Психология бессознательного - Зигмунд Фрейд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ганс: «О, нет!»
Я: «Послушай, не похож ли омнибус на ящик аиста?»
Ганс: «Да!»
Я: «И мебельный фургон?»
Ганс: «Гадкий фургон — тоже».
17 апреля. Вчера Ганс вспомнил свое давнишнее намерение и пошел во двор, находящийся напротив нашего дома. Сегодня он этого уже не хотел сделать, потому что как раз против ворот у платформы стоял воз. Он сказал мне: «Когда там стоит воз, я боюсь, что я стану дразнить лошадей, они упадут и произведут ногами шум».
Я: «А как дразнят лошадей?»
Ганс: «Когда их ругают, тогда дразнят их, и когда им кричат но — но»[41].
Я: «Ты дразнил уже лошадей?»
Ганс: «Да, уже часто. Я боюсь, что я это сделаю, но это не так».
Я: «В Гмундене ты уже дразнил лошадей?»
Ганс: «Нет».
Я: «Но ты охотно дразнишь лошадей?»
Ганс: «Да, очень охотно».
Я: «Тебе хотелось и стегнуть их кнутом?»
Ганс: «Да».
Я: «Тебе хотелось бы так бить лошадей, как мама бьет Анну. Ведь тебе это тоже приятно?»
Ганс: «Лошадям это не вредно, когда их бьют. (Я так ему говорил в свое время, чтобы умерить его страх перед битьем лошадей.) Я это однажды на самом деле сделал. У меня однажды был кнут, и я ударил лошадь, она упала и произвела ногами шум».
Я: «Когда?»
Ганс: «В Гмундене».
Я: «Настоящую лошадь? Запряженную в экипаж?»
Ганс: «Она была без экипажа».
Я: «Где же она была?»
Ганс: «Я ее держал, чтобы она не убежала». (Все это, конечно, весьма невероятно.)
Я: «Где это было?»
Ганс: «У источника».
Я: «Кто же тебе это позволил? Разве кучер ее там оставил?»
Ганс: «Ну, лошадь из конюшни».
Я: «Как же она пришла к источнику?»
Ганс: «Я ее привел».
Я: «Откуда? Из конюшни?»
Ганс: «Я ее вывел потому, что я хотел ее побить».
Я: «Разве в конюшне никого не было?»
Ганс: «О, да, Людвиг (кучер в Гмундене)».
Я: «Он тебе это позволил?»
Ганс: «Я с ним ласково поговорил, и он сказал, что я могу это сделать».
Я: «А что ты ему сказал?»
Ганс: «Можно ли мне взять лошадь, бить ее и кричать. А он сказал — да».
Я: «А ты ее много бил?»
Ганс: «Все, что я тебе тут рассказываю, совсем неверно».
Я: «А что же из этого верно?»
Ганс: «Ничего не верно. Я тебе все это рассказал только в шутку».
Я: «Ты ни разу не уводил лошадь из конюшни?»
Ганс: «О, нет!»
Я: «Но тебе этого хотелось?»
Ганс: «Конечно, хотелось. Я себе об этом думал».
Я: «В Гмундене?»
Ганс: «Нет, только здесь. Я себе уже об этом думал рано утром, когда я только что оделся; нет, еще в постели».
Я: «Почему же ты об этом мне никогда не рассказывал?»
Ганс: «Я об этом не подумал».
Я: «Ты думал об этом, потому что видел это на улицах».
Ганс: «Да!»
Я: «Кого, собственно, тебе хотелось бы ударить — маму, Анну или меня?»
Ганс: «Маму».
Я: «Почему?»
Ганс: «Вот ее я хотел бы побить».
Я: «Когда же ты видел, что кто — нибудь бьет маму?»
Ганс: «Я этого еще никогда не видел, во всей моей жизни».
Я: «И ты все — таки хотел бы это сделать? Как бы ты это хотел сделать?»
Ганс: «Выбивалкой». (Мама часто грозит ему побить его выбивалкой.)
На сегодня я должен был прекратить разговор.
На улице Ганс разъясняет мне: омнибусы, мебельные, угольные возы — все это аистиные ящики».
Это должно означать — беременные женщины. Садистский порыв непосредственно перед разговором имеет, вероятно, отношение к нашей теме.
«21 апреля. Сегодня утром Ганс рассказывает, что он себе подумал: «Поезд был в Лайнце, и я поехал с лайнцской бабушкой в таможню. Ты еще не сошел с моста, а второй поезд был уже в Сан — Байт. Когда ты сошел, поезд уже пришел, и тут мы вошли в вагон».
(Вчера Ганс был в Лайнце. Чтобы войти на перрон, нужно пройти через мост. С перрона вдоль рельсов видна дорога до самой станции Сан — Байт. Здесь дело не совсем ясно. Вероятно, вначале Ганс представлял себе, что он уехал с первым поездом, на который я опоздал. Потом пришел с полустанка Сан — Байт другой поезд, на котором я и поехал. Он изменил часть этой фантазии о бегстве, и у него вышло, что мы оба уехали со вторым поездом.
