Америка - Шалом Аш

И вот теперь дела идут неплохо: «литваков» что маковых зерен… Матис завел вторую подводу, нанял «своего человека», Шлоймо-Ангела, в извозчики. К Матису охотно идут, его любят, он — «свой брат».

Кормятся все вместе у кухмистера Ноты. Голделе — славная бабенка… Живут все вместе, ведут себя, как порядочные компаньоны. Матис без своих товарищей пальцем не шевельнет. А если случится, что он ошибется — приедет, например, на базар и купит какого-нибудь «упрямого казака» или «слепого льва», который и с места двинуться не в силах, — на Матиса сердятся.

— Во! Видали этого «купца»? Хозяином заделался! Разъезжает по базарам и покупает всякую заваль! — ворчит на него долговязый и тощий Шлоймо-Ангел. Прозвище ему дали еще в детстве за то, что он мух называл «ангелами».

— А прах его знал! — оправдывается Матис.

Он знает свое дело: прикапливает злотый к злотому и ни от кого это не скрывает. Подойдет парень, пощупает туго набитый карман: «Красные карпьи головы? Не правда ли?» Деньги, что хранятся у реб Мойше, сданы без расписок и векселей. Матис не знает всех премудростей: ведь это же не кто-нибудь… Ведь это — реб Мойше Гомбинер, который совершает сделки с немцами и ворочает большими деньгами!..

В городе говорят о нем: «Он с запасцем…» И почтенные хозяева — «грудастые дядьки», как их называют, — уже прибегают к нему «перехватить четвертной на скорую руку», когда наступает срок платить по векселю. Матис дает в долг, показывает, что и у него имеются «звонкие», но он не кичится, не пыжится.

В субботу, после обеда, Матис сидит со своей братвой на скамье у дверей реб Мойше Гомбинера и задевает принарядившихся прислуг, проходящих мимо. «Грудастые дядьки» бродят по улице, одетые в добротные костюмы и степенные белые воротнички, заложив руки за спину… Неторопливым шагом они проходят мимо скамьи и чуть заметно кивают Матису (приходится иной раз прибегнуть к собаке…). Матис почтительно кивает в ответ, отворачивается, подмигивает и совершенно серьезно произносит похабное слово.

Лошадь уже в стойле, сечка в ясли засыпана, свежая солома подостлана, — потом отправились к воде, что протекает за конюшней. Вернувшись, заторопились в синагогу, в будничной одежде, как есть; а из синагоги — к Ноте-кухмистеру «червяка заморить».

Это было в пятницу вечером. Лето. На улице еще светло, солнцу не терпится вернуться на небо. Звезды виснут, готовые упасть, субботние свечи мелькают в окнах, из домов доносится застольное пение молитв… У дверей и ворот сидят хозяева и хозяйки. По переулку вниз, к мосту, гуляет молодежь… Дует легкий ветерок… Душа радуется…

По переулку, стороной, прогуливаются Матис и реб Иоханан — сват. Реб Иоханан — человек пожилой, хасид, вхож в почтенные дома… Ходит медленно, говорит негромко, с удовольствием, точно радуясь самому себе. И Матис, понурив голову, как ребенок, которому читают мораль, ходит за ним, стараясь не шагать чересчур быстро.

— Нет, Матис, это не так! Так на белом свете не водится. Человек, слава Богу, имеет приличный доход. Свои деньги есть сотня-другая… Другой на твоем месте, понимаешь… Ну, что тебе твоя братва? Кто они такие? Извозчики! Ровня они тебе? Ведь ты уже, будем говорить начистоту, человек в летах. Всю жизнь проживешь в хлеву? А что о тебе будут думать люди?

— Люди? Плевать мне на них! Кто мне нужен? Небось они ко мне бегают деньги занимать… Вы знаете…

— Вот именно поэтому. Ведь ты же не кто-нибудь, с улицы явился… Своих денег сотня-другая… Такой парень, как ты, с приличным заработком, человек порядочный — кому ты плохое сделал? Место ли тебе на конюшне или с твоей командой — у конюшни! Такой молодой человек, как ты, старается быть вхожим в порядочный дом, водить компанию с порядочными людьми…

— Да провались они в тартарары! Кто мне нужен, скажите на милость, кто?

— Видишь ли, — понижает голос реб Иоханан, — так на белом свете не водится. Человек вроде тебя. Прежде всего, понимаешь ли, я тебе, упаси Бог, не собираюсь читать нравоучения. Я тебе не отец и не опекун. Просто так, по человечеству, говорю тебе: что будет дальше? Молодой человек, с приличным заработком, с доброй парой сотен своих денег ночует в хлеву! Всю жизнь прожить в хлеву невозможно! Человек должен иметь цель, должен иной раз подумать, что надо когда-нибудь жениться… Что? Не время?

Матис молчал.

