Что снится вампирам? - Екатерина Тильман

— Что это? — воскликнула Юля, уже не в силах больше сдерживаться. — Что это?

— Сторожевая башня, — ответил вместо Горвича Евгений, и повернулся к нему: — Так ведь, да?

— Да, — кивнул тот. — С нее начинался этот замок. И не только замок...

Он имел в виду, что история страны в каком-то смысле тоже начиналась именно здесь — но Юлю как-то не приводила в восторг ни страна, ни ее история! И вообще, что хорошего в войнах... а для чего еще нужны сторожевые башни?! Но сила, даже уже ненужная, подчиняет, и Юля с невольной робостью поднималась по кованым ступеням (интересно, тоже тех времен или реставрированные?), словно боясь, что древние стены услышат ее непочтительные мысли...

С верхней площадки отлично просматривался весь замок, и Юля подумала вдруг: как хорошо, что многое здесь — уже только декорация! Подъемный мост никогда больше не отгородит это место от остального мира, и старинные орудия, украшавшие стену, тоже не способны быть грозными. Да, но ведь было здесь что-то такое, от чего убежала Тонечка... И Юле было искренне жаль подругу, которой приходилось жить в таком мрачном месте!

...Наконец они вернулись на средний ярус. Здесь все внутреннее пространство башни перекрывал крепкий деревянный настил, образовывая широкую площадку с двумя выходящими на нее дверьми. Евгений сообразил, что одна из них вела в южное крыло замка — его тянущиеся вдоль стены пристройки доходили до самой башни, и смотровое окно было расширено и превращено в дверной проем.

— Сюда можно было пройти прямо из замка, — улыбнулся граф, проследив взгляд Евгения. — Обычно мы так и делаем. Но подозреваю, что мой вариант вам понравился больше!

— А вторая дверь? — полюбопытствовал Евгений. — Судя по направлению, за ней должен быть проход к подъемному мосту...

— Да, — кивнул граф, — вдоль стены идет галерея, причем она ровесница сторожевой башни. Сейчас там висят фамильные портреты, а когда-то стояли котлы с кипящей смолой и прочие оборонительные «приспособления». Ничего не поделаешь: средневековье! — пожал он плечами, заметив, что Юля невольно поежилась...

...Они вошли в портретную галерею. Юля подумала, что где бы портреты ни висели раньше, сейчас место для них было выбрано идеально. Недостаток естественного освещения компенсировали искусно замаскированные лампы, создававшие «эффект закатного солнца». Ну, конечно, именно на закате в мистических романах начинали твориться всякие безобразия! Впечатляющий прием, ничего не скажешь...

Граф, подчинившись настойчивой просьбе Евгения, стал рассказывать о изображенных на портретах предках. Надо сказать, что делал он это мастерски — коротко, но с выразительными деталями, как будто сам был свидетелем того, о чем рассказывает. «Быть бы этому графу историком или писателем, цены бы ему не было! — рассеянно подумала Юля. — Впрочем, в университете он изучал именно историю... нереализованное дарование, так получается? Ох, не очень-то, похоже, счастливый человек Матиуш Горвич!» Юля опасалась несчастливых людей — они увеличивают количество зла в мире, иногда даже сознательно...

И тем не менее она внимательно прислушивалась к эманации Горвича, ожидая, как он прореагирует на вопросы о Тонечке — а что в галерее есть ее портрет, Юля не сомневалась. Да и Евгений явно не просто так завел разговор о предках графа! И вот все трое, медленно двигаясь вдоль стены от картины к картине, оказались наконец...

«Тонечка!» — едва не вскрикнула Юля: оказывается, она совсем не была готова вот так встретиться с ней глазами. Она вдруг ощутила внезапную смесь испуга, радости и какого-то странного успокоения — словно что-то в мире раз и навсегда заняло свое место...

Портрет был замечательный. Художнику — кто он, этот художник? — удалось уловить тот самый «взгляд в будущее», который так потряс когда-то Юлю. Тонечка сидела на низком диване, глядя прямо перед собой. Всегда бледное лицо казалось еще бледнее из-за лилового шелка платья.

Фон картины был темным, в духе старых голландцев, но сумерки были не коричневыми, а — опять же! — лиловыми. О художественных достоинствах картины Юля судить не могла, но психологом автор был отменным: окружавший Тонечку цвет удивительно гармонировал с ней, оттенял ее «потусторонний» взгляд, и вообще... Если бы не строгие каноны, существующие для фамильных портретов, то, наверное, на спинке дивана возле Тонечки сидел бы грустный гремлин. Юля готова была поклясться, что художник так или иначе знал о его существовании!

