Озарение Нострадамуса - Александр Казанцев

Симон познакомил его с соседскими ребятишками и сам затевал с ними общие игры. Жанетта же окружила мальчика такой материнской заботой, что он постепенно стал оттаивать.

Симон, не имеющий своих детей, но действующий по своему представлению о воспитании, принялся «делать из приемыша человека»: засадил его за верстак, научил пользоваться колодками, иглами, шилом, дратвой, на первых порах поручив ему починку старой обуви. Шарлю понравилось это занятие. А в свободное время, помимо игр на улице, Симон начал заниматься с ним шахматами и, к величайшему своему изумлению, увидел, что мальчик имеет представление об этой игре. Однажды в мастерской появился не заказчик, а тюремщик Роше.

Шарль до смерти испугался, что дядя Роше снова отведет его в темную камеру с крысами. Но, оказывается, надзиратель пришел в гости к старому другу проведать былого своего узника. Он застал его играющим с Симоном в шахматы, чему несказанно удивился. Симон уступил ему свое место за доской. Пораженный неожиданным проигрышем, Роше пришел в восторг и обнял Шарля, умильно смотря на него выпученными глазами. После этого тюремщик стал частым гостем, тем более что он имел официальное поручение докладывать о воспитаннике башмачника начальству. Роше так расписывал маленького гражданина Капета, что этого сапожного подмастерья в пору было избирать в Конвент, если бы не его детский возраст.

Осенью Шарль стал замечать, что дядя Роше приходит крайне озабоченным, и они подолгу шепчутся о чем-то с дядей Симоном.

Мальчик не подозревал о тучах, которые нависали над его матерью, королевой Марией-Антуанеттой. Стало доподлинно известно, что одно из писем Марии-Антуанетты с деталями предполагаемого ею плана реставрации монархии было перехвачено, а граф де Форсен, преданный королеве роялист, служивший звеном, связывающим се с Тулоном арестован.

В холодном октябре они решили не сообщать мальчику, что он стал круглым сиротой. И надо отдать должное всем новым уличным приятелям маленького дофина: никто не сказал ему об этом…

Так и овладевал наследный принц профессией башмачного подмастерья, проявляя живой характер и недюжинные способности в работе с колодками, шилом, дратвой, и вообще был простым ребенком, склонным к полноте, невольно напоминая тем щемящему сердцу Симона своего казненного отца.

Молодой, но уже в отставке, генерал вошел в первую попавшуюся сапожную мастерскую. У него на ходу стала хлопать подошва сапога. В таком виде нельзя появиться в военном министерстве.

В мастерской башмачника Симона его растерянно встретила Жанетта.

— Хозяина нет дома, в мастерской только мальчишка… — пролепетала она под грозным взглядом генерала.

С неотразимой властностью в голосе тот мрачно сказал:

— Ждать не могу. Сапог должен быть починен.

Жанетта провела его в мастерскую.

Восьмилетний мальчик испуганно вскочил из-за верстака. Жанетта поставила стул для господина генерала и сказала Шарлю:

— Ты уж постарайся, сынок. Ведь подшивал подошвы-то… Господину генералу очень нужно.

Шарль посмотрел на снимавшего сапог, сидя на стуле, генерала и, встретив его взгляд, ощутил холодок.

Он почтительно принял у странного заказчика сапог, пристроил его на колодку и принялся усердно чинить развалившуюся генеральскую обувь, удивившись, что тот носит такую ветхость.

Симон недаром больше года старательно обучал Шарля сапожному ремеслу, вызвав необычайный приток заказов обывателей, узнавших, что ему помогает сам «король». Многим хотелось похвастаться в винном погребке, что «башмаки-то он носит, самим королем для него сшитые!».

Генерал смотрел поверх головы мальчика и думал о своем. Разве не должен был он, артиллерист, произведенный в его 24 года за услугу Республике самим Робеспьером сразу из капитанов в генералы, отвергнуть назначение командовать корпусом пехоты в войне с Англией? Как можно было предложить ему, отличившемуся артиллеристу, «наместнику Бога на войне», уйти в пехоту?

Шарль поднял глаза от своей работы и, встретив пылающий гневом взгляд босого генерала в отставке, поежился.

Сапог был готов. Заказчик расплатился с Жанеттой и, не взглянув на паренька-подмастерья, солдатским шагом вышел на улицу.

— Какой же ты молодец! — расцеловала Шарля Жанетта. Для мальчика это было высшей наградой за его старания. Он вытирал тряпкой пот с лица, а Жанетта передником свои глаза, не зная, кому они помогли, кого выручили…

Вернувшийся с заседания Конвента Симон был так встревожен и расстроен, что, несмотря на пылкий рассказ жены о «подвиге» их воспитанника, даже не похвалил его, а уселся в углу, бессильно уронив голову на руки.

