Катилинарии. Пеплум. Топливо - Амели Нотомб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Очень жаль, потому что вы больше в него не вернетесь. Надо было вам научиться любить его раньше.
– Это просто дурной сон. Я скоро проснусь в 1995 году в обычной европейской больнице.
– У нас в 2580 году есть безотказное средство доказать человеку, что он не спит.
– Ненавижу двадцать шестой век. Не хочу знать про ваше безотказное средство. Только попробуйте мне о нем рассказать – я заткну уши.
– Достаточно лишь…
Заткнув уши, я смотрела, как шевелятся губы Цельсия. Стало немного легче оттого, что в 2580 году еще можно заткнуть уши: значит, не все потеряно.
Когда движения губ прекратились, я опустила руки.
– Не желаете слушать правду. Вам не кажется, что это безответственно?
– В 1995 году было одно животное, которое мне нравилось, – страус.
– Страусы существуют и поныне. Они заменили кур. Мы выращиваем их на птицефабриках: каждая особь производит яиц из расчета примерно два килограмма в сутки, что значительно превосходит продуктивность курицы.
– Бедные твари, могут ли они прятать голову в песок на ваших фабриках?
– Исключено: там виртуальный бетон.
– Так у вас и бетон виртуальный? Отправьте меня в 1995 год!
– Ни за что.
– Давайте рассуждать логически. Предположим, я вернулась в 1995 год, у меня внезапно открылись ораторские способности, и люди поверили моим рассказам о деяниях понантийцев в 2580 году. Что бы это изменило для вас? В 1995 году извержение Везувия было для всех реальным событием, произошедшим почти две тысячи лет назад. Будь я хоть самым легкомысленным из писателей, хоть лауреатом Нобелевской премии по литературе, мои слова ничего бы не изменили в судьбе Помпей.
– Вы ничего не поняли. Извержение Везувия – факт, известный всего лишь год. Историческая реальность этого события чересчур хрупка, и мы не имеем права даже на малейший риск.
– Погодите, какая-то ерунда получается…
– Вовсе нет! Известно ли вам, чем были Помпеи в 2578 году? Нет, не затыкайте уши. В 2578 году Помпей не было вовсе. На этом месте ничего не осталось, даже развалин. И даже в кругу избранных никто не ведал, что значит это странное слово – Помпеи.
– Ваша история – чистейшая апория!
– Как и ваше присутствие здесь. Именно благодаря мне Помпеи вновь существуют. Именно я, Цельсий, величайший ум своего поколения, открыл этот город и в полной мере осознал его ценность.
– На вашем месте я бы этим не хвасталась.
– Вы не на моем месте! И представьте, я очень горжусь тем, что сделал.
– Я заметила.
– Вы, кажется, не отдаете себе отчета в том, что без меня вы не имели бы счастья любоваться развалинами Помпей.
– С вами или без вас, я не имела такого счастья. В Помпеях я никогда не была.
– Говоря «вы», я подразумеваю цивилизацию вашей эпохи. Сделайте одолжение, не принимайте все на счет своей мелкой личности.
– Вы перенесли меня сюда, чтобы читать мораль?
– Полагаю, немного смирения вам бы не помешало.
– Вам ли рассуждать о смирении? По-моему, вы только что назвали себя величайшим умом своего поколения!
– И не без основания: именно мне пришла в голову идея спасти Помпеи от забвения.
– Позволю себе заметить, что один писатель из 1995 года вас опередил.
– Опередил? Забавно. Опередить событие, произошедшее 1916 лет назад?
– Только что вы говорили, что извержение случилось лишь год назад!
– Для нас. Но не для вас.
– Бессмыслица какая-то!
– Будь у вас хоть капля ума, вы бы поняли.
– Я единственный человек своего времени, открывший правду о Помпеях! Не буду хвастаться, дорогой Цельсий, но мне кажется, я умнее вас.
– Минутку, дитя мое: не следует путать ум с проницательностью. Вы оказались достаточно прозорливы, чтобы понять истинный смысл события, случившегося 1916 лет назад. Я же не ограничился объяснением фактов. Ум проявляется в творчестве, и я сотворил Помпеи.
– О чем вы говорите? Убийство жителей целого города вы называете творчеством?
– Напомню, что в 2578 году там, где сейчас развалины Помпей, не было ничего, абсолютно ничего. Путем доселе невиданных умозаключений я возродил на месте пустоты хорошо сохранившиеся развалины великой Истории. Я обладаю умом творца, тогда как ваш пригодился бы в лучшем случае частному детективу.
– Я писала романы.
