Незнакомцы в поезде - Патриция Хайсмит

А затем пришло первое письмо.

Два листка бумаги. Первый — карта дома и окрестностей, на ней маршрут аккуратным пунктиром. Второй — подробнейшие инструкции, как убить хозяина дома, мелким шрифтом отпечатанные на машинке. Гай разорвал листки и тут же пожалел об этом. Письмо было уликой против Бруно, его следовало сохранить, так что пришлось собрать и припрятать обрывки.

Вскоре стало ясно, что в этом не было никакой необходимости. Такие же письма начали приходить раз в два-три дня. Судя по штемпелю, отправлялись они из Грейт-Нека. Очевидно, Бруно засел там — он не попадался Гаю на глаза с тех пор, как началась история с письмами. Возможно, набивал их на отцовской машинке. Иногда в нетрезвом виде — это было заметно по обилию опечаток и эмоциональным всплескам в последних абзацах. Если Бруно садился за машинку трезвым, то в конце дружески подбадривал Гая, что, мол, задача перед ним стоит несложная. Если же пьяным, то послания завершал либо уверениями в вечной братской любви, либо угрозами преследовать Гая всю жизнь и положить конец его карьере и «любовной интрижке», а также напоминанием, что козыри не у Гая. Каждое письмо содержало подробный план убийства. Бруно явно догадывался, что Гай мог разорвать предыдущие, не читая. Гай действительно каждый раз собирался изорвать в клочья нераспечатанный конверт, но в итоге все равно вскрывал письмо — полюбопытствовать, что будет в последнем абзаце. Бруно предлагал три варианта убийства. Один из них — проникнуть в дом через заднюю дверь и произвести выстрел из пистолета — фигурировал в письмах чаще других, хотя каждый раз Бруно оговаривался, что полностью оставляет выбор за Гаем.

Собственную реакцию на письма Гай находил странной. Первое стало для него шоком, второе и последующие не вызвали почти никаких эмоций. После десятого он начал чувствовать, что письма давят на его совесть и нервы, но как именно — понять не мог. Сидя в одиночестве у себя дома, он подолгу анализировал свои чувства, пытаясь обнаружить, в чем суть душевного недомогания. Он убеждал себя, что нет никаких оснований для беспокойства, разве что Бруно разозлится и захочет его убить. Но это маловероятно. Бруно никогда не угрожал ему убийством. И все же голос разума не мог ни унять, ни притупить тревогу.

В двадцать первом письме упоминалась Анна. «Вы же не хотите, чтобы Анна узнала о вашей роли в убийстве Мириам? Какая девушка пойдет замуж за убийцу? Уж точно не Анна. Время поджимает. Надо успеть до середины марта. Потом будет гораздо сложнее».

Затем пришел пистолет. Хозяйка дома принесла Гаю большой сверток, упакованный в коричневую бумагу. Гай коротко усмехнулся, обнаружив внутри свертка черный пистолет — большой «люгер», блестящий и новенький, разве что на рукояти в диагональных насечках заметен был скол.

Повинуясь непонятному импульсу, Гай достал из верхнего ящика собственный маленький револьвер с перламутровой рукоятью и взвесил в руке, глядя на лежащий на кровати «люгер». Улыбнулся своему ребячеству, поднес револьвер к глазам. В пятнадцать лет он увидел этот револьвер в заваленной хламом витрине ломбарда и купил на деньги, которые заработал, разнося газеты. Купил не потому, что хотел иметь револьвер, а потому что это была очень красивая вещица, радовала глаз компактным размером, аккуратностью короткого ствола. Пятнадцать лет револьвер вместе с Гаем кочевал по съемным квартирам и комнатам, всякий раз попадая в верхний ящик. Он был заряжен тремя пулями, Гай вынул их и шесть раз нажал на спусковой крючок, полностью прокрутив барабан. Ему нравилось слушать глухие щелчки прекрасного механизма. Он вернул пули в барабан, убрал револьвер в чехол из фланели лавандового цвета и спрятал обратно в ящик.

Как теперь избавиться от «люгера»? Швырнуть с набережной в реку? Сунуть в урну на улице? Или просто выбросить с домашним мусором? Все, что приходило ему в голову, либо выглядело подозрительно, либо отдавало мелодрамой. В конце концов он решил спрятать «люгер» в нижнем ящике комода под носками и бельем, пока не придумает что-то получше. Он вдруг впервые представил Сэмюэля Бруно живым человеком, впервые сопоставил его и уготованную ему смерть. Здесь, в этой самой комнате, сейчас находилось полное жизнеописание этого человека, по версии Бруно, план его убийства в очередном еще не распечатанном письме и пистолет. Гай достал одно из старых писем Бруно из ящика стола.