Сегодня в Конвенте большинство оказалось за правыми, к которым беспринципно примкнули жирондисты.

Максимилиан Робеспьер был арестован прямо в зале Конвента, и его ждала казнь. Власти якобинцев пришел конец. Теперь верх возьмут роялисты.

Но он ошибся. Жирондисты, представляя интересы крупных владельцев, в том числе и земель, конфискованных революцией у феодалов, отнюдь не собирались ее отдавать.

Конвент избрал Директорию, которая вооруженным путем будет защищать «республиканский строй», хотя с Республикой и ее «Свободой, Равенством и Братством» было покончено, как и с якобинцами, защитниками плебса.

Все последующие дни Симон жил тревожными предчувствиями, пока его не вызвал один из новых директоров, повелевающих ныне Францией, Баррас, которому было поручено наблюдать за воспитанником башмачника Симона.

Вельможа, развалившись в золоченом кресле, наследстве аристократов, сидел за изящным столом с гнутыми ножками, а неуклюжий Симон стоял перед ним, переминаясь с ноги на ногу.

— Знаете ли вы, депутат Конвента Симон, что воспитываемый вами гражданин Капет провозглашен роялистами королем Франции Людовиком XVII?

— Никак нет, гражданин директор! Мальчонке только восемь лет, и он научился тачать сапоги.

Баррас загадочно сощурился и расхохотался:

— Король Франции — сапожник! Вы уморили меня, гражданин Симон!

Симон робко улыбался, а Баррас разглядывал его, словно стараясь проникнуть к нему внутрь.

— С роялистами знакомы, гражданин депутат?

— Никак нет, — замотал головой Симон.

— Неужели никто не заходил посмотреть на мальчонку?

— Никто, гражданин директор. Он у меня под опекой. Правда, какой-то генерал чинил сапоги в мое отсутствие, но я не знаю, кто он.

— Напрасно, — нахмурился Баррас. — С генералами, да еще в рваных сапогах, надо быть поосторожнее. А вообще Директория поручила мне сообщить нам. что освобождает вас отныне от этой опеки над гражданином Капетом, которого роялисты метят в короли.

— Как же так! А Шарль?

— Гражданин Капет, чтобы уберечь его от похищении роялистами, будет защищен стенами замка Темпль.

— Его? В тюрьму? — ужаснулся Симон. — Восьмилетнего малыша?!

Баррас бессильно развел руками и улыбнулся:

— Директория выражает вам, гражданин Симон, благодарность за выполнение поручения Конвента, кстати, протащенного якобинцами.

Последние слова Барраса прозвучали с тенью угрозы. Он в упор рассматривал Симона, словно хотел насквозь пронзить взглядом его тощую фигуру, докопаться до его сокровенных мыслей. Вдруг его лицо преобразилось, и он спросил:

— Вы так привязались к этому мальчику?

— Всей душой! Как к родному сыну, которого так и не дал мне Господь.

— И если бы понадобилось… — начал Баррас и замолчал, вопросительно глядя на Симона.

— Я отдал бы за него жизнь!

— Похвальное чувство. Я учту это… — загадочно произнес Баррас и отпустил башмачника.

Лукавый член Директории с манерами царедворца, языком демагога и коварством Екатерины Медичи, как скажет о нем Наполеон, с затаенной мыслью смотрел вслед тощей фигуре, неуверенно шагающей по дворцовому паркету.

Своего любимца Симон уже не застал в мастерской. Заплаканная Жанетта рассказала, что его забрали солдаты и увезли в карете.

Появившийся вечером Роше со слезами в голосе поведал, что сам закрыл дверь темной камеры, куда заключили их Шарля…

Оба друга сидели рядом за верстаком со сжатыми кулаками.

— Ну, мы еще посмотрим! — тихо сказал Роше. — Ключи-то от камеры в моих руках.

И они стали шептаться.

А Жанетта вытирала глаза передником на кухне.

Роше предупредил, что не скоро появится, а когда придет, то за Симоном. А там видно будет…

Жанетта слышала последние слова, с которыми Роше прощалея с ними. А через несколько месяцев Директория объявила о кончине бывшего дофина Луи-Шарля Бурбона (гражданина Капета) oт золотухи и о том, что он похоронен на кладбище св. Mapгариты у монастыря Сен-Дени.

Жанетта рыдала, а Симон ходил мрачнее тучи. Неожиданно с загадочным видом явился Роше. Самое удивительное, что он приехал в карете.

— Собирайся, — сказал он Симону. — На две недели, — пояснил он взволнованной Жанетте, которая кинулась собирать мужа в дорогу. Куда и зачем — она не знала. Это дело мужское…