Эта фантазия имеет отношение к последней неистолкованной, по которой мы в Гмундене потратили слишком много времени на переодевание в вагоне, пока поезд не ушел оттуда.)
После обеда мы перед домом. Ганс вбегает внезапно в дом, когда проезжает парный экипаж, в котором я не могу заметить ничего необыкновенного. Я спрашиваю его, что с ним. Он говорит: «Я боюсь, потому что лошади так горды, что они упадут». (Лошади были сдерживаемы на вожжах кучером и шли мелким шагом с поднятой головой, — они, действительно, шли «гордо».)
Я спрашиваю его, кто, собственно, так горд?
Он: «Ты, когда я иду к маме в кровать».
Я: «Ты, значит, хотел бы, чтобы я упал?»
Он: «Да, чтобы ты голый (он думает: босой, как в свое время Фриц) ушибся о камень, чтобы потекла кровь; по крайней мере я смогу хоть немножко побыть с мамой наедине. Когда ты войдешь в квартиру, я смогу скоро убежать, чтобы ты этого не видел».
Я: «Ты можешь вспомнить, кто ушибся о камень?»
Он: «Да, Фриц».
Я: «Что ты себе думал, когда упал Фриц?»
Он: «Чтобы ты споткнулся о камень и упал».
Я: «Тебе, значит, сильно хотелось к маме?»
Он: «Да!»
Я: «А почему я, собственно, ругаюсь?»
Он: «Этого я не знаю (!!)».
Я: «Почему?»
Он: «Потому что ты ревнуешь».
Я: «Ведь это неправда».
Он: «Да, это правда, ты ревнуешь, я это знаю. Это, должно быть, верно».
По — видимому, мое объяснение, что маленькие мальчики приходят к маме в кровать, а большие спят в собственной кровати, мало импонировало ему.
Я подозреваю, что желание дразнить лошадь, бить и кричать на нее относится не к маме, как он говорил, а ко мне. Он тогда указал на мать, потому что не решился мне сознаться в другом. В последние дни он особенно нежен по отношению ко мне».
С чувством превосходства, которое так легко приобретается «потом», мы можем внести поправку в предположения отца, что желание Ганса дразнить лошадь двойное и составилось из темного садистского чувства по отношению к матери и ясного желания мести по отношению к отцу. Последнее не могло быть репродуцировано раньше, чем в связи с комплексом беременности не наступила очередь первого. При образовании фобии из бессознательных мыслей происходит процесс сгущения; поэтому пути психоанализа никогда не могут повторить пути развития невроза.
«22 апреля. Сегодня утром Ганс опять «что — то подумал». «Один уличный мальчишка ехал в вагончике; пришел кондуктор, раздел мальчишку донага и оставил его там до утра, а утром мальчик заплатил кондуктору 50 000 гульденов, чтобы тот позволил ему ехать в этом вагончике».
(Против нас проходит Северная железная дорога. На запасном пути стоит дрезина. На ней Ганс видел мальчишку, и ему самому хотелось прокатиться на ней. Я ему сказал, что этого нельзя делать, а то придет кондуктор. Второй элемент фантазии — вытеснение желания обнажаться.)»
Мы замечаем уже некоторое время, что фантазия Ганса работает «под знаком способов передвижения» и с известной последовательностью идет от лошади, которая тащит воз, к железной дороге. Так ко всякой боязни улиц со временем присоединяется страх перед железной дорогой.
«Днем я узнаю, что Ганс все утро играл с резиновой куклой, которую он называл Гретой. Через отверстие, в которое раньше был вделан свисток, он воткнул в середину маленький перочинный ножик, а затем для того, чтобы ножик выпал из куклы, оторвал ей ноги. Няне он сказал, указывая на соответствующее место: «Смотри, здесь Wiwimасhег».
Я: «Во что ты сегодня играл с куклой?»
Он: «Я оторвал ей ноги, знаешь, почему? Потому что внутри был ножичек, который принадлежал маме. Я всунул его туда, где пуговка пищит, а потом я вырвал ноги, и оттуда ножик и выпал».
Я: «Зачем же ты оторвал ноги? Чтобы ты мог видеть Wiwimacher?»
Он: «Он и раньше там был, так что я его мог видеть».
Я: «А зачем же ты всунул нож?»
Он: «Не знаю».
Я: «А как выглядит ножичек?»
Он приносит мне его.
Я: «Ты думаешь, что это, быть может, маленький ребенок?»
Он: «Нет, я себе ничего не думал, но мне кажется, что аист или кто другой однажды получил маленького ребенка».
Я: «Когда?»
Он: «Однажды. Я об этом слышал, или я вовсе не слышал, или заговорился».
Я: «Что значит заговорился?»
Он: «Это неверно».
Я: «Все, что ни говорят, немножко верно».
Он: «Ну да, немножко».
Я (сменяя тему): «Как, по — твоему, появляются на свет цыплята?»
Он: «Аист выращивает их, нет, боженька».
Я объясняю ему, что курицы несут яйца, а из яиц выходят цыплята. Ганс смеется.
Я: «Почему ты смеешься?»
Ганс: «Потому что мне нравится то, что ты рассказываешь».
