Сонные глазки и пижама в лягушечку - Том Роббинс

18:45

Проходит десять минут. Вернее, пятнадцать – если уж быть точным. Кью-Джо так и не позвонила. Ладно, время действовать! Набросив плащ «Барберри» и сжимая в кулачке симпатичный пестрый зонтик, словно нож-свинорез, вы решительно выходите на улицу. Пожалуй, имеет смысл воспользоваться «линкольном» Белфорда – на тот случай, если Андрэ, случайно попавшись на пути, узнает знакомый экипаж и захочет взойти на борт. В «порше» вы бы его не пустили ни за какие коврижки, даже если бы он голосовал на перекрестке с аварийным sos-бананом и сломанной рукой: до сих пор не забыть, как вы согласились отвезти его к ветеринару на ежегодную прививку. (Белфорд в тот день оформлял крупную сделку.) По дороге домой милый малыш обломал все кнопки и ручки, прогрыз дыры в кожаной обивке и неоднократно порывался повисеть на зеркальце. Уже возле Белфордова дома он откупорил пузырек с обезьяньими витаминами, набил ими полный рот и, визжа от горечи, плюнул фиолетовым фонтаном, безнадежно загадив все сиденья, коврики и новый деловой костюм от «Армани». Белфорд заставил мерзкую скотину стать на волосатые колени и молить бога о прощении, что, конечно же, очень трогательно, однако ваш кожаный атташе-кейс «Гермес» стоимостью 900 долларов до сих пор покрыт позорными лиловыми пятнами.

Вопрос выбора машины оказывается чисто теоретическим: по дороге в полицию вы не встречаете даже пешеходов, не говоря уже о животных. Жестокий дождь выкосил ряды смельчаков, отважившихся в такое время ходить по магазинам. Улицы обезлюдели. Лишь иногда из подъезда или из-под картонки выглядывает рука, сжимающая мокрую коробочку, в надежде, что из серой пустоты упадет монетка или сигарета. Но по тротуарам бегут лишь потоки воды. В переулке между управлением охраны общественного порядка и Юнион-парком порыв ветра превращает ваш пестрый зонтик в рентгеновский снимок пугала, и вы уже начинаете жалеть, что вышли на улицу.

Если говорить об оказанном вам приеме, то внутри погода не теплее, чем снаружи. Этого и следовало ожидать. Поставьте себя на их место: тусклый коридор на пятом этаже, за окнами дождь, обстановка такая, словно дизайном интерьера занимался персональный проктолог Кафки, – и тут к окошку подходит мокрая дамочка и говорит:

– Хочу подать заявление о пропаже человека.

При этих словах женщина с лицом, похожим на ломоть старой ветчины, поднимает глаза цвета бычьей желчи, подернутые рябью смутного воспоминания, и уточняет:

– Вы хотите сказать, обезьяны?

– Нет, человека.

– Человека, в смысле – обычного гражданина?

– Вот именно.

– То есть вашего друга? Того джентльмена, которой отправился на поиски обезьяны и тоже пропал?

– Нет, вы не поняли. Позовите следователя, пожалуйста. – Спрятать эмоции не легче, чем удержать питбуля в узкой наволочке.

– Следователя сейчас нет. Он на задании, расследует серьезное дело.

– Вы подразумеваете, что мое дело несерьезное?

– Я ничего не подразумеваю, мадам.

– Могу я подать заявление или нет?

– Зависит от ситуации.

Вы начинаете объяснять ситуацию, однако женщина постоянно перебивает: «Как, вы сказали, ее зовут?», «Сколько-сколько она весит?», «Когда, говорите, она пропала?».

В конце концов труполикая тетя идет к телефону, находящемуся вне зоны слышимости, и куда-то звонит. Наверное, следователю, который сейчас на задании. А может, в психушку «Харборвью». В процессе разговора она ни на секунду не сводит с вас глаз. Ее сослуживцы делают то же самое. Откуда эта тревога, эта подозрительность? Вы с внезапной остротой вспоминаете, что не надели трусов. Тетя вешает трубку и возвращается к окошку – чтобы прогнать вас прочь. Полиция, объясняет она, начинает искать людей лишь по прошествии двадцати четырех часов с момента пропажи. Или раньше, если существуют отягчающие обстоятельства.

– Ну так они и существуют!

– Ничего подобного. Вы сами сказали, что пропавшая гражданка имела привычку ночевать у малознакомых мужчин. Тот факт, что в данном случае у мужчины на руке была татуировка и что в баре он отпускал в ваш адрес неприличные комментарии, еще не делает его подозреваемым. Если к девятнадцати часам гражданка не объявится, вы имеете право прийти и подать заявление. Такова официальная процедура. Хотя лично я думаю… – Тут она прикусывает свой жирный язык и с гримасой, отдаленно напоминающей ухмылку, отходит от окна.