Она вспомнила, как сама впервые познакомилась с грустными гремлинами, игрушками тонечкиной магии... Тогда тоже была полутемная гостиная, тоже казались лиловыми сгущавшиеся сумерки — но только выглядела Тонечка неторжественно и неизящно. Теперь же, на портрете, таинственный и странный образ подруги обрел наконец завершенность и гармонию. Здесь Тонечка выглядела не просто красивой — прекрасной...

Юля ожидала услышать вопросы Евгения, но он молчал — видимо, боялся выдать себя. Но Горвич оказался тверже их обоих.

— Моя жена, — отчетливо сказал он, показывая на портрет. — Ее звали Антонина.

— Звали? — невольно переспросил Евгений.

— Она умерла, — еще более сухо пояснил Горвич. — Извините, я не хотел бы говорить об этом!

При этих словах Юля уловила в его эманации отчаянный, просто беспредельный страх... и обиду? Он обижался на Тонечку?! Ну, знаете ли! Или обида была все-таки не на нее?..

После устроенной в первый день «встречи с прошлым» Горвич больше не утомлял гостей древностью. Общения и разговоров было много — но разговоры эти не были серьезными. Граф беседовал с Евгением в основном о политике и автомобилях, а в отсутствие Юли — о любовницах. Кроме того, он с удовольствием расспрашивал о полетах на «Алуэтте», интересовался, легко ли научиться им управлять...

В общем, Горвич казался тривиальным до отвращения — и именно это выглядело странным. Юля не знала почему — выглядело, и все тут! Евгений был согласен с ней:

— Он как будто играет в «обыкновенного человека». Только вот зачем? Демократизм показывает?

— Ну, вот еще! — фыркнула Юля. — Демократизма ему и так хватает, зачем еще что-то демонстрировать? Нет, это другое...

— Мне показалось, — осторожно начал Евгений, — что он... завидует мне.

— ???

— Ну, ты обратила внимание, как он слушает рассказы о полетах? Между прочим, он же поначалу принял меня за профессионального пилота, помнишь? И даже огорчился, узнав, что я любитель...

— Возможно, — со странной интонацией сказала Юля. — Возможно, что и завидует. Не исключено, что он с детства мечтал стать пилотом, но что-то помешало... И вообще, для зависти порой находятся такие потрясающие поводы, никакой фантазии не хватит! Но я тебя вот в чем хотела предостеречь...

— Опять предостеречь?

— Именно. Очень уж ты стал симпатизировать этому графу! Смотри, Тонечка тоже вначале ему симпатизировала...

— Ну, знаешь ли, — Евгений не знал, смеяться ему или сердиться на такое заявление, — не могу же я общаться с ним, совсем ему не симпатизируя?..

Юля не ответила, но ее постоянные напоминания о возможной опасности и без того настораживали Евгения, не позволяли ему расслабиться. Да, но есть ли смысл в непрерывном ожидании неизвестно чего?!

— Пойдем займемся делом, — меняя тон, сказал Евгений. — Горвич уехал, любезно оставив мне план своих владений. Мы можем сами побродить по замку.

— Да, побродить... А прислуга?

— А что прислуга? Куда от нее денешься? Старайся только не очень демонстрировать им перстень!

Юля проворчала что-то насчет умных советов, которые трудно выполнить. Попробуй сделать что-то незаметно, когда в доме присутствуют три десятка человек с неизвестным тебе распорядком дня! А перстень внушал тревогу всем, видевшим его, и не стоило понапрасну тревожить людей. К тому же, кто знает — верят или не верят они в нечистую силу?!

Несмотря на осторожность, Юля часто ловила на себе не просто любопытные, но и откровенно подозрительные взгляды. Это беспокоило ее... и Евгений понимал, что месяц, предложенный Горвичем, им здесь не выдержать — надо будет придумать предлог и уехать раньше, пока не произошло чего-нибудь неожиданного.

А пока следовало узнать все, что можно. Например, почему свечение перстня заметно менялось — то усиливалось, то ослабевало, а несколько раз исчезло совсем! — когда они гуляли по замку? Юле казалось, что это происходит бессистемно, но Евгений так не считал. Он сделал копию плана, и нанес на нее некое подобие изолиний, соответствующих разной яркости свечения.

Получился продольный срез конуса, в вершине которого находился... ну, об этом следовало догадаться сразу: портрет в галерее. Ось конуса соответствовала направлению взгляда Тонечки, и дальше по этому направлению были горы, а за ними — «Лотос», Сент-Меллон и столица. Не прямая, не отрезок — расходящийся луч. И действительно, с самого начала было заметно, что в столице перстень светился слабее. Этот эффект приписали естественной зашумленности: большой город, масса электромагнитных излучений — а дело-то, оказывается, было не в этом...