Сокровища Валькирии. Книга 1 - Сергей Алексеев

– А на-ка вот! Рыбак-рыбачок, моченый бычок! Может, и кадку под улов дать? – засмеялся, сразу располагая к себе.

Русинов размотал мягкий свинцовый рулон и обрадовался: прибор можно завернуть слоя в четыре-пять!

– Где остановился-то, мытарь? Поди, на Колве?

– Да пока нигде, – признался Русинов.

– На Колву не ходи, там в эту пору не клюет! – заявил Петр Григорьевич. – Вот на моей речонке – да! Скажу тебе по секрету – без рыбы не живу круглый год. Не смотри, что маленькая, внизу омут есть, хариуса хоть ведром черпай!

Это было приглашение в гости, и Русинов им тут же воспользовался. Обрадованный пчеловод – есть же еще люди, которые радуются чужим людям! – тут же побежал топить баню. Баня стояла на речонке, в отдалении, и Русинов сначала измерил силу магнитного поля – «орех» спокойно парил в воздухе. Когда лозоходцы в Институте впервые заклеили кристалл в скорлупу и отпустили его однажды без привязи в разряженном магнитном пространстве, то едва потом поймали. Это парение было обманчивым. Лишившись нитки и получив свободу, «орех» начинал перемещаться в пространстве, будто влекомый сквозняком, и на коротком отрезке мог набрать приличную скорость. Этот кристалл был Авегой в тридесять.

Так было сделано открытие, тоже никем не зафиксированное, – закономерности движения в пространстве шаровой молнии.

Русинов с оглядкой на баню привязал «орех» к изгороди, обмотал радиомаяк свинцовой пластиной, запечатал, замял торцы и поднес к кристаллу. Сигнал еще проходил, но настолько слабый, что почти не возмущал чуткий «орех». Если бы еще немного свинца, и можно укротить «стукача» вообще. Русинов удовлетворенно спрятал кристалл в кулак, чтобы не вихлялся в воздухе, и повернулся к машине…

Петр Григорьевич стоял метрах в пятнадцати и с любопытством наблюдал. Увлеченный экспериментом, Русинов и не заметил, когда тут появился веселый хозяин пасеки.

– Ну что, как баня? – чтобы скрыть чувства, спросил Русинов.

– А через часик и натопится! – сообщил Петр Григорьевич, скрывая любопытство. – Летом-то быстро!

Русинов постарался незаметно убрать кристалл во внутренний карман куртки с замком-«молнией» и, не пряча радиомаяк, «забинтованный» свинцом, подошел к машине. Исчезать сейчас в эфире не имело смысла, и поэтому требовалось снять свинцовый экран. Пчеловод же не уходил – напротив, тянулся к гостю с разговорами.

– Надо бы перед баней перекусить, – проговорил Русинов. – На голодный желудок в парную нельзя.

– А вот я тебя ухой покормлю! – обрадовался Петр Григорьевич. – Вижу, ты на крупную рыбу собрался. У меня же мелконькая, зато уже в котелке! Пошли!

– Сейчас! – откликнулся Русинов. – Рюкзак только вытащу да белье чистое приготовлю…

Едва пасечник скрылся в избе, Русинов достал нож и разрезал свинцовый панцирь на две половины. Получился разъемный футляр, куда можно было вставить при нужде злополучного «стукача»…

Только бы узнать, что видел, точнее, что успел увидеть глазастый пчеловод и на какую крупную рыбу намекал?

6

Русинов вошел в крытый двор, поднялся по ступеням – изба стояла на высоком подклете – и, оглянувшись на широченную поветь, слегка обомлел. У дверей завозни стоял новенький ярко-оранжевый дельтаплан с двигателем за пилотской кабиной. Вещь эта была здесь неуместной, нереальной, существующей автономно от дома и его хозяина. Русинов не удержался и подошел пощупать. Красивый профиль крыла по размаху в аккурат соответствовал размеру двери, видимо, недавно расширенной. Мягкое сиденье в люльке-кабине рассчитано на двух человек и настолько притягивало, что хотелось забраться и посидеть под этим солнечным полотнищем над головой.

