Прыжок в бессмертие - Евгений Загданский

Снова люди стали вслушиваться в темноту.

Но вот чьи-то руки бережно положили четыре ломтика хлеба на помятый газетный лист. Людей не было видно. Они слились с густой тенью кустарника, и луна освещала только лежащий подле них обрывок газеты и четыре высохших ломтика хлеба.

Эту ночь, прерывистый шепот и бешено стучавшее сердце забыть невозможно.

Вот протянулись к хлебу длинные, худые пальцы. Нервным движением они схватили хлеб и снова ушли в темноту. Потом другие руки. Они бережно берут свой хлеб, чтобы не уронить ни одной крошки… Что в этом жесте? Традиционная манера славян обращаться с хлебом? Или желание во что бы то ни стало использовать малейшую возможность в борьбе за жизнь?

Темная плоская туча закрыла своим крылом диск луны. Стал накрапывать мелкий дождик.

Мелкий дождик… Но как громко стучит он по газетному листу. Бумага намокла, перестала топорщиться, осела, а оставшийcя четвертый кусок хлеба быстро набряк и стал заметно больше.

Если бы не этот дождь, то могло бы показаться, что весь мир вымер, а они остались живыми просто случайно. Они, по всей вероятности, знают об этом — потому и боятся подняться с земли и прячутся в тени кустов…

А на голых ветвях деревьев покачиваются длинные и узкие станиолевые полосы-так на высохших кладбищенских венках ветер перебирает траурные бумажные ленты.

Плоская туча выпустила из своих объятий диск луны; прекратился дождь, мягкий свет снова упал на газетный лист.

Треснула, обломившись, веточка, и чья-то рука протянулась к четвертому ломтику. Мягкий от дождя хлеб легко разламывался на части.

Тот, кому принадлежал этот четвертый кусок хлеба, погиб. Но каждый из оставшихся в живых сознавал, что если бы погибший не был так мужественен, если бы не обладал таким хладнокровием и выдержкой, то погибли бы все четверо. Он помогал им даже после своей смерти. Его порция хлеба добавит им немного сил, и, кто знает, может быть, они явятся решающими в этой изнуряющей борьбе.

Вдруг свет луны погас… На западе в красноватых отблесках вырос лес, слева и справа распласталась плоская равнина, с востока двигался огненный вал. Всплески огня помогли найти воронку от бомбы… В одно мгновение в ней оказались все трое… И снова, в какой раз, люди прижались тесно к земле, так тесно, что, казалось, их невозможно оторвать ни друг от друга, ни от земли…

…В грохоте и вое, лязге и скрежете пронесся над головами огненный вал и сжег реальность нацистских застенков…

Это была ночь страха и надежды. Он запомнил ее на всю жизнь. Эсэсовцы, выгнав заключенных из лагерей, направили их из Заксенхаузена колоннами к гамбургскому порту. Они хотели погрузить сотни тысяч людей в пустые баржи, вывести в море и там пустить на дно.

Если бы не мужество товарищей, его, Росси, давно уже не было бы в живых. Да, судьба одного зависит от судьбы всех.

В ту ночь, освещенные огненным заревом, надвигавшимся с востока, они торжественно поклялись отдать людям каждый день вновь обретенной жизни.

И каждый раз в тяжелую минуту в памяти Росси возникала эта ночь, и звучали слова шепотом сказанной клятвы. Может быть, именно эти воспоминания помогали ему жить в ладу со своей совестью? Однако теперь положение казалось особенно сложным. Видения далекого прошлого исчезли, память Росси с необыкновенной силой и ясностью представила бледное лицо маленькой Джен с черными тенями от длинных ресниц. Потом перед глазами вдруг возникал холодный, властный профиль Байлоу, его тяжелый подбородок… Росси видел Солидад с ложечкой лекарства в руке, склоненную над кроватью своей дочери, а затем холеные пальцы Байлоу, нервно отбивавшие ритм марша…

Росси потер ладонью виски, хотел отогнать мучающие его мысли… Вдруг в дверь кто-то тихо постучал.

— Входите.

Росси вздрогнул: в прямоугольной раме двери появился Манджак, молодой, двадцатилетний, точно такой, каким он был в далекие студенческие годы.

Вскочив на ноги, Росси хотел было броситься к нему, но овладел собой. Затем смущенная улыбка появилась на его лице.

— Напугал ты меня, Майкл… Мне показалось… Очень уж ты похож на своего отца…

— Это лестно, — пробормотал Майкл, — но мой отец считает, что важно не внешнее сходство…

— Твой отец, твой отец, — возбужденно перебил его Росси, — он всегда все усложнял-это его главная отличительная черта… Почему он не мог приехать? Раньше у нас принято было иначе… Кроуфорд ведь приехал… Хотя его помощь мне меньше всего нужна…

Майкл внимательно рассматривал этого подвижного и энергичного человека. Правильные черты лица, черные большие глаза под короткими, чуть приподнятыми вверх бровями. Он говорил быстро, не заботясь о том, удастся ли собеседнику уловить ход его мысли.

По землистому цвету лица, по воспаленным глазам Майкл понял, что Росси последние дни много и напряженно работал.

— Отец ожидает вас на острове Корда… — Майкл попытался прервать быструю речь Росси. — Он не может оставить свою работу ни на один день.

— Твой отец мне нужен был здесь. В свое время он пытался проникнуть в тайны клеточного ядра, мечтал о том, чтобы искусственно воссоздать механизм обновления клетки…

— Последние годы он разрабатывает несколько иную проблему, — смущенно заметил Майкл. — Впрочем, и эта проблема тесно связана с клеткой…

— Что же Манджак поручил передать мне? — Росси бросил быстрый взгляд на Майкла.

— Он поручил мне собрать исчерпывающую информацию о больной, выяснить с предельной точностью ее биохимическую индивидуальность, записать послойную схему электрических связей ее мозга. И просил все мои работы держать в строгой тайне…

Круто остановившись посреди комнаты, Росси сокрушенно покачал головой:

— Анализы, анализы и еще раз анализы… Больные воспринимают это как утешение только в начале болезни… Но когда болезнь принимает хронический характер, они начинают догадываться, что за бесчисленными анализами скрывается не мудрость врачей, а их бессилие…

— Он не мог ничего определенного пообещать.

— Гм… Пообещать…

— Но отец поручил мне приготовить препарат для воссоздания митрального клапана.

— Операция на сердце? Клапан из пластмассы?

— Нет… Введение при определенных условиях в ткань сердца особого препарата. Он должен быть приготовлен из здоровых, жизнеспособных клеток митрального клапана…

— Удавались ли отцу аналогичные эксперименты?

— Да. Ему удавалось восстанавливать почки и селезенку. Затем он эти опыты оставил и занялся более общей проблемой…

— Ну, что ж. Готов поверить…