привлекла внимание и Лопеса, который, наведя порядок в каюте, спустился на палубу. Паула читала, сидя на солнцепеке, и он, облокотившись о борт, ждал, пока она поднимет на него глаза.

— Привет, — сказала Паула. — Как дела, профессор?

— Horresco referens[32], — пробормотал Лопес. — Не называйте меня профессором, не то я выкину вас за борт вместе с вашими книжками.

— Это книга Франсуазы Саган, уж она, во всяком случае, не заслужила такого обращения. Вижу, свежий речной воздух разбудил в вашей крови пиратские наклонности. Взбегать по трапу, сбегать по сходням, так?

— Вы читали романы про пиратов? Добрый знак, очень добрый. По опыту знаю, что самые интересные женщины в детстве увлекались мальчишескими книгами. Например, Стивенсоном?

— Да, конечно, своими пиратскими познаниями я обязана отцу. Он из чистого любопытства собирал серию «Тит-Битс», в ней был замечательный роман под названием «Сокровище острова Черной Луны».