— Видишь ли, молодой человек вроде тебя, — продолжал распространяться реб Иоханан, — с приличным заработком, со своими деньгами, человек из порядочной семьи, — мне бы такую жизнь! — ведь я хорошо знал твоего отца, царство ему небесное, реб Зелика. Порядочный был человек, шел своим путем… Разъезжал: встретит, бывало, бедняка, посадит к себе на подводу и подвезет; по мере возможности гостя к себе на субботу приглашал… Ведь я человек, который вхож в различные дома, знает стольких людей, — почему бы нет? А вдруг подвернется подходящая партия? А что? Не такой ты, как все? С приличным человеком… Если сам ведешь себя прилично…

— А что я, воровал или убивал?

— Не об этом речь! Понимаешь ли, ведь ты же не ребенок! Такой человек, как ты, должен вести себя прилично, не водиться с извозчиками! Кто они такие? Босяки, лоботрясы…

— Вы думаете, я с ними дружу? Ничего подобного. Просто так.

— Вот я сегодня, когда молились, говорил о тебе с реб Яковом Гольдманом; он говорит то же самое: честный парень, хорошо зарабатывает, хочет работать.

Матис скромно молчал.

— Мало ли, как может сложиться? Почему бы и нет? Все возможно. Реб Яков не ищет шибко ученого или знатного… Он ищет зятя. для своей Рохеле… Добытчика. Ну, что же? А я у них свой человек! Завсегдатай.

Тепло заполнило грудь Матиса. Медленно, почтительно шел он рядом с реб Иохананом.

А ночью, придя домой, он спокойно сел у окна и смотрел на небо.

Разговор с реб Иохананом был первым секретом, который он утаил от своих друзей.

За переулком тянется степь. Всю неделю здесь пасутся городские коровы. В субботу извозчики приводят сюда своих лошадей. Лежит себе извозчик, растянувшись на животе. Возле него сидят жена и дети, а конь пасется неподалеку, привязанный длинной веревкой к колу, вбитому в землю. Городские парни играют в лапту: бьют по мячу и бегут к метке, мальчишки поменьше играют в солдаты. На пригорке сидит группа женщин. Одна из них читает священную книгу. Ее плаксивый голос отдается эхом на воде.

У воды лежат друзья Матиса. Они держат лошадей на привязи и говорят о девушках.

Поодаль, возле мельницы, лежит Матис и пасет своего буланого. Он смотрит на воду, следит за бегущими волнами. Слышится шум воды, падающей на мельничное колесо. Отсюда виден мост, по которому гуляют хозяйские дочери и парни. Матис лежит и прислушивается к шуму воды. Водяная мельница шлепает лопастями колеса по воде. Вода с сердитым шумом падает с высоты на колесо, а колесо, в свою очередь, шлепает по воде… А Матис лежит и смотрит вдаль, на мост.

Вот гуляет она, Рохеле, дочь реб Якова Гольдмана, с подружками. Они ходят неторопливо, степенно. Ее длинное платье тянется за ней. Вот остановились и смотрят на воду. Он видит ее лицо — она хороша, спокойна, благородна. Дочь благородных родителей. Ее лицо, ее длинное платье, наверное, отражаются в воде… Но вот она повернулась, пошла дальше и исчезла.

Матис сидит и смотрит на воду.

Она будет его невестой. На праздниках его пригласят в гости ее родители. Он ей преподнесет пару золотых сережек. Она примет и будет благодарить, кивая головой… Он с ее отцом пойдет в синагогу, и отец «угостит» его вызовом к свитку Торы.[19] Потом они вместе пройдут по всему переулку к ним домой, а обитатели переулка будут смотреть им вслед… Идет реб Яков Гольдман с женихом его дочери…

Матис смотрит на воду. Колесо шлепает по воде, река шумит…

Матису становится неловко перед самим собой. Он встает, берется за веревку и ведет коня домой. Пройдя мимо парней, он говорит: «Пошли, братва!» И все, взявшись за веревки, идут. Матис со своим буланым впереди, ребята за ним. В переулке тихо. Из раскрытого окна доносится напев, с которым читают тексты Священного Писания: кто-то сидит над фолиантом. Голос субботнего пения гуляет по переулку. Матис держит веревку и смущается: человек сидит и изучает Писание, а он ведет по улице коня.

Но вот кони уже стоят на своих местах, а парни усаживаются на скамье возле дома реб Мойше Гомбинера. Переулок оживает. Гуляют девушки, из раскрытых окон доносятся голоса и напевы. Компания извозчиков уселась перед домом Гомбинера: скамья к этому располагает…

Камиза (рябой, загорелый парень, дни и ночи проводящий в хлевах) стоит у деревца. Ребята напяливают ему шляпу на глаза и смеются. По улице гуляет девушка. Парни подсылают к ней Камизу. Тот подходит и берет ее под руку… Девушка вырывается, краснеет, стесняется, а парни хохочут, отпускают шуточки.