– Спасибо за помощь! – орете вы вслед. Внутри все кипит, но стоит ли винить полицейских? Сначала вы являетесь в компании с перепачканным любовником, от которого сбежала перерожденная французская обезьяна, ворующая драгоценности; потом приходите, чтобы заявить о трехсотфунтовой толстухе в тюрбане и с дурацким именем, которую похитил маньяк, нанявший ее для просмотра слайдов о Тимбукту. Они, верно, подумали, что вы содержите цирк шапито для удовлетворения сексуальных фантазий. Ну и черт с ними, пусть подавятся своими бубликами! Вы сами разыщете Кью-Джо, живой или мертвой.

11:32

Дождь усилился, а вслед за ним необъяснимым образом усилилось и уличное движение. Машины несутся с включенными фарами, шипя и обливаясь грязью. (Увы: стеклоочистители, несмотря на сизифов труд, никогда не станут героями мифа.) Вот уже много лет автомобили конструируют с тем расчетом, чтобы корпус напоминал яйцо. Считается, что такая форма уменьшает аэродинамическое сопротивление. Если это так, то зачем птицы, прежде чем полететь, вылупляются из яиц?

На похоронах бабушки Мати вы спросили, почему в церкви мужчины должны снимать шляпы, а женщины нет? В средние века, ответила мать, мужчин в церкви заставляли снимать шляпы, потому что женщины по сути своей и так «яйца». Вы до сих пор не понимаете, что она хотела сказать. Но мысли о яйцах действуют вам на нервы. Сразу возникает жуткое видение Белфордовых сперматозоидов: упорных, терпеливых, неутомимо-непреклонных в попытке пронести свои семенные мешочки через баррикады, воздвигнутые на входе в ваше лоно. Боже, какой кошмар! Передернув плечами, вы включаете радио.

Радио взрывается оглушительным кошмаром аплодисментов. Поначалу вы думаете, что овация гремит в честь президента, приготовившего план спасения нации от экономического краха. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Увы, вместо заявления президента звучит очередная абсурдная филиппика доктора Ямагучи. Губернатор штата Вашингтон только что спросил его, не послужит ли новое средство от рака инструментом увеличения средней продолжительности жизни? «Если что-то улучшается, – ответил доктор со смешком, – что-то другое должно ухудшиться. У большого переда бывает большой зад».

Давай, доктор, задай им жару. О боже! Вы почему-то всегда надеялись, что лекарство от рака найдет команда трезвых, обстоятельных, белокрахмальных и высокооплачиваемых швейцарских ученых где-нибудь в хромированно-стерильной лаборатории одного из тех фармакологических монстров, акции которых вы столь рьяно втюхивали своим клиентам. Поистине жизнь полна неожиданностей, без которых лучше обойтись. «Ау-ууу!» – воете вы на радиоприемник, выключая его. Лучше уж слушать проклятия невидимых бомжей («Эй, сучка на «линкольне», подвези до больницы!») и бормотание дождя.

Женская фигура в красном тюрбане ныряет в подъезд заброшенного дома. Вы инстинктивно жмете на тормоз, хотя с первого взгляда ясно, что тревога ложная – Кью-Джо, словно в подтверждение закона Ямагучи, выглядит одинаково внушительно как спереди, так и сзади, а незнакомая фемина слишком щупла, и к тому же на голове у нее скорее всего не тюрбан, а кровавая повязка. Однажды вы сказали подружке, что из-за дурацкого головного убора она похожа на мультяшную индуску. Кью-Джо ответила: «Правильно, для тугожопых синичек вроде тебя мой тюрбан кажется клише. Но для обычных людей он исполняет функцию церковного купола или, скажем, колокольни. Особый знак, сулящий определенный тип помощи». Так или иначе, обмотанная тряпкой голова Кью-Джо всегда была для вас источником смущения. Хотя сегодня утром вы бы дорого заплатили (если бы было чем) за возможность ее увидеть.

Увы, только дождь заполняет асфальтовый квадрат на месте ее машины, только тишина отвечает на стук в ее дверь. Единственное сообщение на автоответчике – от Белфорда. Любимый извиняется за размолвку, сожалеет, что не принял в расчет ваши месячные. Месячные?! Какие, к черту, месячные? В нормальной ситуации эти слова стали бы последней каплей. Даже сейчас в груди шевелится смутная ярость – но ваш горн уже слегка загнут вверх, к звездам, и душа следует новой мелодической теме, бесшабашной и самоироничной.

11:55

На звонок по домашнему номеру Познера отвечает обходительная голубоволосая дама, с которой вы пару раз встречались на вечеринках. С трудом вспомнив ваше имя («А, мисс Мати! Ну конечно!»), она уходит, чтобы позвать мужа. И вернувшись, сообщает:

– Извините, но мистер Познер не может сейчас говорить. В понедельник утром он будет рад побеседовать с вами у себя в кабинете. Вы уже записаны на прием.