– Ты, случайно, летать на нем не умеешь? – Петр Григорьевич появился опять неожиданно.

– Нет, не умею, – признался Русинов.

– Жалко… Кто ни приедет – все не умеют, – пожаловался он. – Купил вот, теперь стоит. А ребята не скоро приедут…

– Какие ребята?

– Да те, что обещали летать научить! Сам попробовал зимой – взлетать взлетаю, а сесть не могу. Чуть крыло не сломал, стойку вон погнул слегка.

– Сколько же стоит такая игрушка? – спросил Русинов.

– А! – отмахнулся тот. – Две с половиной тысячи зелеными, недорого. Машина нынче дороже. Мою машину видел?

– Нет!

– Внизу там, во дворе, стоит, – пасечник постучал сапогом по полу, – «патруль-нисан» называется…

– «Патроль-нисан»?

– Или так как-то, – отмахнулся он и засмеялся счастливо. – Знаешь сколько отдал? Тридцать пять! И тысячу, чтоб ко мне сюда пригнали. Во как!

– Ну?!

– Да, рыбачок! Зато теперь красота!

– Ты, Петр Григорьевич, миллионер! —похвалил Русинов без всякого умысла. – Богато живешь!

– Если ограбить собрался, так предупреждаю: ничего не получится, – весело предупредил он. – Пробовали уже…

– Бог с тобой, Петр Григорьевич! – смутился Русинов. – Я не грабитель.

– А что ты там у забора мараковал? – вдруг с хитринкой спросил пчеловод. – Что за хреновину проверял?

– У забора?

– Ну, у забора. Пока я в бане был.

– А! Удочку делал! – будто бы вспомнил Русинов.

– Интересная удочка…

– Я тебе потом покажу, – пообещал он. – На крупную рыбу. Новейшее изобретение. Запатентовано в семидесяти странах мира. Магнитная.

– А наживка какая?

– Грецкие орехи.

Он пожевал губами, пощурился, ломая мохнатые брови, и рассмеялся:

– Да! Чудес на свете много навыдумывали! Вот, например, самолет. Железяка, а летает!

– Зачем тебе самолет? – не скрывая удивления, спросил Русинов.

– Как зачем? Зимой за хлебом летать! – Он приобнял гостя и повлек к двери избы. – Пошли, ухи похлебаешь. Из хариуса! Час туда, час назад, и я на неделю с хлебом. Свой-то я не пеку, лень.

Изба Петра Григорьевича представляла собой музей или выставку декоративного и прикладного творчества. Этот человек, словно истосковавшись смертельной тоской по работе, неутомимо выстругивал, вырезал, вытачивал что-то: помещение было уставлено деревянными скульптурами и столбами самой невероятной конфигурации и формы. На стенах висели какие-то странные маски-коряги анфас и в профиль. Из корней он вырезал кроны деревьев, а из витых, скрученных в спирали колец или вообще клубков он делал причудливых змей. Больше всего притягивали внимание и возбуждали воображение столбы, лес столбов! В каждом умещались все стили – от классики до модерна. Петр Григорьевич словно задался целью разрушить всякую школу и форму, лишить их внутренней гармонии, симметрии и смысла, наполнив динамикой и стихией. Он творил во имя творчества, создавал во имя удовлетворения своего порыва. Однако странным образом в этом нагромождении и хаосе возникала какая-то особенная, стихийная сила гармонии, никогда не виданной и будоражащей воображение. Его творчество не укладывалось ни в какие каноны, но оно было каким-то древним, словно из сказки либо сна-откровения. Посредине избы стоял незаконченный столбик, который словно вырастал из двухметрового бревна и кучи щепок. Из всех инструментов у него было полуразбитое долото, топор без топорища и молоток.