Сэмюэль Бруно (Бруно старался не называть его словом «отец») — чистейший образец всего худшего, что рождает Америка. Выходец из нищих венгерских крестьян, мало отличавшихся от скота. Всегда стремился захапать побольше и жену взял из хорошей семьи, как только смог себе это позволить. Долгие годы моя мать кротко сносила его неверность, уважая священные узы брака. Теперь же, дожив до старости, он корчит из себя святошу. Только поздно, ничего уже не изменишь. Я бы с удовольствием прикончил его сам, но, как я уже говорил, это невозможно из-за Джерарда, его частного детектива. Если бы вам пришлось иметь дело с Сэмюэлем Бруно, вы бы возненавидели его не меньше, чем я. Он из тех людей, кому безразлична красота архитектуры и кто считает блажью идеи о достойном жилье для каждого. Ему плевать, как выглядит его фабрика, лишь бы крыша не текла, а то станки попортятся. Кстати, работники сейчас бастуют. Откройте «Нью-Йорк таймс» за прошлый четверг, тридцать первая страница, нижний левый угол. Пытаются выбить у него зарплату, которой хватало бы на жизнь. Сэмюэль Бруно не поморщившись грабит своего сына…

Если кому рассказать, никто не поверит. Письмо, карта, «люгер» — все это напоминало театральный реквизит, бутафорию, созданную с одной целью: придать каплю правдоподобия явному вымыслу. Письмо Гай сжег. Он сжег все письма Бруно и стал собираться на Лонг-Айленд.

Они с Анной проведут весь день вместе. Будут кататься на автомобиле, гулять в лесу, а завтра поедут в Олтон. Дом будет достроен к концу марта, останется еще два месяца до свадьбы, чтобы не спеша его обставить. Гай улыбался, глядя в окно вагона. Анна никогда не говорила, что ей хочется устроить свадьбу именно в июне, все само так сложилось. Она не настаивала и на торжественной церемонии, лишь попросила: «Давай только не совсем уж как попало». Но когда Гай ответил, что он не против устроить церемонию по всем правилам, она облегченно вздохнула, крепко обняла его и поцеловала. Нет уж, его больше не прельщает идея пожениться за три минуты, позвав в свидетели первого встречного. Одной такой свадьбы ему в жизни вполне достаточно.

Гай стал набрасывать на обороте конверта двадцатиэтажное офисное здание, проект которого могли поручить ему. Он узнал об этом на прошлой неделе, но Анне еще не рассказал, решил сделать сюрприз. Будущее в его жизни вдруг стало настоящим; сбывались все мечты. Бегом спускаясь по ступенькам с платформы, он отыскал в толпе у дверей вокзала леопардовое пальто Анны. Он знал, что моменты этих встреч навсегда останутся в его памяти — как она поджидала его здесь, как пританцовывала в нетерпении, заметив его вдалеке, как улыбалась и делала вид, что уже думала уходить.

— Анна! — Гай обнял ее за плечи и поцеловал в щеку.

— Ты почему без шляпы?

Гай засмеялся — именно это он и ожидал от нее услышать.

— Ну, ты тоже.

— Я-то на машине. Там снег идет. — Она взяла его за руку, и они побежали по заледеневшей ясеневой аллее к парковке. — У меня для тебя сюрприз!

— У меня тоже. Давай ты первая.

— Я вчера сама продала пять своих работ.

Гай покачал головой.

— Мои успехи скромнее. Мне хотят поручить офисное здание. И это еще не факт.

Она улыбнулась и вскинула брови.

— Конечно, факт!

— Ну да, да, факт! — Он снова поцеловал ее.

Вечером они стояли на деревянном мосту над ручьем за домом Анны, и Гай чуть не ляпнул: «Представляешь, Бруно сегодня прислал мне пистолет». И его сильнее шокировало даже не то, что он едва не проговорился, а то, насколько далека эта история с Бруно от его жизни с Анной. Бруно, имя, ставшее для него кошмаром, для Анны ничего не значило.

— Гай, что с тобой?

Она всегда чувствовала, что у него не все в порядке.

— Ничего.

Гай пошел вслед за ней к дому. Границы между заснеженной землей, темными деревьями и ночным небом в темноте были почти неразличимы. И Гай снова ощутил ее — непонятную враждебность, исходящую от небольшой рощицы с восточной стороны дома. Из двери кухни лился теплый желтый свет. Гай встал лицом к черным деревьям и вглядывался в темноту, чувствуя одновременно дискомфорт и облегчение, как бывает, если надавить на больной зуб.

— Я еще немного пройдусь, — сказал он Анне.

Как только она ушла, он снова повернулся к рощице. Хотел проверить, станет ли странное ощущение сильнее или слабее, если Анны не будет рядом. Неуловимая враждебность продолжала исходить от места, где тьма сгущалась под деревьями. Конечно, это ерунда. Плод теней, шорохов и разыгравшейся фантазии.