– Это я и хотел сказать. Развивать мысль на бумаге – всего лишь прихоть, развлечение. Но вам бы не хватило способностей воплотить в реальность идею, подобную моей.
– Вероятно. Но даже если бы они у меня были, я бы этого не сделала. Я никогда бы не погубила тысячи людей.
– Это естественно. Статистика подтверждает: у людей с коэффициентом интеллекта выше ста восьмидесяти нравственные ориентиры стираются.
– Да вы, ей-богу, этим гордитесь!
– Чтобы испытать чувство стыда, необходимо иметь нравственное сознание, а поскольку коэффициент моего интеллекта равняется ста девяноста девяти…
– Ну что ж, а я с высоты моего интеллекта одуванчика позволю себе считать вас не только негодяем, что вас не удивляет, но также и дураком!
– Забавно.
– Да, дураком! Тот, кто забывает о собственных интересах, просто глуп.
– Я забыл о собственных интересах?
– Подавая подобный пример грядущим векам, вы рискуете разделить ту же участь, несчастный вы идиот!
Цельсий расхохотался.
– Боюсь, ума у вас даже меньше, чем у одуванчика, дорогуша. Вы ничего не поняли. Мы сохранили Помпеи как памятник архитектуры. Оглянитесь вокруг. Сегодняшняя архитектура – вопиющий кошмар. Нам ничего не грозит.
– Откуда вам знать? Быть может, в 3125 году люди сочтут этот вопиющий кошмар изысканным.
– Вы забываете об основе основ Вселенной – энергии. В прошлом году мы потратили такое ее количество на извержение вулкана, да еще в далеком прошлом, что человечество никогда больше не сможет это повторить.
– К 3125 году найдут новый источник энергии.
– Не найдут. С 2150 по 2400 год совет, состоявший из двадцати миллионов лучших умов, рассматривал все возможные источники энергии, уже известные и те, что могут появиться в будущем. И пришел к четкому выводу: напрасно ученые пускали в ход свое безграничное воображение, новой энергии в Солнечной системе все равно не найти, разве что случится еще один большой взрыв, и начнется новый отсчет времени.
– В жизни не слышала подобной глупости.
– Боюсь, вам не хватает ума, чтобы смириться с этим вердиктом.
– Простите, но заявлять, будто потенциал будущего исчерпан, – такого во всемирной истории глупости еще не бывало.
– Уверяю вас, нам безразлично, что вы думаете на сей счет.
– На сей счет я и не обольщаюсь. Однако чем больше вы ругаете мои мозги, тем меньше я понимаю, почему вас так пугает мое возвращение в 1995 год.
– Я вам уже сказал: ограниченные умы приносят больше всего вреда.
– Допустим. Но я не улавливаю логики вашего поведения. Не допускаете же вы, право слово, что мое вмешательство заставит людей задуматься, а все ли чисто с этим извержением вулкана, произошедшим почти две тысячи лет назад!
– Не стоит так углубляться в эту тему, вы и так совсем запутались во времени. Откуда вам, например, знать, что сорок лет назад исследователь по имени Марникс открыл возможность, которую не постичь вашим примитивным мозгам, – принцип квандокитии.
– Марникс. Он, должно быть, голландец?
– Вы безнадежны. Я только что рассказал вам об одном из величайших достижений человеческого ума, а вас волнует только доисторический вопрос – национальность!
– Вы в самом начале предупредили, что я ничего не пойму. Вот я и хватаюсь за то, что могу постичь, с моими-то жалкими способностями.
– Голландцами были предки Марникса или шведами – что это меняет?
– Ничего.
– В таком случае почему вас это интересует?
– Не знаю. Может быть потому, что это подтверждает некую историческую закономерность: голландцы всегда были выдающейся нацией. Я вижу, они такими и остались.
– И что дальше?
– Дальше – ничего. Меня это взволновало.
– Смешно.
– Уверяю вас, дорогой Цельсий, мне безразлично, что вы думаете на сей счет.
– А принцип квандокитии вам интересен?
– Да, как и все, чего я не понимаю.
– Увы, боюсь, вы никогда не поймете.
– Обожаю то, чего никогда не пойму.
– Как большинство гениальных открытий, квандокития основана на простейшей идее – неуловимости онтогенеза.
– Потрясающе! Я уже почти ничего не понимаю. Между нами говоря, у вашей простейшей идеи довольно чудное название.
– Каждый убедился в этом на собственном опыте: достаточно произнести слово «сейчас», чтобы оно потеряло смысл. Настоящее не соответствует ни одной реальности. Объединив это «сейчас» с понятием места и личности, мы получаем точку тройного определения, которая называется…